— Даш, ну что ты рогом уперлась? Из-за платья… Самой не смешно?

Вот ни чуточки! Мне с тобой вообще не до смеха!

— А если этикетку не снимать? — попыталась я найти компромисс его неуместной расточительности.

Пусть лучше еще рюкзак вина на эти деньги купит! Да, я так ему и сказала…

— Ты что, совсем? — лицо Кузьмы сделалось серым.

И он, сорвав с двери вешалку с сарафаном, тут же сорвал с него этикетку. И только потом уже махнул рукой продавцу, который на всех парах подлетел к покупателю, и они договорились, что я пойду в примерочную и переоденусь.

Ничего, это не сто евро и не двести. Если сарафан мне понравится, я верну ему деньги.

Что сказать: сарафан сидел, как влитой, хотя на нем и был указан "ван-сайз". Типа, сядет на любого, а в моем случае даже резинка на юбке не растянулась. И вообще он выглядел незаурядно — не то что на вешалке! Секрет, наверное, заключался в этих дурацких завязках, образовавших на животе над пупком окошко, в которое странным образом просматривалась грудь. Блин, блин, блин… Как не затягивай, все бесполезно. Это такой покрой, это такая фишка… Это такое платье! Для соблазнения… И оно ему понравилось! О, нет…

Я еще пару раз поразвязывала и позавязывала чертов бантик, но ничего не изменилось. Отказаться от платья уже не представлялось возможным. Кузьма сорвал ценник и… Дело даже не в ценнике, он просто устроит скандал. И все равно не скажет, на кой-ему сдалось это платье!

— Чего так долго? — спросил Кузьма, но я промолчала.

Ага, объяснишь тут… Пыталась не выглядеть слишком уж сексуально… Кузьма осмотрел меня критически и никак не изменился в лице. Просто сказал:

— Положи одежду в пакет.

Который видимо дал ему продавец к покупке… Я положила.

— У тебя купальник сухой? — поинтересовался Кузьма уже почти понятно, с какой целью.

— Сухой! — чуть ли не заорала я.

Видит же прекрасно, что лифчик я сняла, а бикини… Нет, он не будет покупать мне еще и трусы. Они давно высохли. Ну правда, давно… А если и холодят немного, так в жару-то самое оно.

А жара не спала. Хотя уже вечер. Уже вечер! А мы не ели… И не пили. Нет, пить не надо… Особенно в таком платье…

— Ну, пошли тогда.

Ну и пойду… Впереди, а не за ручку. В руках у тебя пакет с моей одеждой. Он так противно шуршит. Или это ты сжимаешь пальцы в кулак до треска в костях? Почему?

— Даш, ты куда несешься?

Он схватил меня за руку и стиснул теперь мои пальцы так, будто хотел выжать воду из камня.

— Я просто иду.

И просто хочу освободить руку, но сделать это не так-то просто. Да это вообще невозможно. Он держит крепко и не думает отпускать.

— Ты бежишь, а не идешь. Забыла, что мы гуляем? И вообще, что ты в платье… Подумай об этом. Или надо было прикупить шпильки? — Кузьма улыбается. Нет, откровенно ржет! — Но у них только резиновые тапки есть. По камушкам ходить. Тебе, кстати, не больно?

— Больно. Отпусти руку.

Он разжал пальцы на моем "пожалуйста", и я ухватилась за подол нового платья, пытаясь повернуться так, чтобы ему на глаза не попадалась моя грудь.

— Прости. Я не специально, — Кузьма нервно хохотнул. — Я вообще-то про гальку на пляже спросил. Видела же, что половина местных в ватер-шузах ходит. Слушай, еще можно вернуться. Если тебе неприятно ходить… Ну, по водорослям, например.

Ах, так… По водорослям. Вспомнил. Не к добру.

— А что, тебе носить меня надоело?

Я смотрела на него с вызовом. Мне хотелось скандала. Тогда, возможно, его наконец прорвет, и он скажет, зачем притащил меня сюда и так издевается.

— Не надоело.

Ничего не сказал, сунул руки в карманы плавательных бриджей, и пакет, оттопырившись от бедра, зашуршал еще больше, еще противнее. Я сделала шаг вперед, но убегать не стала. Все равно догонит. А так, а так… Можно не говорить. Идти и считать звездочки на табличках апартаментов, растянувшихся вдоль моря. Одни туристы здесь живут, что ли? Что ни дом, то отель. А мы на пляже только хорватскую речь слышали.

Впрочем, Хорватия — это не только полоска вдоль моря, купленная давным-давно Дубровником у Боснии и Герцеговины, которая пряталась от нас за ближайшими горами, а еще и Загреб. Но он для меня сейчас не существует — есть только море, асфальтовая дорожка и я — одна во всем мире. Рядом с этим… На самом деле, непонятно с кем…

— А как ты научился так хорошо говорить по-английски? — спросила я минут через пять, поняв, что иначе эта дорога никогда не закончится.

Кузьма нагнал меня в один шаг, и мы быстро примерились к темпу друг друга. Между нами болтался мешок с моей одеждой, и я не стала увеличивать расстояние еще больше — за руки все равно не взяться. Да и Кузьме это вовсе не надо.

— Много путешествовал. Один, — ответил он коротко, не горя особым желанием вдаваться в подробности, но все же добавил: — По хостелам.

К чему это? Что это должно было мне сказать? О нем и о специфике подобных путешествий.

— Когда шесть-восемь человек в комнате, то хочешь, не хочешь начинаешь говорить. А когда половина не носители языка, то чувствуешь себя рыбой в воде. Впрочем, европейцы все равно лучше наших говорят, практически без акцента. Ну, ты по хорватам должна была заметить, — и Кузьма наконец повернул ко мне голову.

— Ну да, хорваты… Европейцы, скажешь тоже…

— А чем они тебе не европейцы? Они первыми проголосовали за выход из состава Югославии. Это сербы исторически были с нами по вере, ну и по политике, а хорваты — католики, им к Папе поближе как-то будет. И в меню у них в ресторане третий язык вообще-то итальянский, но никак не русский.

— Что ты хочешь сказать? — вспылила я и отвернулась, не особо-то и желая получить ответ.

— Да ничего я не хочу сказать! — он толкнул меня в бок мягким пакетом. — Только то, что хорваты европейцы и хорошо говорят по-английски, потому что им это нужно. Родителям их это не было еще нужно, вот они и не говорят. Ну и у нас мало кто сносно спикает, потому что до сих пор большинство считает, что это им не нужно. Иначе бы турфирмы не писали капслоком, что персонал говорит по-русски.

— Ты разве ездишь куда-то с турфирмами? — по-прежнему нервно говорила я, не в силах побороть раздражение, которое рождала во мне неторопливая манера Кузьмы вести разговор. Или скорее — монолог, диалог со мной его не особо интересовал.

— Никогда. Я — дикарь. Одиночка, который не желает, чтобы за его же ему ограничивали свободу.

— Но в Мексику ты же ездил с друзьями? — перебила я, горя желанием сказать: с подругами.

— Ну, это не я организовывал. Меня взяли в качестве рабсилы. Переводить с русского на русский. Я еще за полгода испанского немного выучил, потому что мне сказали, что там одним английским не отделаешься. Вернее, за английский придется платить втридорога.

Так и хотелось ввернуть шпильку — ты деньги считаешь, что ли? Или другим помогаешь экономить по доброте душевной за счет своего папочки? Таська тоже с барского плеча мне еще в старших классах скидывала "надеванные единожды" наряды. Но не успела я ввернуть заготовленную колкость, он снова заговорил:

— Тяжело выбрать попутчика, который с тобой на одной волне.

О, вот и булыжничек в мой огород прилетел! Недолет, я тебе в попутчицы не напрашивалась, сам взял. Теперь мучайся, если не принял от меня такой простой расклад: я — на пляже, ты — сам по себе. Сам себя доводишь — а виновата кругом я!

— Вот Таська с Кристиной на одной волне… — Ну как же полчаса да без своей распрекрасной Крысы! — Вернее, она на крысиной волне. Моя сестра самостоятельностью мышления никогда не отличалась.

Ты, похоже, тоже — зациклился на бабе. Интересно, такой крепкой бывает лишь безответная любовь? Хотя разве бывает у Кристины безответная? Если уж она перед Андрюхой раздвинула ноги, то явно Кузьме не отказала. Сначала, а ему, видимо, понравилось, а вот ей стало скучно — захотелось других парней. Или Кристина потребовала от него распустить весь свой гарем — кажется, это абсолютно нормальное условие для долгоиграющих отношений — а ему жалко стало. Увы, вариант "целых овец и сытых волков" не у всех прокатывает. Жалко тебя, Кузьма, вот реально жалко… Может, пора посмотреть на мир через какую-нибудь иную призму, а не через слово из трех букв?