Когда рабочий день закончился, я отправилась домой и немного вздремнула. Проснулась я, когда солнце уже село. Город, за моими зарешеченными окнами, безмолвно покоился, застывший в зимнем мраке.

Пора начинать готовиться к свиданию с Сайманом. Радость-то какая.

У меня имелось только одно вечернее платье. Я купила его несколько лет назад. Бывшая жена моего опекуна, Анна, помогла мне его выбрать. Платье дожидалось меня в шкафу. Я вытащила завернутый в полиэтиленовый чехол наряд и положила на кровать. Тонкий шелк мерцал, переливаясь в свете электрической лампы. Необычный оттенок, ни желтый, ни золотой, ближе к персиковому. Добавьте больше желтого, и оно напоминало бы по цвету лимон, чуть-чуть лишнего золотистого оттенка, и это было бы безвкусицей. Такое, какое есть, платье выглядело ослепительно красивым.

Я надела его. Искусно задрапированная, верхняя часть платья прилегала к груди и каскадом ниспадала вниз в форме V-образного выреза, прежде чем обвить талию, и упасть в пол водопадом нежной ткани. Многослойный шелк добавлял мягкости моему телу, заставляя глаза замечать изгибы, а не мышцы. «Солнечный свет» — так охарактеризовала наряд Анна. Оно все еще было мне в пору, сидело немного плотнее, чем раньше, но это даже неплохо. Благодаря Ордену я не так сильно голодала.

В последний раз, когда я надевала это платье, я ходила на свидание с Максом Крестом. Теперь я надеваю его, чтобы пойти с Сайманом. Хоть бы раз мне надеть его с удовольствием для мужчины, которого я действительно хотела бы увидеть.

Я убрала волосы с висков. У моего лица был жуткий вид, а возле левого уха проглядывался шрам. Два по цене одного, ура. Я решила причесать спутанные волосы и уложить их гелем. Они струились по моей спине длинной блестящей волной. Я никогда не прокалывала уши — мне доводилось вырвать достаточно сережек из ушей людей, чтобы знать, сколько боли это может причинить. Поэтому драгоценностей и украшений у меня тоже не было, зато имелась пара туфель в тон платью, узкие, желтоватые, с небольшими ходулями, на месте каблуков. Я купила их специально к этому наряду. Даже смотреть на них было больно. А уж хождение в них сравнимо с китайской водной пыткой.

Они должны себя оправдать.

За последний год у меня была возможность нанести макияж ровно дважды, так что более высокие уровни искусства в этом деле были вне моих способностей. Я нанесла румяна, затемнила веки коричневыми тенями и накрасила ресницы тушью. Независимо от того, какой оттенок я выбирала, тушь всегда катапультировала меня на экзотическую территорию. Я подкрасила губы розовой помадой и все-же стерла боевую раскраску.

Никакого меча. Негде спрятать мои иглы. Это должно было бы меня беспокоить, но не беспокоило. Самая весомая угроза придет с магической волной, а магия редко поражает дважды за двадцать четыре часа. Со всем остальным я готова справиться голыми руками. На самом деле, причинение боли кому-нибудь кулаками может оказаться для меня даже терапевтическим, учитывая мое нынешнее состояние ума.

Без четырех минут девять в квартире эхом раздался стук, повергший боевого пуделя в истерику. Я оставила его в ванной, где он мог причинить минимальный ущерб, и открыла дверь.

Сайман натянул на себя костюм и обновленную версию Томаса Дюрана. Первоначальному Дюрану, которому принадлежала седьмая доля Полуночных Игр, было за пятьдесят. Этому человеку было за тридцать, он был широк в плечах, мужествен и идеально ухожен. Как и прежде, от него исходила аура богатства — от дорогих туфель до аристократического профиля и искусно подстриженных темно-русых волос. Он выглядел как любимый сын своего прошлого «я».

Он открыл рот и просто остановился, как будто кто-то щелкнул выключателем.

Прием, Земля вызывает Саймана.

— Привет.

Он моргнул.

— Добрый вечер. Могу я войти?

Нет.

— Конечно. — Я отступила в сторону, и он вошел в квартиру. Он долго разглядывал мое жилище. Его взгляд задержался на моей кровати:

— Ты спишь в гостиной?

— Да.

— Но почему?

Потому что я унаследовала эту квартиру от Грега, моего опекуна. Он превратил единственную спальню в импровизированную библиотеку-кладовку и спал там, окруженный своими книгами и артефактами. Грега убили меньше года назад. О том, чтобы спать в его постели, не могло быть и речи, поэтому я купила кушетку и поставила ее в гостиной. Я спала там, плотно закрыв дверь в настоящую спальню. А когда появилась Джули, я отдала эту комнату ей.

Объяснять все это было утомительно и ненужно.

— Это привычка. — Я пожала плечами.

Сайман выглядел так, будто хотел спросить что-то еще, но передумал.

Я надела туфли, закуталась в вязаную шаль и подняла Погибель:

— Я готова.

Сайман не выглядел так, будто хотел уходить. Я открыла дверь и вышла на лестничную площадку.

Он последовал за мной. Я заперла дверь. Он подал мне руку, и я положила пальцы на его рукав. В конце концов, это было предусмотрено нашим соглашением. Мы спустились по грязной лестнице и вышли на улицу. Холод снаружи покусывал кожу. Крошечные белые хлопья падали с ночного неба. Сайман поднял лицо к небу и улыбнулся:

— Зима, — тихо сказал Сайман. Когда он повернулся ко мне, его глаза сверкнули, как два кусочка льда, освещенные огнем изнутри.

Он открыл передо мной дверцу автомобиля с глубоким кивком, напоминающим поклон. Я села в машину и положила саблю себе на колени. Он закрыл дверь, и проскользнув на водительское сиденье, достал резную деревянную шкатулку:

— Я принес это для тебя, — произнес он. — Хотя ты в этом и не нуждаешься. Ты выглядишь божественно.

Я открыла шкатулку. На зеленом бархате лежали браслет с желтыми топазами, серьги и ожерелье. Ожерелье, несомненно, было самым потрясающим — изящная тонкая цепочка, увенчанная огненной капелькой драгоценного камня.

— Похоже на «Волчий Алмаз» — заметила я.

— Действительно. Это желтый топаз. Я подумал, что это тебе бы подошло, но твоя обнаженная шея изумляет. Ты, конечно, можешь их надеть.

— Лучше не буду. — Я закрыла коробку.

Сайман направил автомобиль в ночь. Мимо проплывал город. Разрушенные здания глазели на меня черными дырами своих окон.

— Ты любишь зиму, Кейт?

— В теории.

— Да?

— Ребенок во мне любит снег.

— А взрослый?

— А взрослый говорит: «высокие счета за отопление, люди замерзают насмерть, лопаются водопроводные трубы, дороги забиты.» Что же тут не любить?

— Я нахожу тебя в значительной степени интересной. — Сайман взглянул на меня.

— Почему ты продолжаешь упорствовать в этой чепухе? Я ясно дала понять, что ты мне не нравишься в романтическом плане и никогда не понравишься.

— Я не люблю проигрывать. — Он пожал плечами. — Кроме того, меня не интересует интрижка. То, что я предлагаю, неизмеримо стабильнее: партнерство. Увлечение мимолетно, но отношения, основанные на взаимной выгоде, переживут годы. Я предлагаю надежность, лояльность, свои ресурсы и самого себя. Я никогда не наскучу тебе, Кейт. И никогда не предам тебя.

— Только если это не отвечает твоим интересам.

— Разумеется. Но выгода должна была бы перевесить риски. Будь ты на моей стороне, это бы имело для меня значительную ценность. Если бы я нашел что-то более ценное, мне пришлось бы сделать так, чтобы ты никогда не узнала об отмене нашей договоренности. В конце концов, ты очень жестокая женщина.

— Другими словами, ты убил бы меня, чтобы я не смогла наказать тебя за предательство.

— «Убить» — такое некрасивое слово. Я бы просто убедился, что нахожусь вне твоей досягаемости.

Я отрицательно покачала головой. Он был безнадежен:

— И какая женщина не ухватится за такое предложение?

— Я бы никогда не стал лгать тебе, Кейт. Это одно из преимуществ, предложенных мной.

— Меня переполняет благодарность. Ты когда-нибудь любил кого-нибудь, Сайман?