Я молча кивнула. Звучало вполне разумно.

— Когда ты собираешься захватить город, ты должна разрушить иллюзию безопасности, которую он обеспечивает. Нужно ударить по крупным хорошо защищенным учреждениям, найти могущественных людей, которые управляют ими и считаются непобедимыми, и убить их. Это в первую очередь разрушает моральный дух. Как только у людей пропадет решимость, и все начинают трястись за свою собственную шкуру, город становится твоим. Гильдия полна маленьких людей, которые думают, что они сильны. Я могла бы убить их предводителя в его покоях, но вместо этого я стащила его вниз и убила прямо у них на глазах. Теперь они не только не будут противостоять мне, но и будут сеять панику каждый раз, когда открывают рот. Ну а потом, конечно, Первый нарисовался там, когда я забирала оттуда своих мальчиков. Это было слишком заманчиво, чтобы не попробовать выстрелить.

Так что статус оборотня Соломона был простым совпадением. Она выбрала его потому, что он был главой Гильдии, а не потому, что он мог обрастать шерстью.

— Но тогда зачем ты сделала Тремора похожим на Соломона?

Эрра закатила глаза:

— Твой отец создает оружие и доспехи. Я тоже могу это сделать, но в основном я предпочитаю лепить големов из плоти. Голем должен быть напитан кровью, прежде чем он сможет двигаться. Когда кровь вводится в организм, он принимает облик ее донора. Чем сильнее магия, тем лучше голем двигается и тем больше он похож на свой оригинал. Первые семь, которые я сотворила, продержались пару столетий, потому что я использовала для этого своих детей. Теперь мне приходится полагаться на случайно попавшиеся таланты, да и выбор среди них весьма скудный.

Я чуть не поперхнулась чаем:

— Погоди, правильно ли я тебя поняла: ты убила своих детей и управляла их мертвыми телами.

— Да. Тебя это шокирует?

— Нет. Ты же психопатка.

— Что это значит?

Я встала и принесла ей словарь. Она прочла определение.

— Да, это вполне подходящее описание. Идея социальных правил ложна по своей сути. В этом мире есть только одно правило: если ты достаточно силен, чтобы сделать что-то, ты имеешь на это право. Все остальное — искусственно-созданная защита, которую большинство слабаков использует, чтобы защитить себя от остальных. Я понимаю их страх, но он оставляет меня равнодушной.

Она была такой, какой хотел видеть меня Ворон. Ни сожалений, ни колебаний, ни привязанностей.

Я улыбнулась ей. Она улыбнулась в ответ.

— Почему такая широкая улыбка?

— Я счастлива, что я не ты.

— Насколько я слышала, твоя мать была очень могущественна. — Эрра добавила еще меда в свою чашку. — Но ее дух был слаб. Что это за женщина, которая убивает себя и бросает ребенка на произвол судьбы?

Мило.

— Проверяешь меня на наличие болевых точек?

— Должно быть, тяжело расти без матери.

— Помогает знание, что это отец убил ее. — Я допила свой остывший чай. — Поддерживает мотивацию.

Эрра глядела на меня поверх края своей чашки:

— В детстве у меня были рыбки. Это были одни из тех красочных рыбок с яркими плавниками. Их специально доставляли для меня издалека. Я любила их. Моя первая была синего цвета. Она прожила всего два года. Когда она умерла, я проплакала несколько дней. Потом я получила еще одну. Желтую, я думаю. В памяти уже все расплывчато. Она также умерла несколько месяцев спустя. Затем я получила новую. В конце концов, когда и она погибла, я поняла, что это стало для меня привычным делом. Я чувствовала укол печали, сжигая их тельца в благовониях и приобретая новые, когда мне того хотелось.

— Есть ли смысл в этой слезливой истории?

— Люди для нас — это те же рыбки, дитя. Смерть твоей матери причиняет боль, потому что она была твоей матерью, и Айм лишил тебя детства полного беззаботности и счастья. Твоя месть оправдана. Но для него она была всего лишь рыбкой. Мы живем долго, а они — нет. Не высматривай в его преступлении больше, чем оно есть на самом деле.

— Я убью его.

Брови Эрры приподнялись:

— Ну тогда, для начала тебе придется пройти через меня.

— Мне же нужно что-то сделать для разминки. — Я пожала плечами.

Она тихо рассмеялась.

— Вот это дух! Я действительно думаю, что ты могла бы стать моей любимой племянницей.

— Твои слова согревают мое сердце.

— Наслаждайся этим чувством, пока оно у тебя есть. А я буду наслаждаться твоими книгами после твоей смерти. Ты родилась по чистой случайности, и что бы ты ни делала, ты слабее меня. Если ты увидишь свою мать на той стороне, шлепни ее по лицу, за то, что она думала, что может родить ребенка для нашей семьи.

А вот это уже перебор. Я посмотрела ей прямо в глаза:

— Ты проиграешь.

— Что заставляет тебя так считать?

— У тебя нет дисциплины. Все, что ты делаешь, это капаешься в дерьме. Мой ублюдок-отец, по крайней мере, создает вещи. Ты превращаешь города в дымящиеся руины и бродишь по ним, как гигантский ребенок, крушащий все на своем пути. А потом ты сидишь здесь и удивляешься: «а почему все мои дети оказались жестокими идиотами? Загадка природы.»

Мы поднялись одновременно, держа мечи в руках. Грендель таранил дверь ванной, лая в истерическом исступлении.

Сила закружилась вокруг Эрры, словно магический плащ.

— Отлично. Давай посмотрим, что у тебя есть.

Я указала на дверь:

— Старшие вперед.

— Все равно, что метать бисер перед свиньями. [прим. Женщины обменялись фразами, которые на английском дословно звучат как 1) Age before beauty. «Возраст перед красотой». И в ответ прилетело 2) Pearls before swine «Жемчужины перед свиньями»]

Она вышла, и я последовала за ней. Бисер перед свиньями. Бла-бла-бла

Мы вышли из квартиры и спустились по лестнице. Мой бок чертовски болел.

Снаружи вся парковка была засыпана снегом. Я взмахнула мечом, разминаясь.

— Как твоя рана? — Спросила она. — Болит?

Я потянула шею влево, затем вправо, растягивая мышцы:

— Каждый раз, когда я резала Соломона, он хрюкал твоим голосом, как резанная свинья. Тебе больно, когда твою семерку ранят, не так ли? Ах да, приношу свои извинения. Не семь. Пять.

— Прощаю. — Она помахала мне рукой. — Мы собираемся заняться делом, или ты продолжишь болтать?

Моя тетка шла по снегу, подняв меч. Быстро. Слишком быстро. Такая крупная женщина должна быть намного медленнее.

Ее клинок сделал молниеносный выпад. Я увернулась и ударила ее в бок. Она парировала удар. Наши мечи соединились. Ударная волна отдавала в руке. Еще и сильная, как бык.

Эрра рубанула меня по плечу, я блокировала удар, позволив ее клинку соскользнуть с моей сабли, я развернулась и ударила ее ногой. Она отскочила назад. Мы отошли друг от друга.

Она бросила свою кожаную куртку в снег и поманила меня пальцами.

— Извини, я что теперь должна ее поднять?

— Чего?

Я кинулась вперед и замахнулась мечом. Она, вывернувшись, парировала удар. Я зацепила ее ногу своей и вонзила костяшки пальцев левой руки в ее ребра. Хрустнула кость. Она попыталась врезаться локтем в мой бок. Я увернулась от удара, и ее рука едва задела меня. Боль пронзила изнутри. Мы снова отошли друг от друга.

Жидкий жар заливал мой бок. Она разорвала рану. Отлично.

В мгновение я заметила, как напряглись мышцы на ее ногах, и побежала ей на встречу. Мы столкнулись. Удар, удар, парирование, удар, влево, вправо, влево, вверх. Я танцевала по снегу, подстраиваясь под ее ритм и ускорялась, заставляя ее следовать за мной. Мой бок горел. Каждое малейшее движение вонзало в мою печень раскаленную добела иглу. Я стиснула зубы и попыталась вырваться. Она была сильной и нечеловечески быстрой, но я была на крохотную долю быстрее.

Мы метались взад и вперед. Она наносила удары снова и снова. Я уклонялась там, где успевала и парировала остальное. Блокировать ее было все равно, что пытаться удержать медведя. Она поцарапала мне плечо. Я нырнула под ее руку, полоснув по бедру и отступила.