— Дашка, Дашка…

И больше ничего не сказал. Только толкнул в сторону.

— Пошла вон. Не мешайся. Так никогда не выйдем.

Простыня волочилась по полу, но я так и доволокла ее до его кровати, не подобрав, а потом пошла к себе. Матрас оставался мокрым, но без пятна. Надо же было так… Я стащила с вешалки полосатый сарафан. Посаженное случайно пятно я замыла в тот же вечер, а так он нормальный, потом не пахнет, я проверила. Теперь надо было привести в порядок волосы. Они, увы, не желали приводиться в порядок ни с помощью расчески, ни с помощью пальцев. Как и мысли. В итоге я заколола их наверх и схватила очки. Мысли я оставила при себе в полном хаосе.

— Надо будет тебе шляпу купить, — заявил Кузьма, кидая бутылку с водой на заднее сиденье Мерседеса.

Я кивнула. Ага… Зачем? Чтобы хоть немного соответствовать его вкусу, что ли? Пожалуй, что так…

Машину трясло на камнях. Все, как обычно. Только Кузьма не был обычным: развязным и насмешливым. Он был зажатым и серьезным.

— Станет плохо, скажи, — буркнул он, не повернув ко мне головы.

— Почему мне должно стать плохо?

Он пожал плечами, все так же глядя строго перед собой.

— Откуда мне знать…

И вовсе замолчал.

— Голова немного болит, — призналась я тихо. — Из-за вина или жары.

Он снова кивнул, даже промычал что-то для большей убедительности, намертво приклеившись взглядом к дороге. Так мы и ехали молча минут пять, десять, пятнадцать. "Водителя во время движения не отвлекать… разговорами", да какие у нас разговоры, мы — антиподы, ничего общего, кроме первого поцелуя. И то, разве же это был поцелуй! Так, промахнулись щекой…

Глаза защипало… От солнца, ага… За темными стёклами! Пусть очки скроют слезы. Да что же это такое?! С чего это я опять реву?!

— Даш…

Он позвал тихо, а я чуть не подпрыгнула, точно мое собственное имя хлыстом прошлось по спине, вжатой в мягкое кожаное кресло Мерседеса.

— Что хочешь делать в отпуске?

Я чуть солеными слюнями не подавилась.

— В плане?

— В прямом! — и Кузьма тут же понизил голос до нормального: — Культурную программу мы сегодня закончим. И я, честно, не знаю, что тут еще есть. Ну, кроме туров на виноградники… Но у нас виноград висит над крышей и холодильник забит вином… Можем поехать в пещеры, если хочешь. В Боснию… Потому что в аэропорту Дубровника пещера закрыта, я уже проверил…

— Кузь, — он замолчал, точно его из сети выдернули. Так же резко, как приемник. И я продолжила тихо: — Здесь есть море, чего еще в отпуске надо…

Я побоялась повысить голос в знак вопроса из страха, что Тихонов со зла брякнет — секса. Но он промолчал. И, может быть, вообще об этом не подумал. Но он о чем-то думал и очень-очень сосредоточенно. Не о вине же… Вернее, о вине, но не из винограда. Но какая у него вина-то… Я ведь сама этого хотела и получила. Ну, может, не совсем нормальным образом, но…

— Кузь, — он снова дернулся. Прямо как я, когда он позвал меня после длительного молчания. — Не надо меня развлекать. Ты приехал бегать, вот и бегай. Ты собирался вдоль соляных разработок в Стоне пробежать, забыл?

— А ты? Ты побежишь со мной? — он бросил на меня быстрый взгляд. — Сможешь? Или вернее — захочешь?

— Захочу! — ответила я тут же, почти выкрикнул. И он снова вздрогнул. — А вот смогу ли… Ну… — я потерла коленки. — Ноги же пройдут, ты сам сказал дня через три… Но я могу ходить, могу…

С этим обещанием я погорячилась. Когда мы вышли из машины, и я сделала пару шагов к лестнице, ведущей из подземного гаража в город, ощущения были не из особо приятных, но я ничего не сказала Кузьме. Он и так запарковался на самой дорогой парковке у самых городских стен, чтобы мне было недалеко идти. Да еще и втиснулся в единственно-свободное место, куда поместиться могла только игрушечная машинка.

На улице было жарко — никто небесный кондиционер не включил, и я позавидовала тетке, идущей по тротуару с китайским бумажным веером в руке. А потом ужаснулась предстоящему маршруту — пешеходная улочка превратилась в пешеходную лестницу. Дорожка, чуть шире той, что вела нас от дома к пляжу, сплошь состояла из каменных ступеней. И пусть сейчас надо было всего лишь спуститься — о возвращении к машине я даже думать боялась — каждая ступенька все равно всаживала мне в живот по игле, хуже морского ежа! Даже свешивающаяся с крыш двухэтажных домиков бугенвиллия своей алой красотой не отвлекала меня от платы за прелести взрослой жизни. Раз прыжок, два подскок. А ведь надо стараться идти ровно — я как-никак в платье, пусть и пока без шляпки.

— Надеюсь, у всех есть вода? — поинтересовался наш гид.

Высокий, обалденно презентабельный хорват, которому не туристов водить, а честь страны на баскетбольном корте отстаивать. Вода была, но я успела выдуть половину бутылки. От жары и сдуру. Навряд ли полтора часа экскурсии предусматривают посещение мест довольно отдаленных, а мне уже туда безумно хотелось. Вот мало мне острых ощущений — добавила еще! Надо было оставаться дома, ведь если я умираю от жары в зеленом садике, что же со мной будет, когда мы организованной толпой выйдем в город?

— Даш, мы в любой момент можем уйти, — шепнул мне на ухо Кузьма, хотя мог спокойно кричать в рупор, потому что больше русских в группе не было.

Да и вообще мое состояние не нуждалось в переводе — по всей видимости, я слишком плохо скрывала эмоции даже от Кузьмы, перед которым уж точно хотелось выглядеть стойким оловянным солдатиком. Возможно, преуспеть в этом деле мне поможет шляпка. Где, где ты, заветная лавка редкостей первой необходимости?! Я впервые очень хотела, чтобы некоторые личности купили мне, что хотели купить…

В таком состоянии на этой экскурсии я чувствовала себя ежиком в тумане — плыла по течению, не особо слушая, что самозабвенно вещал гид, знакомя нас с краткой историей мест, в которых вырос — от иллирийцев до современных соотечественников. Я чуть не закричала "ура", когда поняла, что нас наконец стройной толпой поведут по каменному мосту. Три шага через откидной мостик, как в самых настоящих рыцарских романах, в другой день привели бы меня в неописуемый восторг. В другой час я бы смотрела на серую крепость глазами любопытной девочки. Сейчас же уставилась в древнюю стену, не видя в ней ничего, кроме груды камней.

Гид предложил поискать тенек там, где не было и намека на тень. Моя личная тень нашлась под козырьком белой бейсболки, которую Кузьма снял с себя и надел на меня — временно, до первого магазина. Его реально заинтересовала история югославского народа, желание хорватов стать поближе к Европе и обстрел сербами беззащитного средневекового города, но в сферу моих интересов попадали сейчас лишь туалет и покупка шляпы, но наша экскурсия ни того, ни другого пока не предполагала.

— Дубровник является памятником старины мирового значения, именно поэтому за нас в этой войне вступилась Европа. Город сохранился в первозданном виде, потому что его никто и никогда не осаждал и соответственно не разрушал. Здесь не было и до сих пор нет армии. Здесь жили одни торговцы. Они защищали себя от врагов силой денег. Сербы, грубо говоря, расстреляли средневековый город. И когда вы залезете на стены…

После этих слов мне окончательно поплохело, хотя я уже и так лежала головой на Кузькином плече — мне хватило стен Стона…

— … вы увидите красные крыши. Это следы той самой войны. Такие же, как следы от пуль на вот этой стене, — и он погладил выбоины в каменной кладке. — Французы подарили городу черепицу, чтобы залатать дыры, но промахнулись цветом. В том плачевном состоянии, в котором находилась на тот момент страна, нельзя было крутить носом, но сейчас, можно смело сказать, эти крыши стали своеобразным военным монументом.

— Даш, ты еще жива? — шепнул мне на ухо Кузьма, и я кивнула.

Жива, в отличие о тех, о ком начал говорить наш гид, позабыв, что летом в его родном городе тень отсутствует напрочь. Он указал на памятную доску, которая оказалась совсем не радостной памятью, а черной страницей их истории. Хорваты решились после долгих лет замалчивания в открытую заговорить о нацистских лагерях, и эта тема интересовала всех поголовно, кроме меня. Гид говорил хорошо, даже очень — и я бы слушала и слушала его в лекционном зале, а сейчас мои ноги немного могли ходить, но стоять они напрочь отказывались.