– Они ещё и добавили кое-что, – счастливо улыбнулся Роу, пропустив фразу мимо своих больших ушей. – Теперь ни одно судно в Световом Поясе не сможет перегнать мою малышку! Но я всё о своём да о своём. Давай, рассказывай, что у вас тут нового. Я тут совсем отстал от жизни.

– Да рассказывать особо нечего, это единственный недостаток благополучной эпохи, – улыбнулся Мёрэйн. – Империя процветает. Раны Войны наконец удалось залечить окончательно. В Эрендере уже пару антав как умолкли последняя национальная рознь и завершилось слияние религий. Преступность упала так сильно, что пришлось сократить до минимума полицейские штаты. Наука и техника развивается семимильными шагами. И, да – человек наконец-то открыл, что такое Меа, официальная наука обнюхала его, облизала, призадумалась и дала добро на разработки синхронизационной техники. Теперь люди научились подключаться к инфополям и с помощью составления паттернов выполнять несложные операции по воздействию на материю. Создавать дикраполя, к примеру. Ещё до всех дошло, что индивидуальное информационное поле формирует реальность. Разработали илипинг – методику, с помощью которой можно корректировать своё личное инфополе. Больных людей стало в сотни раз меньше. И, как ты понимаешь, больных не только физически… Преступность упала ещё ниже. Ну, Соседи так этим впечатлились, что приняли нас в Содружество Развитых рас… Но уж об этом-то ты знаешь.

– Ещё бы не знать. – Двинэа помахал ушами. – Половина Тени чуть не рехнулась. Кое-кому было очень не по вкусу вступление Империи в Содружество.

– Ага. Слышал, в Тени по-прежнему идут дебаты между Ацеийи и другими фракциями…

– О чём на этот раз?

– Лики Владычицы, да о чём ещё они могут спорить? Всё о том же – стереть человечество с лица планеты или нет. Пока что лоялисты ведут, и лично меня, несмотря на всю мою мизантропию, это скорее радует…

Роу поморщился.

– Они говорят об этом ровно столько, сколько существует человечество, – проворчал двинэа. – Таковы мороны.

– Мороны бывают разные, – пожал плечами Мёрэйн.

– Да, и вот в чём различие: Маррайна молчит о том, о чём говорит Ацеийи. Скорее Тень поменяется местами с Освещённостью, чем мороны примирятся с необходимостью делить мир с «разумными животными».

– Но теперь-то им придётся с этим смириться, – сказал Мёрэйн. — Империя здорово их уела их же оружием…

– Ты думаешь, их возможно уесть?

– Они уже готовы свернуть свою античеловеческую пропаганду. Да им больше и нечего нам вменять в вину. Империя построила общество, вполне соответствующее уровню Трансцендентного Интеллекта. Теперь нарушение экологии, насилие или конфликты из-за разности наций и мировоззрений – для большинства людей такой же нонсенс, как и для всех Развитых цивилизаций. Сознание людей изменилось. Человечество больше не оскверняет мир, который их активисты ратовали от нас спасать.

– По-твоему, оно так уж и изменилось? Я был в Эрендере и что-то не заметил симптомов воссоединения культур, если не считать этих безумных разноцветных париков и нескольких однополых парочек на пристани. Я, кстати, привёз тебе сувенир из дальних краёв.

– Правда? Какой?

– Вот выкроишь время на встречу с моей бренной тушкой – тогда узнаешь, – усмехнулся Роу. – Заодно хоть вспомнишь, что, как ни крути, есть вещи, ради которых порой стоит спускаться в презренный Мелек14. А то так совсем забудешь, что это такое – ходить по земле, есть пироги и пить пиво.

Глаза Мёрэйна скользнули по побережью. Там, по узкой ленте берега между стеной утёсов и морем, рассыпались почти неразличимые точки – селения ламбитов-поморов. Солнце уже скрылось за гребнем тучи, поднимающейся от мыса Благословенного, и на побережье упали тени. Но Мёрэйн словно бы различал среди этих теней то, что не под силу различить человеческому взгляду.

Он будто видел лежащие на берегу лодки, стоящие кругом пэлы15, оплетённые виноградом, а в центре круга – общинный огонь, который, по ламбитскому обычаю, берегут и днём и ночью, и поддерживают негасимым даже в жестокую непогоду; чуть в стороне, под нависшей скалой – жилище общинной ведуньи; натянутые между пэл верёвки, на которых сушится полотно. Мёрэйн вздохнул, глядя неподвижным взглядом на эту далёкую, едва заметную точку. Его переменчивые глаза сейчас были свинцово-синими, как штормовое небо, налетевший с севера ветер трепал непослушные, упругие чёрные волосы – и если бы Аннаэ, та, которую он некогда называл матерью, увидела его сейчас, она сказала бы, что он совершенно ничем не отличается от того мальчишки, который, сидя на крыльце, починял сети, и приносил ей устриц в карманах куртки, и ласкался к её рукам, и иногда утаскивал у неё из-под носа кусок недоконченного пирога. Но она не могла бы его видеть. За время, что прошло с тех пор, в мире людей сменилось несколько поколений, и давно истлело без следа полотно, сотканное смуглыми руками женщины по имени Аннаэ. Но если смотреть отсюда, с башни форта, то ещё можно представить, что там, внизу, как и прежде, лежит на песке старая лодка, и на просоленном ветру на толстом рыбацком шпагате полощется белоснежная ткань.

– Я предпочитаю думать о будущем, а не о прошлом.

Роу усмехнулся, и его фосфоресцирующие глаза слегка сощурились от упавшего в последний облачный разрыв света.

– Тогда думай о ближайшем будущем. То есть, о стряпне мэтра Чионнэ и его фирменной хреновухе.

Мёрэйн покачал головой.

– Служение не оставляет мне возможности на такие вольности.

– А что если вольности нужны для Служения? Об этом ты не думал? Кто знает, как Путь изменит мир завтра или через несколько мгновений, – подмигнул двинэа и положил на плечо Мёрэйна невесомую лапу. – До скорой встречи, дружище.

И сэйдам Роу растворился в воздухе прежде, чем друг успел перехватить его мерцающий взгляд.

Братство Неприметной Стражи существовало в Ламби с тех самых пор, когда предки ламбитов, ступив на землю неведомого человеку западного континента, повстречались с каладэ и в ходе этой встречи поняли: либо они и их потомки будут жить, строго следя за сохранением экологии и ментального фона на этой земле, либо… они не будут жить вообще.

Из века в век ходили по дорогам Ламби неприметные странники в одеждах простых торговцев, бродячих певцов или охотников. Неприметные прохожие толкались на рыночных площадях городов, неприметные нищие слонялись в порту. Они слушали разговоры, смотрели на дела и следили за поступками. И если кто-то принимался вершить непотребство, пользуясь своей силой и не видя поблизости стражи – неприметный прохожий сдёргивал с талии пояс, и оказывалось, что это не пояс вовсе, а т’аанда – длинный, упругий, тонкий бич из волокон священного дерева. Т’аанда обрушивалась на лиходея прежде, чем он мог понять, откуда пришёл удар, а неприметный прохожий – безобидный старичок или парень с гитарой – оказывался вдруг неодолимым бойцом, против которого не устоишь даже вдвоём, втроём и вчетвером… И если кто-то пытался срубить дерево, или выливал помои в реку, или стрелял молодняк, или ловил мальков – подельщик этого человека, или перекупщик, или возчик – вдруг оказывался Неприметным, а сам браконьер не успевал оглянуться, как оказывался в суде. И если кто-то совершил злое дело и держал его в тайне – очень скоро он сходил с ума от страха разоблачения, ибо стоило хоть кому-то прознать об убийстве и совершённой краже – тут же об этом знали Неприметные… А за такие проступки в Ламби платят дорого.

Говорили, Неприметные наделены некоей сверхсилой и властью. Обычный люд побаивался их. И редко кто осмеливался подходить близко к убежищам братства – какому-нибудь из множества фортов, разбросанных по побережью, упрятанных в каньонах и лесистых долинах Ламби, высящихся на островах посреди рек и озёр.