И как принять в одночасье что этот человек на самом деле совсем другой! Тот же, но другой! И ее преподаватель!

С этой мыслью нужно свыкнуться. Как и со многим другим.

Подумать только, он решил «преподать ей урок»! Решил наказать ее за высокомерие и предрассудки, вот как! Когда он сам мерзкий, высокомерный сноб!

Он сказал: «извини». Но этого мало! Что именно ей хотелось услышать от него, Алёна и сама не знала. Но не просто объяснение фактов, что-то другое!

Жека – да нет, же Гриша, чтоб его! – молчал и ждал.

– Не хотел испортить, но все испортил, – горько сказала Алёна. – Запал на девушку, которая оказалась не просто девушкой, а твоей студенткой. И ты морочил ей голову. Очень неэтичный поступок.

– Я собирался поговорить с тобой перед занятиями. Сигналил из автомобиля, но ты воевала за свободу ящериц и не разглядела меня.

– Ах, это был ты! У тебя, значит, и мотоциклов немеряно, и автомобили имеются!

– Только один и я нечасто на нем езжу. В Тридевятово мне нравится добираться на электричке или на мотоцикле.

– Ты мог бы позвонить мне. Или ответить на мои сообщения.

– На следующий день я и правда был занят и не мог позвонить. Внезапно вызвали на предприятие, где работает моя установка, пришлось торчать там до полуночи. Да разве такие вещи можно говорить по телефону? Что бы я тебе написал в сообщении? «Не бойся, Алёна, я Онежин»? Или «Алёна, я твой профессор»? Перед занятием я все же отправил тебе короткую смску – написал, чтобы ты не удивлялась, – но ты ее не прочла.

– Так себе оправдание.

– Уж какое есть.

Внезапно Онежин разозлился – она поняла это очень ясно, и его гнев вызвал в ней ответную волну возмущения.

– Да и расстались мы нехорошо, забыла? Все, что я говорил тебе о своих чувствах было правдой. А ты говорила правду, когда сказала, что «хочешь иметь со мной дело»? Ты ведь тут же растолковала своей маме, что я тебе никто, просто знакомый. Даже представить меня ей не захотела. Не так уж много я попросил.

– Насчет мамы… у меня с ней сложные отношения! Уж ты-то должен понять! – Алёна с досадой отметила, что начинает оправдываться. Так не пойдет! Она замолчала и вздернула голову.

– А может, я все же в тебе ошибся? – сказал Онежин холодно. – И на самом деле ты – самовлюбленная избалованная девушка, для которой байкер – отличное приключение на выходные, но в остальное время он – неподходящий знакомый, которого нужно скрывать от друзей и родни? Против профессора твоя мама, пожалуй, не будет возражать. Но будешь возражать ты, потому что отношения между преподом и студенткой – это неэтично, и знакомые опять косо посмотрят?

– Можешь думать что хочешь.

Алёна встала, взяла сумку и направилась к выходу.

Вот так. Теперь точно все кончено.

Но, собственно, что все?

В сущности, между ними ничего не было.

Были три удивительных дня. Были дорожные приключения. Был ветер в лицо, и рокот мотора, и широкая мужская спина, которую так приятно обхватить руками и к которой можно прижаться щекой. Было чувство свободы и радостного ожидания. Были шутки, были взаимные подтрунивания. Был поцелуй – первый настоящий в ее жизни. Было желание узнавать друг друга, и вместе переживать события, и строить совместные планы.

Вот и все. Больше ничего и не было.

От волнения Алёна никак не могла справиться с замком на двери, крутила ключ не в ту сторону. Онежин подошел сзади – она почувствовала его дыхание на шее, – и накрыл ее руку своей.

– Дай я.

Замок щелкнул, Алёна взялась за ручку, чтобы выскочить из аудитории, но Онежин не дал. Он крепко ухватил ее за плечо.

– Наверное, мы сказали друг другу неправильные слова. Остынем и поговорим еще раз. Через несколько дней. Мы извинимся друг перед другом и начнем все заново. Я ведь не только профессор и байкер, но и мужчина, которому очень понравилась одна девушка. И который готов…

– Что готов? – бросила Алёна ему в лицо. – Продолжать поучать? Преподавать этой девушке разные жизненные уроки? Относиться снисходительно? Манипулировать? Нет уж! Я не хочу таких отношений. Препод и студентка не только в аудитории, но и на свидании, так вы это видите? Нет, Григорий Григорьевич. Не буду я вашей студенткой. Мама собиралась отправить меня в заграничный университет, и я воспользуюсь ее предложением.

– Алёна! – он натурально прорычал ее имя, и она сбросила его руку с плеча и выскочила из аудитории.

Онежин рванул было за ней, но тут на его пути встала замдеканша:

– Григорий Григорьевич, как хорошо, что я вас поймала, миленький вы мой! Вот бумаги, будьте добреньки, подпишите тут и тут! Вы принесли измененную программу? Надо срочно-срочно!

Онежин что-то ответил ей со жгучей досадой в голосе, но Алёна не стала вслушиваться, а быстрым шагом пошла прочь по коридору, часто моргая, чтобы скрыть слезы.

-----

*Индекс Хирша - показатель научной продуктивности ученого, оценивается по числу ссылок на публикации.

Шла очень быстро, не думая, куда идет. И удивилась, когда осознала, что ноги принесли ее к корпусу, где проходило следующее занятие. Инстинкты прилежной студентки не подвели даже в ситуации, когда переживаний было так много, что разумные мысли просто не помещались в голове.

Она зашла в холл, отдышалась и глянула на часы. Занятие только началось. Разговор с Онежиным оказался коротким. Пятнадцать минут – и все изменилось. Было плохо, а стало еще хуже.

Что теперь делать?

«Пойти на занятие, раз уж ты тут, – рассудило Алёнино второе «я». – Извинишься за опоздание, войдешь, сядешь на место и будешь решать задачи и разбирать кейсы. Твоя голова будет занята делом, и ты не совершишь на эмоциях новых глупых поступков».

– Заходите, пожалуйста, – сказал удивленный Жужиков, когда Алёна сунула голову в дверь и попросила позволения войти. Он растерянно посмотрел на часы на стене, потом на наручные часы, потом и в телефон заглянул, решив, что это он виноват и начал занятие слишком рано, потому что лучшая студентка не может опаздывать. Когда убедился, что все верно, еще минуты две не мог собраться с мыслями и продолжить объяснение.

Переживая, что прервала урок и сбила преподавателя, Алёна быстро огляделась в поисках, куда сесть. Валентин отчаянно засигналил и показал на пустой стул рядом с собой.

Делать нечего – пришлось идти к нему. Другие свободные места были совсем уж неудобные.

– Алёна! – зашептал ей Валентин на ухо, как только она втиснулась за парту. – Ты чего опоздала? Тебя Онежин задержал? Про курсовые говорили? Ты у него будешь писать?

– Вряд ли.

– Ты не обиделась, что я ему метеорит отдал? Просто удачно сложилось, мне показалось, это сработает. Ситуация ведь у меня аховая с зачетами. Надо срочно решать как-то... Как думаешь, может ему все-таки коньяк подогнать?

Алёна пожала плечами, глядя на доску, где Жужиков изобразил настолько заумный график, что сам в нем запутался. Она вспомнила, как Жека махом вычислил ошибку, и как они переписывались на лекции, и ее сердце болезненно сжалось.

– Алён, – продолжал озабоченно шептать Валентин. – Я тебе на перемене шоколадку купил и бутер. Подумал, где ты потом перекусить успеешь! Столовая на ремонт закрыта, а в этом корпусе автоматов со жрачкой нет.

Алёна так удивилась, что уронила ручку. Сегодня точно день волшебных превращений! Что на Валентина нашло? Не иначе как чудом его заботливость не объяснишь. Или он так заглаживает вину?

Что ж, у него неплохо получается.

Валентин сунул ей под партой шоколадку – ее любимую, с орехами и печеньем – и спросил:

– Бутер сейчас дать? Под партой можно откусывать и жевать, Жужиков и не заметит. Главное, бумагой не шуршать. Но я тихо тебе разверну, я умею.

Алёна улыбнулась в ответ, отрицательно покачала головой, шоколадку сунула под учебник.

И правда, что на Валентина обижаться?

Ей ли судить о людях и их поступках? Когда она сама…