Но и в чем-то легком и открытом. Помимо строго серого костюма из пиджака, поверх накрахмаленной белой рубашки, и юбки-карандаш до колена. Тоже было встретить нереально. Черные плотные колготки, в тон лакированных лодочек на высокой шпильке, были чуть ли не «священным атрибутом». Никогда – носки или чулки. Как и плотная косметика на лице.

От природы черные глаза, в «обрамлении» таких же черных длинных ресниц, и черных широких бровей, не требовали подкраски и акцента. Разве, бледные губы просились на блеск. И то светлый и «раз в пятилетку». В паре – со скулами под розовые румяна. Редко, но метко! И так тонко, что не всегда можно было понять, а есть ли что-то из того. Так же, правило касалось и ногтей средней длины под бесцветными лаками.

Смуглая кожа давала ей полное право не покрывать ее чем-то, что могло «оттенить» ее и скрыть бледность. «Затонировать» и запудрить. Чего, кстати, она не любила и у студенток, как и студентов… Последних, правда, было меньше. И редко, когда можно было увидеть их среди «камикадзе». Решивших дерзнуть и «переборщить» с ярким тоном теней или помады. Тем более, лака для ногте! Подобные же «мазохисты», сразу отправлялись радовать «уборные». Чуть ли не под «конвоем» смывая всю эту «красоту».

По причине «староверства» и любви к всему «старому-доброму», она и не брала «усовершенствованные техникой» аудитории. Как и аудитории со столами, уходящими рядами под самый потолок. Ей было важно быть вблизи всех, если не видеть, то иметь возможность обходить всех.

Все стулья и столы были из одного светло-коричневого дерева, на серых железных ножках. И ровные настолько, что «выстилали» пятую точку к концу всего. Как, что ни на есть, «брусок». Стены были пусты от картин и портретов. Покрашенные бежевой краской сверху по белым обоям с коричневым орнаментом. Чем они не угодили в изначально виде – «дебаты велись», до сих пор. Как и с потолком, который, вроде, и по «чистогану» был побелен. Но все равно складывалось впечатление, что, как и со стенами, он что-то за своей белой побелкой «таил». Светлое помещение озаряли светодиодные лампы «холодного» белого света в серых металлических плафонах. Пол же не «таил» ничего. Просвечивая темными досками под проткнутым до дыр, ножками столов и стульев, бежевым линолеумом.

Что ни скажи, а что выбор подачи материала, что выбор аудитории, были на руку самой Софии. И по всем «фронтам». Писать она любила, как и «перекантовываться», используя сидящих впереди, как «щит» и «спинку кровати». Перед которой можно было сложить учебники и тетрадки стопкой и вздремнуть.

Одно было плохо – нудное объяснение, подчас и «бубнеж». Не мотивировали к чему-то кроме, как сну. Ей будто сказку читали. Правда, по экономике и явно недетскую. Но и «невзрослую», в том понимании, в котором могло. Ориентированность на студентов «летела в тартарары», как и посещаемость. А за «активность» на парах и речи не шло.

– А… Это, что?! – поправила она темные длинные прядки волос, откидывая из с лица назад. И воззрилась в шоке на полуисписанную доску. Различив во всем белом «месиве» и «мелком шрифте», разве что дату.

– Тема! – пожала плечами соседка слева, подтвердив само собой разумеющееся.

Тоже, как было видно, по зевкам и скрыванию их за руками. С розовым и голубым лаком на длинных ногтях через один. Очнувшаяся сравнительно недавно. Глаз и носа она не касалась. Хотя и очень хотелось стряхнуть с них что-то, будь это «пыль» или «песок», что так мешало и клонило в сон. Но не позволяли светло-розовые тени на веках и черная тушь на длинных ресницах. Что определенно бы «размазались» и «рассыпались» от таких «махинаций». Как и светло-розовый блеск на пухлых губах. И темный карандаш на узких бровях. «Испачкавших» бы узкий бледный лоб и почти незаметный круглый подбородок.

А поднялась она вслед за Софией, дабы «прозондировать», за двоих, обстановку. Не «спалил» ли их кто.

Подняв рукава легкой розовой рубашки, с золотыми пуговицами и запонками, до середины предплечья. Она расстегнула ее на одну пуговицу вниз. Так и не дойдя до груди. И начала обмахиваться ее правым краев, как веером.

Окна в аудитории были в белых деревянных рамах и заклеены на зиму. Они и не расклеивались! От зимы и до зимы… Как и не открывались. Да и трудно было подобрать «климат контроль», когда одним было душно, а другим холодно. Приходилось терпеть всем отсутствие прохлады и отопления. Что тоже было, в порядке вещей. Весна же! Зачем отапливать, когда и так тепло.

Перекинув левую ногу на правую ногу. Чуть оттопырив и оттянув расклешенные к низу светло-голубые джинсы. Она так же, как и София, обулась. Но в лодочки без каблука в цвет «верха».

***

Тишина стояла «гробовая». И «варианта» было «два». Либо все ждут, когда мы «подорвемся», чтоб заржать с нас же. Что мы заснули и спим на паре. Либо, что все спали. А нет! Был еще и «третий вариант». Все умерли! Со скуки, конечно (нет!). Шутка! Естественно! Нет. На паре «статистики», чего уж греха таить, мало, кто не хотел покончить с собой. Ну, или с «преподом». А лучше, с «преподом», а после и с собой. Хотя зачем с собой, если с «преподом» покончить раньше? Если с ней покончить раньше, то и не придется…

***

– Хэй! Ты где «витаешь»? – щелкнула перед лицом подруги пальцами правой руки шатенка. Левой рукой освобождая «узлы» косы, чтоб не так сильно тянуло волосы. – Софи! Ты меня пугаешь. Только, я могу так долго «грузить» после «сон-минутки» на паре. Это – «заразно»?

– Нет, – мотнула головой брюнетка, так и не оторвав взгляда от доски. – Я… Я отвлеклась. Так, о чем мы?

– О теме, – спокойно повторила девушка.

– Теме! Теме моего надгробия, что ли? – выкинула правую руку вперед София, недвусмысленно намекая на запись на доске. – Мне тетрадки не хватит ее записать, – расширила глаза в ужасе девушка. Тут же принявшись записывать, слово в слово, строки на ладонь левой руки. Уменьшая «шрифт» еще раза в три и стараясь не «мазать» синей пастой ручки.

– Какие проблемы? Начни носить ее, для начала, – усмехнулась шатенка, стукнув синей ручкой, с колпачком на ней, по своей толстой розовой тетрадке. С «разлиновкой» в синюю мелкую клетку. – Периодически, хотя бы! И хоть, в неделю, раз. Преподаватели бы точно хотели видеть вас!

– Ой-ли! Им «по барабану». «Задумчивый» и в меру «внимательный» вид я могу делать и без нее. Типа понимаю и типа слушаю. Но не слышу и не вникаю. И даже, не стараюсь. Не пытаюсь и не пробовала ни разу! Тем более… – зевнула София и обвела взглядом аудиторию по новой. В поисках кого-то, прерывая же саму себя.

***

Одна часть спала, другая часть слушала. Исключительно, первые две парты с каждого ряда. А их было три и по шесть парт. Мы сидели на четвертой и в первом ряду. Остальные – пользовались ее «наработками» и использовали «заучек», как «щит» от грозных взглядов со стороны доски. Периодически бросаемых в нас, но не из-за шума. А скорее, из-за отсутствия его. Проверка на спящих!

***

– Опа! – опомнилась брюнетка, «тормозя» взгляд на свободной пятой парте второго ряда, где как раз должен был сидеть тот, кого он и искала. – А где Ники? Как назло, а! Только, хотела листок одолжить.

– Сбежал от тебя, – хмыкнула шатенка, не отрываясь от написания конспекта. Дописывая с середины доски-книжки и переходя к ее левой части. – Пацан влюбился, а она безбожно его использует. Меркантильная ты, Софка! Самолюбивая, еще и эгоистка. Нельзя же так с «хрупкой» и в меру «творческой» душой.

– В меня? – вышло чуть громче, чем ожидалось, поэтому Софии пришлось «спрятаться» вновь, сделав вид, что это кто-то сзади. Снизив голос до шепота, но не утеряв твердости в нем, она продолжила. – Ты, пока спала, нигде не «шандарахнулась»? Сегодня, так-то, с «четверга на пятницу»! Сон и в руку, а тебе – в голову.

– Ночью, как бы… – поправила девушка.

– А я исполню сейчас! Не мели ерунды, – отмахнулась она и вернулась к изначальной теме разговора. Пододвигая к себе ее тетрадь, поближе, чтобы не «ломать» глаза и мозг. Разбирая, мало того, что непонятный и чересчур наклоненный текст. Так еще и мелкий. Хотя бы, чтобы прочесть, но и не мешать продолжению записей. – Так, куда он девался?