— Я… — Хаг не мог проронить ни слова.

— Ты должен его найти — закончил он за Хагом фразу. — Понимаю, осенью или весной, как захочешь, уйдешь.

— Весной.

— Не тяни с уходом. — Дядя замолчал.

К обеду северяне подошли к тому холму, где и произошел бой. Дунгланг, не без труда, спустился наземь и приложил ладонь к земле. Он отказался от помощи, которую ему намеревались предложить все, кроме его сына.

— Остановимся здесь. — Голос у потомка Дунланга был тяжелее некуда.

— Зачем?

— Приказ отца.

Для Дунланга сделали шатер, в котором он несколько часов сидел в одиночестве. К вечеру к самопроизвольному лагерю подъехали остатки семьи железноногого и его намерения стали понятны всем.

— Проклятье, он же почти выздоровел. — Не унимался Хаг. — Он же выживет?

— Но не сможет держать меч — вставил Воган. — А для него это жизнь. Он и так страдает от своего поражения и что его спасли черные щиты. Еще больше он страдает от того, что его выкупали.

— Бред, он же, он все равно остается одним из сильнейших воинов.

— Ему лучше виднее — вставил Хорн. — Это Дунланг железная стопа — дядя поднялся. — Он не позволит себе жить поверженным калекой.

Хаг умолк, в груди жгла ярость. Ему хотелось ворваться в шатер тана и одарить его таким подзатыльником, каким даже его отец и дядя не воспитывал: «глупость, глупость, он всего лишь трус, как и мой отец».

Так бы он и ругался на железного тана про себя, если бы он не вызвал его к себе. Внутри шатра Дунланг сидел почти не подвижно, под его ногами лежало несколько клинков и топоров. На него одели чистую рубаху. Жена Дунланга, вся залитая слезами сидела по праву руку. А умолкнувший, казалось на веки, сын, по левую.

— Мой меч, к сожалению, не отбили. — Встретил он Хага вздохом.

— Зачем? — Хаг не присел, не приклонился. — Мы же вырвались! Мы вырвались! Мы живы!

— Нас выкупили, нас победили, нас унизили. Мы должны были погибнуть с братьями там, на горе. — Голос Дунланга перестал быть басом или рыком. Это был ровный размеренный. Выверенный голос самого спокойного человека в мире. — Меня лишили моей руки. Меня опозорили.

— Ты все равно остаешься сильнейшим человеком, которых я знал.

— И пускай останусь — тан улыбнулся.

— Но…зачем?

— Так умирают таны…сами, без страха. Они сами выбирают смерть, а не ждут, пока болезнь или дряхлые кости уведут их в могилу.

Должно быть Хаг выглядел очень устрашающе, но у тана это вызвало лишь снисходительную ухмылку.

— Я позвал тебя не для того, чтобы выслушивать твое нытье и сочувствие ко мне.

Хаг осекся.

— А чтобы поблагодарить и представить своей семье того, без кого я бы сдох пот копытами горских всадников. Взгляните друг на друга и запомните. — Тан потянул с себе своего первенца. — Илберк, поклянись…поклянись моей честью и моей памятью, что никогда не пойдешь с мечом ни на него, — он указал рукой на Хага, — ни на его род. А ты пообещай мне это моего наследнику. Твой дядя пообещал мне тоже самое. Пожмите руки.

Хаг посмотрел Илберку в глаза, казалось, у них одна боль на твоих.

— Нуа теперь дайте я отобедаю с человеком, который еще не устал от моих великолепных боевых историй. — В шатре остался только Хаг.

Так он и проговорил с таном до самой ночи. Пока на улице слышался гул и стук молотков. Выйдя из шатра, он и не узнал их лагерь. Людей увеличилось минимум в трое, а на вершине холма водрузили гору из бревен и веток — костер для тана.

После разговора и выпитого, ему стало легче, но все еще проклинал про себя тупую решимость Дунланга, но кажется понял его. Хозяин битвы не может лишиться возможности сражаться, а уж тем более, быть проданным и купленным. Хагу это было понятно, но раздумывая о том, смог бы он так, он пришел к выводу что нет: слишком труслив, слишком увертлив, чтобы идти на встречу смерти.

Все мужчины в лагере были вооружены и затянуты в доспехи, у кого они были. Хорн тоже нарядился.

— Пора и тебе приготовится. — Воган вручил Хагу щит и топор. — Скоро отправим Дунланга к богам.

Обстановка, к слову не предрасполагала к печальной тризне. Алые щитоносцы привезли откуда то бочонки с элем и уже даже откупорили их. Пили все, даже те, кто стоял у собранного костра.

— Приказ моего отца — старший сын Дунланга протянул Хагу чарку, — когда он взойдет, все должны быть пьяны.

— Да я уже — пробубнил Хаг, но взял чарку.

— Спасибо.

— За что? Я привел твоего отца к смерти.

— Нет, благодаря тебе он умрет таном, а не жертвенным быком горцем.

— Если бы я был порасторопней, если бы я увидел раньше того ублюдка…

— Такова воля богов — оборвал его сын Илберк. — Первые из храбрейших падают от рук последних трусов. Ты знал, что внутри его яд.

— Да, врач Гильмериха подобное говорил.

— Отец борется с ним, но друид сказал, что бес толку. Яд — даже у шлюх больше чести. — Он сплюнул.

— Друид? Здесь друид?

Он указал на бритого человека в сером плаще, стоявшего у дров.

— Отец его знает, именно он свел нас с разведчиками Гильмериха. Говорят, он их и надоумил напасть на горцев.

— Вот как?

— С ним еще двое Девчонка из Даннан и паренек, рейновец, кажется.

— Странная троица. Откуда они?

Сын Дунланга пожал плечами и отправился к шатру.

Кровь вновь накрыла холм, как и вдень клина, и тогда Дунланг вышел из палаты. Он, ведомый за руки своими сыновьями, взошел на дрова, обвел всех взглядом. Хаг чувствовал как его рука, что держит щит, дрожит. Он достаточно выпил, пытаясь, уняв дрожь, и теперь не совсем соображал — страх или выпитое повелевало им.

— На этом земле я принял последний бой, с той землей под ногами я и явлюсь в залы Лунга!

Начался ритуал. Вокруг дров собрали сломанные щиты. Сыновья с ножами встали по обе руки от тана. И под барабанный бой щитов, завернули рукава его рубахи. Даже снизу Хаг видел все до мельчайшей точности, или ему так казалось — он видел как лезвия ножей оставляли длинную алую тропу вдоль руки тана, как гусатя кровь капала ему под ноги, и как ан лице его не вздернулся ни одна мышца.

Он сел на последний свой трон, по правую руку водрузили меч, под левую топор, алый щит под ноги. Люди застучали по щитам яростнее, послышался первый вой. И жена Дунланга зажгла костер. Хаг не знал, от чего точно умер тан: от кровопотери, слабости или дыма, но когда пламя подобралось к его ногам, он не издал ни единого звука.

Толпа вскинула оружия вверх и в едином порыве зарычала. Провожая душу последнего тана в чертоги Лунга. Хаг чуть не потерял сознание.

А потом, а по ом все пили и просили Лунга дать Дунлангу лучший сад, и желательно наполненный рейнцами, чтобы он мог развлекаться, рубя им головы.

А наутро люди Хорна простились с людьми Дунланга и наконец отправились домой. На марше Хаг обнаружил пополнение отряда дяди: та самая троица шла вместе с ними. Отчетливо он смог разглядеть только друида, его бритую голову и клинок с великолепной рукояткой, с изображением большого ящеровидного чудовища с алыми глазами и навершием, напоминающим лепесток клевера.

«Клинок, краше которого я еще не видывал».

А по возвращению в предел, их ждало две неспокойные новости:

Первая — Король Йоррен II мертв.

Второе — слово Всеотца, покровителя Рейна пересекло север, вместе с алыми всадниками.

— Из огня да в полымя. — Прокомментировал возвращение Хорн, тяжело вздохнув.

Эпилог.

Лабрайд Эксмурт отложил очередное законченное послание короне, убрал перо, пролив на пальцы пару капель чернил, осторожно свернул документ, разогрел воск, закрепил бумагу печатью. Покончив с процедурой, он кинул усталый взгляд на подготовленное письмо: еще один отчет, который, вероятно даже не прочтется, затерявшись в бумажных складах лорда-канцлера.

«Благородное дело, достойное рыцаря короны». — Еще раз повторил он про себя.