Странная шутка Я сидел, как мне казалось, На ничейном месте в парке, Наблюдал сирени алость, Опираяся на палку. Боле мне не надо было В те минуты впечатлений, Но душою ощутил я Чей-то взгляд подобно жженью. Я не поспешил открыться, Удивленье чтобы выдать. А возможно, это птица, Кто-то вдруг ее обидел — Ей сломал крыло? Иль ежик С лапой вывихнутой правой? Или кот бездомный? Что же Безучастным быть мне, право! «Извини, – сказал сирени, — Любоваться я тобою Не устал. Я лишь на время Отвлекусь». И бородою Чуть качнул… Так вон каков он, Кто меня буравил взглядом! «Ждал, поймешь мою уловку?» — «А зачем все это надо?» — «Заскучал. И вот придумал… Вас Господь послал на милость! Сознаю, что получилась Моя шутка малость грубой». Нипочем! Где надо быть ласковым – хамство и грубость, Где надо быть строгим – фальшивый елей. И воду приносят нам ржавые трубы, От соли угодия снега белей. Где были сады, там репейник досужий, Где били ключи, там баклужная вонь. И воздух слабеет, и море недужит, Леса пожирает безбожный огонь. Уже не мерещится, явственно близится Темная сила, возьмет в оборот, Беда обернется не призрачным кризисом И сроком годков так на десять вперед. А может, на двадцать, на сто иль навеки, Народ не страшится – ему нипочем Под ветер ли двигаться или на ветер С каким-нибудь третьим… седьмым Ильичом. Ушиблен он в голову из подворотни, Из-за угла, но а чаще в упор. Его поделили повзводно, поротно И нарядили в китайский убор. Кто-то шагает почти по команде, Кто-то не в силах «марш-марш!» уяснить. И бездорожием прут, по левадам, Дальше в сутемки, чтоб там опочить. Это за доблесть ему посчитается, Это историей станет… Готовь Древо, Баян! Так ужо полагается! Дабы потомки явили любовь! Ay, святая Русь! Бескрайние просторы, Березки, пустыри, Ветров лишь разговоры Да сполохи зари. Просторно, как на небе, Сам Разин гулевал (Мол, не единым хлебом!), Пел песни, убивал. Кольцов не видел края Степи – коси… пиши… Такого нету рая, Живи и не греши! Живу и не грешу я, Но что-то дурно мне. Страну свою большую Я только зрю во сне. Какие к черту дали И воли радой сласть! Мне метры в стенках дали: Сиди и не вылазь, Не суйся дальше носа — С ноздрями отсекут! Помрешь, и на погосте Добавку отдадут. В оглядку мне тесниться И прятаться в кустах, Задохликом кружиться, Во взоре боль и страх. Ступнешь вдруг на чужое, Шумнешь, озлобясь вдруг, Хоть Богом береженый, Знай свой шесток и круг, Сторожко озираясь: Ау, святая Русь! Видать, не повстречаюсь, В потемках не дождусь. Живут всей стаей на кладбище
Районного масштаба алкоголики, Их популярность с каждым днем растет И их количество. Скончался Толик, Как тут явились Митрий и Федот. Они живут всей стаей на кладбище. Покойник новый – это пир горой Для них! Как причитания услышат, Сольются с похоронною толпой И тоже плачут, утирая сопли, И тоже кинут в яму горсть земли. Потом закуска, самогонка, соки И бесшабашный гомон до зари Под сению крестов и обелисков И с одобренья сатанинских сил. Что было далеко, а стало близко! Глядь, скоропостижно и Шкет почил. Вновь пополнение в рядах с избытком. И неизменно почитают их, Не подвергают притесненьям, пыткам, Способствуют играть им «на троих»… Я сам вступил бы в стаю без раздумий, Беспривязная жизнь так хороша! Но сиверки предзимние подули, Засыпала кладбище порошa. «Ограниченность обзора…» Ограниченность обзора Местного пейзажа. Тихоструйны разговоры Душу узорочьем вяжут. Эти люди на колодке Всех родней на свете. Не грустят они по водке, Машут кротко веткой. Нет у них подворья, поля, Скобы заржавелой, Нету радости и боли, Птица-жар слетела. Рядышком сижу и чую, Что забыт я напрочь. Не у них я заночую. «Дом сломался на ночь!» «Отпустило маленько… И вот уж…» Отпустило маленько… И вот уж Хорохорюсь, бодрюсь и смеюсь! И в стакан наливаю не воду… И второй наливаю… за Русь! Собралось окруженье что надо! Тот инсульт перенес, тот инфаркт. Пустяки все! Какая отрада, Что мы живы еще, это факт! Что мы можем еще… очень можем Тост поднять за детей, и за жен, И за Путина тост, предположим, Что посмел дать Обаме разгон! Забавляемся, старое племя, В захламленном дворовом углу. Убывает остатное время, Вопиет сердце: «Я не могу!» Да не чует, не слышит наш разум, Залученный коварным вином. Чуть попозже прошепчем: «Зараза…» В мир иной налегке отойдем. |
