Марфа Сергеевна была права, когда не позволила Рине принимать решение на эмоциях, с бухты-барахты. Слегка остыв и пережив волнение, вызванное приездом мужа, Арина поняла, что чуть снова не бросилась в омут, не раздумывая. А она уже и до этого дров наломала, идя на поводу у эмоций, забывая включить рассудок.

На следующий день после визита Миши она уже была совсем не так готова к нему возвращаться, да и прощать тоже. Себя, в первую очередь. Отчего-то раньше, привычно обиженная на мужа, Арина даже не вспоминала, как сильно сама виновата перед ним. Наверное, потому, что все уже за них двоих решила: на развод подала, хоть и не успела еще довести до конца это дело, обратно Мишу не ждала, а сама к нему возвращаться уже точно не планировала. По сути, поставила точку, чтобы душу не бередить, и даже не пыталась размышлять над этими отношениями. Главным сейчас для девушки был ее малыш. А малышу нужна спокойная, ничем не встревоженная мама. Вот она старательно и гнала от себя любые мысли, что могли хоть как-то душу разбередить.

Вечером она устала отделываться от расспросов и нравоучений Марфы Сергеевны. Устала потому, что каждым своим словом бабулька умудрялась ковырнуть корочку с очередной ранки на душе. И приходилось долго думать над ответами, чтобы совсем уж порочной идиоткой не показаться. А местами так и получалось. Благо, что мудрая хозяйка дома никак не показала, какие выводы сделала из этого разговора по душам. Лишь вздыхала грустно, да цокала языком, в самые сложные моменты.

- Все, иди спать уже! Утро вечера мудренее. И так уже вся на мумию похожа. Замотала я тебя своим любопытством, а ты тоже… Нет бы, сказать: «Сергеевна, отстань от меня, ради бога! Смотри свои сериалы лучше, а в мою душеньку не лезь!» А она сидит, распинается, краснеет еще, чего-то…

Старушка привычно молчала и кряхтела, помогая Рине стелить постель, а той уже ничего не хотелось, быстрее бы закрыть глаза и забыться. Забылась практически в один момент, хоть и боялась бессонницы от волнения.

А вот утро настигло ее осознанием. Того, как много глупостей успела натворить. И как подло поступила с Мишей. Она, которая всегда считала, что изменять - низко, что нужно сначала завершить одни отношения, а потом в другие прыгать. «Не зарекайся», что называется, иначе жизнь подкинет такие испытания, что все свои принципы вмиг забудешь. А теперь вот вернулись  принципы, приведя с собою жуткий стыд. И вину. Ведь она не только Мишу предала, уйдя к другому, ничего не объяснив, не дав ему шанса… Да и себе, в общем-то, тоже не дала… Она хотела оставить мужа без его родного ребенка, и ребенка лишить шансов когда-нибудь узнать своего настоящего отца. На этом фоне все выходки Михаила, все обиды, что когда-то Арина лелеяла, все претензии к его неуспешности, невнимательности, да все поводы, которые когда-то накопились и привели к желанию уйти, все это казалось ерундой и мелочью. Ведь он, даже преданный, оставленный  без честного разговора напоследок, продолжал быть ее мужем. И не планировал что-то менять, а должен бы. Должен был возненавидеть Арину, проклясть и забыть на веки вечные.

Арину будто пришибло этим осознанием, груз вины придавил так, что все другие мысли исчезли.

- Ну, и чего ты с утра надумала, что такая смурная ходишь? - от острого глаза Марфы Сергеевны было просто невозможно что-то утаить.

Так же, как и увильнуть от ответа или схитрить.

- Ой, вот же дурная ты девка! Стыдно ей! От хороших мужиков не уходют. Хороший гнать будет, а жена в ноги бросится, чтобы оставил, на шее повиснет, костьми ляжет. А сама, своими ногами, от достойного мужа никто не уйдет. Так что, даже не думай об этом! Пусть ему будет наука на будущее. Что стараться для жены надо, когда она рядом с тобой спит, а потом выделываться уже поздно.

- Вы считаете, он что-нибудь поймет? - Арина не стала спорить. Что толку? Если у них понятия о совести и чести не совпадают. Просто Марфа Сергеевна рассуждала намного практичнее, чем девушка. На что имела полное и необсуждаемое право.

- Уже понял. Иначе, ты бы давно уже была разведена. И как звать твово мужа, уже забыла бы. А он, вишь, приперся. И все гоголем вокруг тебя ходил.

- Вы так думаете?

- Знаю, моя милая, знаю. Может, ума у него сильно-то и не прибавилось. Ум, говорят, от рождения дается. А вот то, что гонор свой умерить смог, и что будет стараться тебя удержать, это очевидно.

- И что же мне делать теперь? Я как-то не готова…

- А и не надо ничего делать. Пусть бегает пока. Выслуживается. А мы посмотрим, хорошо старается, или не очень. Там и решишь. Ты и так от него ушла уже. Так что, хуже не станет. А будет ли лучше - от вас обоих зависит.

В том, что хуже быть уже не может, Рина со старушкой согласилась.

Правда, вечером оказалось, что ошибались они обе - и Марфа Сергеевна, и Арина.

От волнений и тревог, которые девушка никак не могла прогнать, как ни старалась думать о хорошем; от гнетущего чувства вины, что разрасталась в душе, подобно огромному черному цветку; от того, как сильно себя накрутила, девушке стало плохо. Неожиданно заболело все тело, началась одышка, хоть все окна и были нараспашку открыты, а следом и паника накатила: страх, что может что-то опять случиться с ребенком, не давал нормально соображать.

- Так. Давай-ка мне номер твоего раскрасавца, - чуть ворчливый тон Марфы Сергеевны заставил немного прийти в себя и вернуться к реальности.

- Зачем он вам? Мише не надо ничего знать о моем состоянии… Мне… Стыдно

- Ой ли? А чего теперь-то застыдилась?

- Вспомнила о нем, когда плохо стало…

- Вот когда полегчает, можешь стыдиться, сколько угодно. А тебе до срока еще сколько ходить? А? Вот то-то же. Дитю сейчас не до твоих закидонов, и не до отцовских. Вам об этом надо думать.

- Так скорую может лучше?

- Скорая как раз к твоим родам и явится. Это если чудо случится. А так, глядишь, и в первый класс пойти успеете. И не пущу я тебя на их колымаге никуда. Давай, звони мужу.

Арина постаралась не волновать Мишу, просто попросила приехать. Ей совсем не хотелось, чтобы он, неопытный, превышал скорость или начал творить глупости на дороге. Но тот, видимо, прекрасно понял, что его позвали не от того, что вдруг дико соскучились. И примчался в какие-то сумасшедшее короткие сроки. Кажется, наврал, сказав, что просто по работе недалеко катался. Но Арине уже было не до разборок. Главное, в больницу быстрее попасть. Ей с каждой минутой становилось все более страшно.

Она плохо помнила, как ехали с Мишей, о чем говорили. Правда, вез он ее, словно перышко, каждую кочку объехать старался , - это все, что в памяти отложилось. Осмотр врачей, какие-то замеры, анализы, вопросы… - Арина старательно выполняла все, что ей скажут, но сама боялась спрашивать о чем-то. Вроде бы, доктор и медсестра были спокойны, ничего страшного на их лицах не отражалось… Так и ей тоже стало спокойнее. Уже почти решилась задать волнующий вопрос, но тут ей под нос сунули какой-то стаканчик, довели до кушетки в палате, и попросили полежать.

Очнулась она от яркого  солнечного света, бьющего в глаза. Первая мысль - о том, что давно так хорошо не высыпалась. Вторая  - пугающая - о ребенке. Третья: о том, что так сильно пинаться может лишь здоровый ребенок, требующий, чтобы мать поела, наконец-то.

- Девочки, а где здесь поесть можно? - оказалось, что в палате лежало еще четыре соседки. Все дружно захихикали.

- Наш человек! Завтрак ты проспала уже, до обеда нескоро… Но у тебя в тумбочке уже напихано чего-то, сестрички с утра приносили передачу…

Арина не успела съесть и пары печенек, чтобы угомонить сосущее чувство голода, как начался обход. Выяснилось, что ничего страшного у нее не случилось. Просто волноваться на таких сроках не очень полезно -  тут тебе и давление сразу, и тахикардия, и прочие неприятные последствия. А с анализами и с плодом все нормально. Пару дней полежать под присмотром, на всякий пожарный случай, а потом и домой можно отправляться.