На него, кажется, не обращали внимания, все, стоящие рядом прислушиваясь к словам вождя, обратили взгляды на сопротивляющегося Дунланга. Лучшего момента и не сыскать….Последний шанс умереть не на разделочном столе. Хаг было ринулся и почти успел подняться, но чей то сапог вновь уложил его на землю. Он вновь погрузился во тьму. Лицо вновь обогрело острой болью.

— забавно, он еще рыпается. — Прозвучал над головой приглушенный голос.

Хаг безошибочно распознал в нем Йемена.

— …может, друидам хватит тана. Они же его заказывали. — Оскалился тот, что вдавливал его сапогом в землю.

— Нет, а хотя, может ты прав — холодная сталь кривого клинка прижалась к открытому горлу. — Я думал порадовать престол и закуской, а не только кабаньим жаркое… — Клинок вдавливался, медленно прорезая покрытую пылью и сажей кожу.

— Ты совсем всю честь в перьях пернатой шлюхи оставил. — Выругался Дунланг. — Убьешь сына спасшего твою сраную голову… — тан сплюнул кровью, на удивление, сил на то, чтобы попасть прямо по сапогам у него еще остались.

— Будь он достоин своего отца, он стоял бы рядом со мной, а не с вами…предателями и трусами. — Не смотря на озлобленность в голосе, клинок все-таки ослабил хват, а через секунду и вовсе оказался в стороне. — Связать их и на коней! Ночевку сделаем выше! — Скомандовал вождь.

— Тут еще двое… — горцы притащили два окровавленных костяных мешка. — Живы, хоть и тяжело ранены.

— Сбросьте их, все равно кровью в дороге истекут.

Хаг обессилено наблюдал, как двоих живых, слабо подёргивающихся соратников, соплеменников подводят к краю утеса, и, словно мешки с землей бросают вниз.

— Как его размазало-то! — Бросил один из горцев, смотря вниз с обрыва.

Под этот звериный хохот победителей Хаг обессилено погрузился в сон, сам, добровольно. Он слишком устал, даже для того, чтобы умереть.

Пробудился он тогда, когда тело перестало чувствовать движение. Сквозь пелену пробирался знакомый жар отдаленнного костра. Сеова привал, снова все по кругу. Руки что-то сдавливало — веревка. Он попытался расшевелить отекшими пальцами, проклиная свою усталось про себя. За то, что та не дала проснуться, когда его связывали. Совсем рядом рахдался топот шагов, секунда мучительной тишины и на Хага вырывается шматок холодной. Ледянной воды. Он неожиданности и холода, он не тольео открывает во всю глаза, но и вскакивает, почти вскакивает. Связанные ноги не дают этого сделать и под дружный хохот он барахтается на земле.

«Сукины дети» — прорычал Хаг про себя. Он ползком придвинулся к чему-то твердому и опершись, смог приподнять торс.

— Режь его — послышалось над ним.

Кто-то склонился над ним, холод стали оказался совсем рядом.

— Не дергайся. — Сказал тот же голос.

Хаг открыл глаза, взглянул на горца с ножом. Тот дернул головой в сторону, указывая на костер. Не дергайся — повторил он.

Северянин сильно удивился, когда горец приставил нож не к его горлу, а к веревке на ногах. Через секунду он почувствовал отсутствие сжатости внизу. Он радостно пошевелил ногами.

— Эй… — горец пнул по ногам. — Дернешься, ноги отрежу.

Двое подхватили Хага и подвели к костру. Он был слишком слаб, чтобы сделать хоть что-то, и просто плыл по течению. Ноги наконец-то расслабились и медленно волоклись по земле, он даже не чувствовал боль от трения с землей. Наконец его дотащили и швырнули перед костром на чью-то лежанку. Под задницей впервые за несколько дней оказалось что-то мягкое. Напротив него сидел лишь один горец, больше у костра никого не было, но он четко ощущал на себе десятки пристальных взглядов. Да и руки у него были связаны. Он уселся поудобнее, как только мог. Наконец, он смог продрать глаза, но рассмотреть горца, сидевшего напротив него, он не смог. Он лишь видел темно-рыжую, от света костра фигуру. Медленно скрубущую точильным камнем длинный кривой клинок. Пусть он и не видел лица, но сразу догадался кто перед ним — сам первый сторож каменного престола, вождь вороньих сукиных детей — Йемен.

— Хочешь воды? — Первым прорвал молчание вождь, не отводя куска камня от клинка. Его голос не казался таким приглушенным, видимо, снял свою маску.

Хаг мотнул головой.

— А еды? — так же медленно спросил он.

— Ну, если мне развяжут руки. — «Попытка не пытка». — И он удивился, когда стоящий позади безмолвный горец разрезал путы.

Парень потер отекшие кисти. Огляделся.

— Пытаешься найти своего тана?

Хаг не ответил, слабыми руками он обхватил поданный ему деревянный черпак с жирной кашей. Эта маленькая, с кулак, порция, казалась ему безмерно тяжелой. От мясного запаха желудок тут же вывернуло, но он сдержал рвоту. Внутри головы отдалось дергающей болью.

— Крепко тебя приложили — все таким же неспешным тоном продолжил Йемен.

В глазах продолжало мутить. Хаг беспомощно смотрел на подачку. Он одновременно и хотел все это съесть, но не мог. Наконец, тело само выбрало и из измученных рук плашка упало прямо на землю. Видимо, вождь во тьме не заметил расстроенный и разочарованный взгляд северянина.

— Хм — усмехнулся Йемен. — Мог бы мне ее в рожу кинуть, если захотел свою гордость показать.

«Пусть уж думает, что это я гордый, а не слабый» — решил про себя Хаг. Но при виде растекающегося жира под ногами навернул слезы на глаза. В сердцах он уже рыдал. Рыдал от собственной беспомощности. Рыдал от осознании того, что если бы не боль при каждом движении головой, он бы пал ниц…пал, и зачерпывал бы долбанную кашу с земли…

Вождь перестал царапать свой клинок точильным камнем. Меч, свистнув в воздухе, вонзился в землю.

«Я смогу до него дотянутся» — прорвалось сквозь боль.

Йемен словно угадал мысли своего молчаливого собеседника, и демонстративно вытащил из ножен нож, повернулся наконец-таки лицом, положил нож на колени.

— Возможно, ты успеешь. — бросил вождь.

Хаг сжал пальцы в кулак, по всей руке разлилась ноющая боль. Мыслью он понимал, что не успеет, что слишком слаб для того, чтобы даже нормально удержать клинок.

— На — вождь протянул свой бурдюк. — Немного облегчит боль.

Хаг вытянул дрожащую руку, схватил подачку, окончательно похоронив остатки гордости. Боль и жажада взяли вверх. Не таким уж и крепким храбрецом он оказался. Попытавшись убрать остатки разочарования в самом себе из глаз, он поднял взгляд на Йемена. В свете костра его равнодушный взгляд отдавал чем то демоническим. Цвет глаз был необычайно светлым. Стало ясно, что он скрывал под железной маской: лицо Йемена было перечеркнуто сетью неровных глубоких шрамов. Похоже, когда то ему неплохо досталось, да так, что на его лице, похоже не оставалось и живого места. Часть шрамов скрывала редкая темная борода и волнистые, свисающие ниже тощего подбородка, усы.

Вождь наклонился, чтобы подкинуть дров в костер, и Хаг смог разглядеть черную ворону на бритой голове Йемена.

— Пей быстрее или отдавай. — пробубнил вождь, в его голосе прорвались доброжелательные нотки.

Хаг опрокинул бурдюк, попытался заглотнуть сколько мог. Алкоголь больно обжег раны на лице. Но внутри разлилась приятная теплота.

— Можешь еще отпить. Благодарности не жду. — Добавил вождь.

Опрокидывая второй раз, он попытался разыскать тана вокруг. Но если он и был где-то рядом, то вряд ли отличался чем-то от десятков лежащих теней горцев.

— Жив твой Дунланг, не беспокойся, мне хотя бы его привезти в дар.

«Хотя бы его».

— Друид отправился к своим с радостной вестью о большом подношении — он усмехнулся во весь рот, шрамы сомкнулись, сделав из его лица подобие кровавой паутины. — Представляю, как они разочаруются.

— Это все, чтобы порадовать друидов? — Наконец спросил Хаг.

— Ух ты, я думал мне одному за нас говорить придется… — Он отпил из бурдюка. — И да, и нет. Нужно было выгулить молодняк, ну и трону подношене принести. А кровь такого могучего воина, как Дунланг неплохо покормит ворон. Великое семя от его преподношения выйдет. Великое, сильное…