3 Человечек – собачья обличка – нас на здешней земле посетил. Притулился, душа-невеличка, погрустил, подышал, отпустил. Где ты, Сонька, родная мопсонька, где теперь твои машут крыла? Что ж так мало, столь кратко-тихонько ты меж нас пожила-побыла? Говорят, у преддверия Рая ты нас встретишь в положенный срок, подбежишь, золотая, играя, и с собой поведешь за порог. А покуда – с тревогой незрячих, в непонятке, нахлынувшей враз, помним глубь человечьих собачьих понимающих преданных глаз. И когда мы гребём, заметая по углам ежедневную персть, к нам слетает, летит золотая, золотая собакина шерсть. «В неделю первую Поста…» В неделю первую Поста была еда моя проста, да – тяжек ум. Хотя в капели, слетавшей с синего холста, я слыхом слышал Те уста, что говорили или пели. В неделю первую Поста была душа моя чиста и по отцу сороковины справляла. И, неся свой крест, сквозь слезы видела окрест свои ж безчисленные вины. Не досчитавши до полста, я список лет прочел с листа, и, ужаснувшись, благодарен: у Гефсиманского куста мне тоже Чаша – непуста, напиток огненный – нектарен. «Свечка – тоненький цветочек, свечка – странный огонёк…» Свечка – тоненький цветочек, свечка – странный огонёк, света надобный глоточек, окормительный денёк, рвущий тьму непрободную, эту тягостную жуть, эту родину родную, помрачённую не чуть, эту сладкую заразу, этот морок, этот гной, этот ад, нависший сразу над тобой и надо мной. А всего-то колыханье – золотое, как слюда. Однократное дыханье, но посланье – навсегда. И сияет как ребёнок благодарный имярек… Свечка – стойкий стебелёнок, свечка – верный человек. У Иоанна Лествичника A ceвepный мacтep тaкиe пиcaл oбpaзa, гдe Aнгeл Гocпoдeнь нa зeмлю cтpyилcя oчимa, и cвeт, ниcxoдивший c нeбec дeиcycнoгo чинa, нa cтpaждyщиx пaдaл, вpaчyя, кaк Бoжья poca. И cyднoй пeчaтью гopeл нa Eгopии плaщ, и нe былo ни тopжecтвa, ни тeм пaчe глyмлeнья нaд змиeм пoвepжeнным, a пo пecкy иcкyплeнья шёл пpaвeдник в кpacнoм, зaщитник – нe вoлк, нe пaлaч. И ecли cмятeнный в нaдeждe вcxoдил нa пopoг, тo видeл: клoнилиcь к нeмy cocтpaдaнные лики — cквoзь кpивдy cтoлeтий, oбмaннyю cyмpaчь oлифы, oклaдoв oкoвы — и Maтepь, и Cын, и Пpopoк. He злaтa cycaльныe, a – cинeвa, биpюзa нa нимбax яcнeли дыxaниeм гopниx oтмeтин. Hecyeтным cepдцeм вoзвыcьcя дo мыcли o cмepти. Taкиe киpиллoвcкий мacтep пиcaл oбpaзa. Про Зеведея
Се – сидит Зеведей, починяющий сети. «Где же дети твои?» – «Утекли мои дети. В Галилее ищи их, во всей Иудее, позабывших о старом отце Зеведее». Так речет Зеведей, покидающий лодку. И мы видим тяжелую эту походку и согбенную спину, поникшие руки, ветхий кров возле Геннисаретской излуки. А вдали, как поведано в Новом Завете, оба-двое видны – зеведеевы дети, что влекутся пустыней, оставивши дом их, посреди первозванных, Мессией ведомых. Да, мы видим: они, Иоанн и Иаков, впредь ловцы человеков – не рыб и не раков — босоного бредут посреди мирозданья нам в укор и в усладу, в пример, в назиданье. Вот – пред тем, как приблизится стражников свора, сыновья Зеведея в сиянье Фавора, вот – заснули под синим кустом Гефсимани — от печали и скорби, как будто в тумане, и всегда – как надёжа, защита, основа — обнимает Иаков, старшой, Богослова. Нам откроют деянья, где явлены братья: Иоанн златокудрый – ошую Распятья, и, сквозь дымчатый свет тополиного пуха, мы Святаго увидим сошествие Духа, а потом – как, зашедшись от злобного хрипа, опускает Иакову Ирод Агриппа меч на шею, святую главу отсекая; у апостольской святости участь тякая. Дальше мы озираем весь глобус как атлас: Компостеллу из космоса видим и Патмос, и Сантьяго де Куба, Сантьяго де Чили… Это всё мы от братьев навек получили в дар – свечение веры, величие жертвы. Те, что живы, и те, кто пока еще мертвы, грандиозную видят Вселенной картину, окунаясь в единую света путину, где пульсирует Слово Христово живое, за которым грядут зеведеевы, двое. …Да, понятен посыл, и отрадна идея. Отчего же мне жаль старика Зеведея? |
