Его сразу же как-то отпустило, задрожали от усталости пальцы, навалилась дикая усталость.
— Эгей, Мелита? — позвал шепотом.
В ответ на него свалилась сеть.
Тяжелая, Витязь ее забери! Паучья. Точнее, арахнека. Кристо попытался барахтаться — поздно, глупо… из таких сетей просто так не выпутываются. Приложился в падении плечом, успел увидеть пару гнусных тварей, которые его подловили.
Рожи — таких, небось, и в фильмах ужасов не увидишь. Человечьи, только бледные и поросшие жесткими редкими волосками, глаза — черные, мертвые, вместо рта — косой разрез, затянутый паутиной… вот, значит, откуда они ее выплевывают. Всегда интересно было, что у арахнеков под повязками. Познакомились поближе, спасибочки.
И что б им сказать такое напоследок? Чтобы в духе настоящих крутых магов, вроде ребят Кордона? «Умираю как артефактор?» Или как Макс на этой своей арене: «Не смей тянуть» — да ну, а вдруг правда прикончат…
— Чего зырите, уроды? — сказал Кристо и сплюнул сквозь зубы.
Он бы и хотел выразить эмоции половчее, да нечем.
Его подтащили к остальным — похожим на сборище ярмарочных фруктов, тоже аккуратно расфасованных по мешкам арахнеков. Один из мешков яростно дергался и поливал все на своем пути площадной бранью — ясно, Фелла Бестия. Дара лежала тихо, Кристо сначала подумал, что она уж и неживая, только потом артемагиня подала голос:
— Сколько нас?
Фелла примолкла. Не хочет браниться при детях, понял Кристо. Это она зря, детишкам, небось, тоже поругаться хочется.
— Отзовись! — скомандовала Бестия.
Отозвались одиннадцать — ничего себе. Кристо повеселел, услышав голос Мелиты, из старших он опознал Фрикса и Тилайду. Могло быть хуже.
— Здесь еще Нольдиус, — хрипло послышалось из крупного мешка. — Он вроде как дышит, я на нем лежу.
Ну и участь выпала Нольдиусу — очутиться прямиком под Убнаком. Перекличку пришлось вести еще раз — с учетом того, кто на ком может лежать. Насчитали шестнадцать — еще лучше. Хотя какое уж тут лучше, в их положении…
— Сдохнем, — прокомментировал Фрикс, — самым лучшим образом. Хотя я-то всегда думал, что засну насмерть где-нибудь во время урока…
Фелла Бестия метко лягнула его через сетку. Педагогическое стимулирование персонала, с умным уважением подумал Кристо. Сам-то он разделял мнение Фрикса.
Земля начала мерно подрагивать, и каждый удар отзывался болью в ушибленном плече. Сквозь сетку было видно плохо, но главное Кристо увидал: сотни когтистых и клыкастых тварей переливались вокруг по траве. Но почему-то их не трогали. И маги куда-то исчезли…
И нежити становилось почему-то всё меньше.
— Ку-куда это они? — удивился Кристо.
— К парадному входу, — сипло ответила Бестия из своей сетки. — Почему-то они направились к парадному ходу… значит, и он там…
Кто-то шевельнулся. Фрикс, кажется, шмыгнул носом.
— А зачем ему-то там нежить?
— Чтобы открыли ему дорогу, поубивав все на своем пути.
И вздох, да такой, будто на Бестию в одночасье навалились три тысячи лет. Кристо заворочался в своем мешке: чего это она? Неужто все-таки беспокоится за тех, кто остался в школе?
— Нас-то почему не убили?
— Не знают, где ключник. Если ключ хранится у кого-то из Магистров или Дремлющего — мы выкуп.
И засмеялась. Кристо заржал за компанию — и из понимания. Дурачина же после этого Холдон. Чтобы Магистры ему хоть что-нибудь отдали — и за такую-то цену?
Да они скорее доплатят, чтобы только посмотреть, как их всех будут растаскивать на куски.
Одно плохо: даже если Малая Комната так и будет закрыта — артехран достанется Холдону со всем содержимым, а ведь артефактов там не сосчитать! Сам Кристо не видал, но Дара обмолвилась — там огромадный чертог, вроде как, и повсюду артефакты… Сколько это силы и сколько злобы — наверное, хватит, чтобы перевернуть Целестию.
— Лорелею жалко, — подлила масла в огонь сострадательная Мелита. — Если она им отпор не даст — он ведь ее, наверное, убьет, а не возьмет в плен, она ведь такая… опасная…
— А ученики? — пискнул Нольдиус, Он очнулся и теперь пытался вылезти из-под туши Убнака, а тот только сопел виновато, но не сдвигался ни на пядь.
Нольдиусу никто не ответил. Тут все было ясно: а зачем Холдону ученики? Самые важные персоны, по его мнению, уже захвачены, хватит ему и того, что их больше десятка. Что с малышней возиться?
Кто-то из идиотов (спасибо, что Кристо не видел его лица, а то плюнул бы, и при его меткости — наверняка бы попал) заметил робко:
— Там же Оплот Одонара.
Фелла Бестия заскрипела зубами и задергалась еще активнее, но совсем чуть-чуть приобмякла, когда Дара заметила задумчиво:
— И не один.
Гнусные морды с затянутыми паутиной ртами наклонились ближе, и Кристо почувствовал, как его поднимают руки, а может, лапы. Сетка врезалась в кожу, висеть было неудобно, но он таки сумел рассмотреть лицо Дары.
Чудное такое лицо. Серьезное, печальное, прямо как у директора, а в глазах — надежда.
И губы вроде бы повторяют чье-то коротенькое имя.
Глава 22. Героическая подлость
Гиацинт переступил с ноги на ногу. Глупо.
У благородных рыцарей не может возникнуть желания отойти в уборную комнату в такой момент! Тинторели — а уж его матушка ведала в этом толк — несут свою службу, не зная усталости, не чувствуя сна, боли, голода, жажды… и ничего другого тоже не чувствуя! И мечтания их крутятся, между прочим, вокруг прекрасных дам, или боевой славы, или вокруг чести и долга, но уж никак не вокруг зеленых кустиков, или… ой-ой-ой! Что теперь делать? Оставить пост — да ни в коем случае, тем более что тишина вокруг явно говорит: скоро, скоро грянет буря! Тут бы и показать себя, не осрамить род, завоевать улыбку Дамы…
Думай о Даме, приказал он себе. О Лорелее Златокудрой, которая для тебя — единственная в мире, и об этом ты даже написал в своей балладе, которую на днях пропел директору Экстеру. Директор, когда услышал, очень расчувствовался, приложил руку к сердцу и сказал, что «гм-трогательно». Может, и ее тронет?
Ох, лучше бы он позавтракал. Решил во имя битвы держаться на хлебе и воде, да, видно, с водой чуть переусердствовал…
О Даме думать возвышенно не получалось, получалось как-то обиженно. Ее тронет, как же. Эту, у которой ледяные пальцы, а брови — как две змеи, так и извиваются, и что этот иномирец в ней нашел? Аметистиат и матушка повторяли, Гиацинту, что он спасет от проклятья красавицу — ну, так он и не был против, но он-то думал, красавицей окажется живая женщина, а тут статуя! Чуть ожила, когда танцевала тогда, на арене, но ведь и танцевала не для него…
Вдруг он не сможет ее спасти? Или нет, еще хуже — вдруг он ее спасет, и ему придется на ней жениться? Гиацинт чуть не заскулил от жалости к самому себе — знал бы кто, какую ответственность налагает должность Оплота Одонара, как жить с этими кодексами…
Вот сейчас — не смей бросать пост, хотя уже совсем невтерпеж, он прямо припрыгивает на своем месте. Но нет, не уйдет, потому что там, у него за спиной — юные артефакторы, а оборона Одонара продержится ровно столько, сколько у него хватит сил стоять над Печатью. Кровавой Печатью. Алой Печатью. Да оживет или нет эта проклятая каменюка?!
Печать выглядела всё так же — массивная, тяжелая, чуть светящаяся алым изнутри. Гиацинт непочтительно постучал по ней носком сапога и приказал себе собраться. Нужно… что там нужно? А, обрести истинную решимость. И, возможно, проявить смекалку, как в древних балладах. Кто-то же предполагал, что Печать нужно обагрить кровью, чтобы она пробудилась? Сейчас, сейчас…
И вздор говорил этот иномирец. Печать настоящая, а стало быть — он сможет ее пробудить, и он будет здесь стоять ровно столько, сколько нужно во имя своего дол…
В ту секунду, когда его решимость стала несокрушимой, тинторель Гиацинт получил ребром железной ладони по шее. И его вклад в оборону артефактория на этом завершился.
