— Кузя!

Позвала я, когда не обнаружила его за столом, как и кастрюли на полу. Кузьма все убрал. За собой и за мной. Даже тюбик с кремом куда-то пропал. Мой!

— Кузя! — крикнула я уже в дверь, ведущую во двор, потому что краем глаза успела проверить его спальню. И свою заодно.

Он явился, теребя полотенцем мокрые волосы. Да, и со вторым полотенцем вокруг бедер. Тело он явно не вытирал.

— Ты наверх в душ ходил? — сообразила я.

— Во двор. Он холоднее…

Смеется, да? Только что тут смешного?

— Пить хочешь?

Он швырнул полотенце на стол и, схватив из шкафчика стакан, наполнил его до краев водой из холодильника, но отпил лишь пару глотков.

— Что за дрянь?

Он вылил воду в раковину и открыл дверцу холодильника.

— А, понятно…

Он вытащил контейнер и вылил из него всю воду.

— Он просто охлаждает, а я решил, что у них вода подведена к фильтру. У нас вода вообще есть?

Я мотнула головой.

— Отлично. Будем пить вино!

Он вытащил из холодильника бутылку, которую сунул туда вчера.

— Белое? Красное?

Достал-то он белое. Видимо, чтобы не мешать…

— Я не думаю, что хочу пить… — выдала я едва слышно, вдруг почувствовав нестерпимую жажду.

— Я хочу, — бросил он не глядя и открутив крышку, налил себе стакан до краев. — Почувствуй себя греком. Или фракийцем. Нет, фракийцы жили в Болгарии, а тут, кажись, иллирийцы, да?

— Понятия не имею, — буркнула я уже обиженно.

Решил меня по истории прогнать?

— Слушай, гадость какая-то… В кабаке вино лучше. Хочу воды… Как же мы так сплоховали? Может, чаю?

Я молча включила чайник. Он так и остался стоять у стола в одном полотенце. Чего он ждет? Ах да, чая…

— Здесь только фруктовый, — напомнила я с ехидной улыбочкой. Во всяком случае мне хотелось верить, что она у меня именно такая, а не извиняющаяся.

— Да мне без разницы.

Он сел на стол. И вытянул ноги. Я непроизвольно взглянула на след от йода на его пятке.

— Ты бегать сможешь?

Он кивнул.

— А ты?

Я отвернулась к чайнику и принялась греметь чашками. Но в последний момент передумала пить с ним чай. Не хочу сидеть напротив, не хочу выслушивать от него новые заумности…

— Я не буду. Пить чай.

— А бегать?

— Тоже не буду, у меня ноги болят.

— Даш, ну ведь пройдет. Завтра можем смотаться в Дубровник. Как раз даже разумно туда поехать. Воскресенье. Заодно отдадим мамин подарок. А?

— Делай, как знаешь. Дубровник так Дубровник.

Чай так чай. На, подавись… То есть захлебнись…

Я повернулась с чашкой. Полной. И чуть не ошпарила Кузьму, уткнувшись в его голую грудь. Он вжал ее, а я так и осталась стоять с чашкой в вытянутой руке.

— Решила выжечь мне на груди сердечко? — усмехнулся он.

И действительно, на чашке оно было выпуклым. А я сердечка вообще не заметила. Как и Кузьму у себя за спиной.

— Твой чай.

Он забрал его осторожно и отнес на стол.

— Можно я пойду прилягу? — спросила я, поняв, что мне срочно нужно уединиться, иначе я разревусь.

— А чай?

— Сказала же, не хочу. Мне и так жарко.

А кондиционер работал. Шумел. Как и мое сердце.

— Ложись, конечно.

Он даже не стал меня останавливать. Сел за стол. Ко мне спиной. А я шмыгнула за дверь и закрыла ее. Хотелось сделать это тихо, но из-за кондиционера дверь хлопнула довольно громко. Наверное, от сквозняка… Того, что гулял в моих мыслях.

Я лежала на спине. Поверх одеяла. Нога на ногу. Тело ныло. Особенно живот. Спать мне не хотелось. Глаза не закрывались, словно их растопырило надувшимися пузырями слез.

— Даш, ты спишь?

Кузьма заглянул без стука, но я все же успела отвернуться.

Одернуть подол короткого сарафана не получилось, ну и фиг с ним.

— Нет, а что? — ответила я, оставаясь к нему спиной.

— Я просто хотел сказать, что съезжу за водой.

— С ума сошел? — я резко обернулась, села. — Ты пьяный. Куда ты за руль?

— Даш, ну что я там пил? Я трезвый…

— Любой пьяный скажет, что он трезвый.

— Хорошо, я сбегаю, если тебе будет так спокойнее, — сдался Кузьма без боя, вдруг облизав губы.

И от такого невинного движения его языка, меня бросило в жар. Я опустила глаза и только тогда заметила, что сарафан съехал на сторону, полностью обнажив правую грудь. Я рванула лиф назад с такой силой, что услышала треск ниток. Черт…

— Чего-нибудь еще купить?

— А чего надо? — спросила я, чувствуя, что по спине струится противный ручеек.

— Холодного арбуза, например… — проговорил Кузьма тихо, все еще удерживая взглядом мою теперь уже прикрытую грудь.

— А тебе точно надо идти?

— Как скажешь…

Да что я ему должна сказать-то?!

— Куда тебе бежать по жаре… Потом вечером вместе сходим.

— А сейчас что пить?

Он серьезно сейчас спрашивает, что ли?

— Налей кипяток в контейнер и поставь в холодильник.

— Хорошо, так и сделаю.

Он развернулся и вышел, но дверь не закрыл. Я не встала с кровати и не легла.

— Даш, твой крем.

Надо что-то сказать. Только что?

— Поставь на полочку…

Полочки пустые, все…

— А может я его по назначению использую? Ты же крем смыла…

Он уже оделся. Я только сейчас заметила, что на нем майка и шорты. До того смотрела только на губы. Кузьма присел на кровать, и я протянула ему ногу.

— Я умею быть нежным…

Вдруг сказал он и уткнулся носом мне в ногу, вместо крема проведя по ступне горячим языком. Обжигающим, и я рванула ногу на себя и вырвала.

— Прости! — он тряхнул головой и вскочил с кровати. — Я просто подумал, что ты этого хочешь. Нет, так нет.

Я смотрела ему в глаза, чувствуя, как накаляется воздух спальни, превращая ее в парилку. У меня уже по всему телу выступили маленькие капельки пота — или это по ней разбежались мурашки?

— Даш, не надо ничего объяснять. Я все понимаю. Тебе это не нужно с таким, как я, и все окей. Действительно окей.

Я молчала. Как дура. А именно сейчас и надо было сказать — да, мне это нужно. Да, с тобой. Да, прямо сейчас. Но вместо этого я спросила:

— Мы едем завтра в Дубровник?

— Я забыл. Спасибо, что напомнила…

Он выскочил из моей комнаты, но снова не закрыл дверь. Я слышала, как он с кем-то говорит, и тоже схватила свой телефон. Под нашей общей фотографией был коммент от Таськи: "Сбылась мечта идиота". Что именно она имела в виду? Брат ей ничего не ответил. Только лайкнул ее коммент.

— Даш, ты встанешь в восемь? — Кузьма вырос на пороге спальни с телефоном в руках. — Я тогда забукаю нам тур по городу. Там просто говорят полная жопа с парковкой, поэтому надо будет выехать пораньше. Еще и в воскресенье.

— Встану. Конечно, встану…

Я и сейчас встала, только одернуть задравшийся подол не успела. Мои руки накрыли руки Кузьмы. Я подняла глаза, но глаз его не увидела — вместо них были губы. Они накрыли мои веки, спустились по влажным ресницам к щекам, скользнули по шее и вернулись туда, где их ждали — к губам, моим. Сарафан пополз вверх — это я приподнялась на цыпочки, чтобы ухватиться за шею. Кузьма швырнул телефон на кровать, туда, где уже валялся мой с нашей дурацкой фоткой на экране, а следом, полетели и мы сами.

— Даш, слушай…

Если бы я могла слышать — голова застряла между подушками. В ней и так вовсю бурлила кровь, так теперь заодно и уши забило с обеих сторон пухом.

— Я тогда не врал на даче…

Я чуть приподнялась. Совсем чуть. Потом, когда Кузьма убрал с меня ногу, я смогла даже сесть, почему-то сразу судорожно начав искать, чем прикрыться. Почему? Потому что шестым чувством поняла, что мне скажут гадость. И точно в подтверждение, Кузьма тут же кинул на меня одеяло, оставив содранный с меня сарафан валяться на полу. К последней тряпочке он так и не подобрался, хотя его ладонь пару раз приподнимала резинку.

— Я не собирался с тобой спать…