— А от меня? — Хаг слишком поздно осознал глупость вопроса.

Вождь ожидаемо рассмеялся.

— Может, что и выйдет. Твой отец был верным богам, но дядя…Кстати, раз уж вспомнил, как он?

Хаг уставился недоумевающим взглядом — «вот ты меня резать собираешься, а кишки по идолу размазать, а тут о здоровье родных интересуешься». Либо это было издевкой, либо на минуту Йемен забыл, куда ведет их.

— …я даже рад, что в мои лапы попал не он. Не хотелось бы, чтобы он погиб так…как суждено Дунлангу.

«И мне…, или…нет».

— Он, конечно, отринул истину. Одним из первых, если не самым первым, но сделал это честно, да и в бой ни раз бок о бок ходили. А этот, — он посмотрел в сторону, видимо, где-то там и лежал бессознательный Дунланг — никогда мне не нравился. Огромный, сильный, спора нет, но тупой. А вот твой дядя другое. — Он улыбнулся, от искренности улыбки Хагу стало не по себе. — я даже рад, что оказался прав и по ложному следу пошел именно Хорн.

— Но его сыновей ты чуть не убил… — Со всевозможной издевкой осадил одухотворенный поток Йемена, Хаг.

— Значит, и они были с Дунлангом. Что же он у руки своей не держал? А, ну да, это должна была быть их битва, а не его. — Сам себе ответил вождь. — ну, они в порядке?

— Да.

— А почему ты не ушел?

— С Дунлангом веселее.

— Да неужели!? Теперь вижу, что ты сын своего отца!

«Ты не первый, кто подметил. Проклятье, к чему все это. Я не предам Дунланга».

Хаг с удивлением заметил, что дрожь в руках прошла, и, пальцы смыкались куда лучше и сподручнее.

— С ним и вправду веселее. Может и вороны веселее станут, испив его.

— Ты говоришь о Дунланге, как буд-то он твой друг, ты говоришь о моем дяде, как будто он твой друг, ты говоришь о моем отце…

— О нет, — перебил Йемен, — твой отец мне друг, он был моим вождем, был моим таном, он из тех, кто приручил танцующих в огне, обуздал их силу, их жажду. Как видишь — он указал на изуродованное лицо — я тоже пытался, не вышло.

Отцовские ритуалы вновь предстали перед глазами: рыдающий пленный паренек-оруженосец на алтаре, холодный шепот бледных высоких фигур, кровь и рогатая тень в костре…выходящая из костра. Хаг невольно вздрогнул, отмахнулся от наплывшихся образов.

— …ты готов убить тех, кого называешь друзьями. С кем бок о бок сражался.

— Дунланг мне не друг, я уважаю его, не так как твоего дядю или отца, но…такова воля богов, так надо. Твой отец разве пощадил кого-нибудь ради своей цели.

— У него не было цели…он просто хотел убить как можно больше.

— Ошибаешься — у него была цель. Даже несколько — первая- свободу для северян…

— И поэтому резал их во имя своих дананнских дружков. Для их свободы. — Боль окончательно покинула тело, уступив место гневу. — Поэтому сбежал, оставив свою семью, братьев.

— Нет, это во имя второй цели, той, что мне постигнуть не удалось.

— И какой же?

— Вернуть истину. — Закончил он, словно это объясняло все.

— Никогда его не понимал.

— Я помню тебя, как ты крутился вокруг него, мешался под ногами воинов и друидов…мешался. У меня тогда этой красоты не было — он указал ладонью на лицо. Отпил из бурдюка, передал собеседнику.

Рука оказалась на этот раз твердой, теперь то он и миску бы не уронил.

— Вокруг отца болталось много безумцев.

— И я был средин них, и был рад этому. Впервые, после нашим великих предков, что сражались с Альфредом и шли бок о бок с Морриган, у нас появился настоящий вождь, ведающий истину.

— В чем ваша истина. — Алкоголь слишком быстро и слишком сильно ударил по ослабевшему телу и разуму. — Эта та самая истина, что заставляет тебя нести своих соплеменников на разделочный стол друидов за хребтом?

— Это лишь ступень в ее познании. Плоть и кровь — путь познания истины. Испей кровь, вкуси плоть. — Голос его снова стал стальным.

В ушах Хага загудело, вновь всплыли образы: танцующие тени, рогатый воин в пламени и безумный хор, возглавляемый отцом — «вкуси плоть, вкуси плоть».

— Я думал ты познал ее? Разве, отец не поведал тебе…или ты ее не понял.

— Я не могу ее понять, я не могу понять, что за истина заставила моего отца оставить мою мать, оставить своего сына. Бросить нас в лапы разъяренным муровингов. Знаешь, что случилось, когда он исчез. Оставшиеся муровинги принялись резать нас, они убили жену моего дяди, покалечили брата, вырезали два наших селения. Не в силах тягаться с всадниками Тавруса они принялись убивать северян. Отец оставил этих мясников с нами один на один, а сам сбежал, бросив нас в лапы насильников и убийц. Эту истину мне понять?

— Уход твоего отца — часть пути к ней, к этой истине. И поверь мне, если бы ты знал причины, ты бы понял.

— Так расскажи мне.

— Не мое право. — Коротко бросил вождь.

— Пустая болтовня — фыркнул Хаг, алкоголь и злость окончательно затуманили мысли. — Ты пришел к истине?

— Почти, я пытался следовать по пути твоего отца, но огонь лишь обжег меня, а плоть не пролезла в горло. Я слишком слаб. Но друиды помогут мне.

— И что дальше?

— Что ты имеешь ввиду?

— Когда вы познаете ее, что дальше? Когда ты вырежешь весь север на алтаре своего вороньего бога, что дальше?

— Дальше — кто знает? Мы приведем истинного короля, того, что вернет все на круги своя.

Хаг рассмеялся:

— Ага, самого Артура Рейна из могилы достанете.

— Хмм., возможно и так.

— Я был с ним, когда он ушел, вернее мы ушли вместе с ним. — Через несколько минут молчания промолвил Йемен. — С твоим отцом…Он хотел вернуться к вам, если это утешит твою несправедливую злость.

— Так что же не вернулся?

— Если бы он вернулся к тебе, ты был бы мертв.

— Что?

— «Чтобы стать богом, нужно вкусить их пищу» — помнишь это хотя бы?

— Пречитания старого друида. Я часто это слышал, в детстве, когда они слетались вокруг отца.

— Да, одна из заповедей…

— Но как это связано со мной?

— Знаешь легенду о вознёсшемся Келлхусе? О бросившем вызов Аурланду и вставшим в один ряд с Лунгом-освободителем.

— Что-то слыхал — усмехнулся Хаг.

— Чтобы победить бога, смертному Келлхусу нужно было взять его силу, а чтобы получить силу бога, нужно стать им. Нужно познать божественную истину, нужно познать то же, что и бог. Нужно вкушать то, что вкушают боги, ну, и конечно…

— Нужно умереть и воскреснуть — закончил Хаг. — Я знаю эту сказку, и чтобы ты знал, если ты совсем отказался от веры своих братьев — север не признает вознёсшегося Келлхуса.

— Не забыл… — практически сквозь зубы прорычал Йемен. — Но за что наши старики научили нас ненавидеть его? Ты не задумывался?

Хаг благоразумно промолчал, хоть и знал практически все «песни о войне Лунга» чуть ли не наизусть.

— Потому что всесильный и всеблагой Лунг посчитал, что негоже, если люди станут подобны богам. Он скрыл истину, засунув Келлхуса в самую глубокую бездну на ненужную войну…

— Интересно ты пересказываешь «предание о копье», а я то полагал, что Келлхус, соблазнившись занять место Аурланда, поднял со дна миров добожественных существ, те, что были вскормлены самим бесконечным мраком… — Хаг поднял глаза вверх, вспоминая прямую цитату из «сказаний», которые слышал он с сотню раз. — «…ибо все, что можно назвать живым воспротивилась незрячей тварной сущности, что привел с собой отступник Келлхус. И поразил он детей и младших братьев богов, и была тогда великая смерть девять лет и девять зим…».

— Почти дословно — усмехнулся Йемен. — «…И на последний закат девятой зимы копье Лунга-защитника пронзило Келлхуса, и трижды тремя проклятиями был проклят убийца Келлхус. И упал он в самую далекую и холодную бездну и ныне разлагается там». — Продолжил Йемен. — Ну еще что-то там про то. Что Лунг послал Кулина за медом жизни, тот украл его у дальнего солнца и девять лет и девять зим поливали боги землю, пока она вновь не дала жизнь. Кажется, вот так это полностью звучит.

— Ну да — недоумевающе прокомментировал Хаг. — Поэтому проклятье девяти самое ужасное.