– А как думаете вы?

Министр скрипнул зубами.

– Треклятые нацвозы. Вы знаете? Их глава – так называемый каган – опубликовал на личном ресурсе ТРИПа книгу, покрывающую Империю клеветой. Что вы на это скажете, Сэйрас?

– Скажу, что опубликовать мало. Нужно, чтобы тебя ещё читали. Число личных ресурсов в ТРИПе в несколько раз больше количества жителей Империи: у каждого пользователя их по несколько штук.

– Но разве это не опасная книга? Она возвращает нас в те времена, когда люди верили в национальную идею – идею, которая чуть не привела мир к гибели в глобальных войнах! Наши предки заплатили своей кровью за истину: разделение людей на нации, на классы, на религии – на что угодно! – всегда порождает конфликты. А конфликты порождают насилие. Насилие порождает боль, боль заражает негативом информационное поле, нездоровое информационное поле даёт дурную среду, в которой вырастают невротики, больные, агрессивные, травмированные – что приводит к очередному насилию и запускает процесс по кругу. Это понято! Это выстрадано! Единое планетарное государство построено, ложь биологов на тему, что человечеству никуда не деться от инстинктов, – побеждена! Мы доказали, что свободны от инстинктов. Что природную тягу к борьбе и насилию можно перекроить информационным воздействием. Мы построили мирное, гармоничное, богатое, культурное государство. И вот – нате. Они пишут, что Империя – зло.

– Вы думаете, министр, причина всплеска преступности – в реставраторах Кагны?

Министр поднял глаза и вперил взгляд в собеседника, хотя это было непросто сделать.

– Нет, Сэйрас, – медленно произнёс он. – Не думаю. Причина – в нас.

– В Империи?

– Да. В Имперской идеологии. Мы допустили, чтобы в нашем обществе, в нашем мире, в нашу эпоху, существовало «Национальное возрождение».

Взгляд под чёрными очками был неразличим, но министр почему-то знал, что он стал более пристальным и тяжёлым.

– Принцип СЛС подразумевает не только свободу выбора жизненных ценностей и образа жизни, – мягко сказал Сэйрас Шэйм. – Но и свободу выбора мировоззрения. Каждый имперец имеет право исповедовать что угодно. В том числе и учение Сюрери.

– Я помню об этом! – Рявкнул министр сохранения мира. – И, надо вам сказать, это становится проблемой. Мы построили государство свободы, которое завещал нам Великий Император в борьбе с тоталитаризмом. Но кое-кто не ценит этого, кое-кто забыл – о крови наших прадедов, о том, через что пришлось пройти нашим предкам чтобы построить этот красивый, удобный, спокойный мир. Дело в том, что у нас всё можно. Можно исповедовать какой угодно бред. Писать и распространять какие угодно книги. В то время как есть вещи, идеи, теории, которые всё-таки нужно запрещать.

Сэр Ронноу вытер лоб строгим платком. Он сдержался, не прибавив, что с большим удовольствием возродил бы систему тюрем и упрятывал бы туда за одно упоминание о Сюрери.

Посетитель министра молча выслушал тираду, не прерывая ни единым словом.

– Всё молчите.

– Вы меня ни о чём не спрашиваете, сэр Ронноу.

– Ну так спрошу, – сердито проворчал министр. – Что вы обо всём этом думаете?

– О «Национальном Возрождении»? – Мистер Сэйрас пожал плечами. – У любой власти всегда бывает оппозиция, сэр Ронноу. Ну, почти у любой… Недовольные находятся даже в раю – те, которым слишком спокойно, слишком красиво и слишком светло. Есть личности испорченные, отравленные злом, насилием и комплексами, ленивые, не желающие реализовывать себя, но ищущие причину своих несчастий извне. Такие и сочиняют антиутопии, пока другие двигают прогресс вверх. Такие и делают оппозицию. А оппозиция, видите ли, должна опираться на какие-то идеи. Годятся любые, главное, чтобы они были полностью противоположны официальным. Однако «Национальное возрождение» крайне непопулярно, в последние десятилетия оно медленно угасало. При всём уважении, министр. Вряд ли в повышении уровня преступности виноваты нацвозы.

– Возможно, у вас, любезный мистер Шэйм, есть предположения на этот счёт?

Сэр Ронноу слегка запнулся, произнося фамилию гостя. Ему было отлично известно, что имя Сэйрас Шэйм не было настоящим именем его собеседника. И его нервировал факт того, что истинное имя того оставалось неизвестным ему, сэру Ронноу – человеку, которому о любом жителе Империи должно быть, при желании, известно всё.

– В самом деле, – ровно сказал мистер Сэйрас и, достав меатрекер, запустил синхронизацию, держа прибор на ладони. Проекционный экран, занимающий всю стену кабинета, вспыхнул. Сперва на нём возник логотип, затем крупными буквами побежала надпись:

«Инферно»: войдя один раз, ты уже не вернёшься!

Надпись погасла с шипением и едва уловимым запахом гари. И тут экран поглотил министра сохранения мира.

В следующую минуту министр очутился в очень странном месте: вроде как бы и в похожей на обычную реальность обстановке, но совершенно иной. Иным был его кабинет и само здание, напичканное вооружёнными людьми и другими – в штатском, но со страшными, холодными, мёртвыми глазами убийц. Иным был город за окнами: вместо лёгких, красивых, бесшумных дикрамобилей на улицах толпились, изрыгая отвратительно пахнущие выхлопы, уродливые, громоздкие коробки на колёсах. Люди жались в громадинах побольше и сновали по пешеходным тротуарам, толкая друг друга. Людей было много. Чересчур много. Куда больше, чем должно быть в здоровом, красивом, уютном городе. Людей было так много, что они явно мешали друг другу – передвигаться, дышать, делать свои дела, зарабатывать и тратить деньги, развлекаться, любить. Большинство лиц были злыми, озабоченными, недовольными.

В кабинете, оформленном флагами и гербами, столь же торжественном, сколь и безвкусном, были какие-то люди, у которых имелся какой-то вопрос к министру.

– Осточертело покрывать этого кретина, – пробурчал один из них, при погонах. – Почему кто-то развлекается, нарушая все подряд статьи уголовного кодекса и декларации прав человека, а расхлёбывать нам?!

– А что делать, – улыбнулся другой, в штатском. – Кто пишет закон – тому закон и служит, и ничего ты с этим не поделаешь… Закон есть закон.

– Достаточно, господин министр? – Раздался извне бархатный голос. Сэр Ронноу встрепенулся, и вдруг наваждение сошло: он был в своём, горячо любимом кабинете, перед сенсорной мультиметрической картой Эрендера, с мистером Сэйрасом Шэймом, который легко подкидывал в руке пластинку меатрекера.

– Что это был за маскарад? – Пробурчал сэр Ронноу. Он украдкой бросил взгляд в окно: нет ли на площади ужасных громадин, именуемых «автобусами» и не снуют ли под окнами ополоумевшие от толкотни толпы. – Что за издевательство, что за карикатура на государство?

– Инферно, – пожал плечами человек в очках.

– Что это ещё за чертовщина?

– Вы очень недалеки от истины. Это как раз и есть чертовщина, сэр. Прорыв информации из Нижнего мира. Ветер Меа.

– Вы можете выражаться яснее?

***

– Иными словами, вы хотите сказать, что юнцы будут драться в реальной жизни потому, что приучились драться в этой своей игре?

– Я бы сказал больше. Юнцы скоро будут не только драться. Они скоро захотят свергнуть Империю.

– Вы думаете, что государство может погибнуть из-за игры?..

Министр сохранения мира выразительно выделил последнее слово.

– Благодаря способности к игре человек и стал человеком, выйдя из животного состояния. И именно способность играть либо сделает его Мастером Игры – вершителем реальности, трансцендентом – либо приведёт к самоуничтожению. Вы знаете, что такое Ветер Меа и какие последствия имеет.

Министр сохранения мира судорожно вздохнул. Он знал. По долгу службы министры обязаны знать некоторые вещи, которые в открытую ещё не освещены наукой.

– И вы предлагаете…