Взглянула в зеркало — медом пролилась на душу благодать, ведь сама бы себя не узнала. Худовата для восточной красавицы — не помешал бы животик поокруглее, да выпуклости поаппетитнее. Ох, еще и складочка сморщенная — последствия выношенной беременности. Не сильно бросается в глаза, но, конечно же, не главное украшение.

Володя выбрал себе помоложе да посвежее, без следов прожитых лет — его право. Не достоин матери своего ребенка. Да что уж там, и ребенка своего не достоин. Не любишь жену — дочка при чем? Ей нужен отец для правильного эмоционального взросления, для ощущения себя в будущем уверенной в себе самодостаточной женщиной. Как говорит Некрасов, автор «Пут материнской любви», девочку лучше перехвалить, чем недохвалить. Катя была полностью согласна с этим утверждением. Придется нелегко, но все же возможно самостоятельно воспитать здоровую личность. Главное сейчас выбраться из этой передряги.

Ох, Лизка, как же мама соскучилась! Как хочет тебя обнять — крепко-крепко.

Голос Клавдии Олеговны, раздающей приказы слугам на кухне, вывел из задумчивости.

— Несите закуски! Претендентки через десять минут собираются в зале. Наши почетные гости уже там, — строго говорила женщина, подгоняя подчиненных.

Катя подкралась к двери, проклиная тарахтящие и позвякивающие, словно привязанные к кошачьему хвосту шкарабанки, монетки и браслеты, замерла, прислушиваясь.

— Давайте, быстро марш с кухни! Мне вы здесь мешаете, — подключилась Валентина, спасая ситуацию. Кате нужно выскользнуть незаметно, чтобы никто не видел. Столкнуться с кем-то из знакомых в коридоре не страшно, а вот если ее застукают выходящей из Валиной комнатки…

— Давай, иди, — шикнула женщина, переводя дыхание. Валентина волновалась за Катю, словно за саму себя. Перекрестила ее на удачу и принялась украшать требующие дополнительного внимания блюда. Без помощницы нужно работать вдвое проворнее.

— Ой, девка, надеюсь, что ты непричастна к этому кодлу. Упаси Бог, — Валентина перекрестилась и принялась сноровисто, словно скульптор, формировать свекольные розы, которые должны были распуститься на заснеженном белой заправкой фоне сочного зимнего салата.

Катя увидела парочку девушек с азиатским раскосым разрезом глаз. Они возбужденно о чем-то переговаривались на незнакомом языке. Женщина преодолела волнение, помахала приветственно ручкой и пошла к церемониальному залу вместе с ними.

Катерина взглянула на кучку претенденток, сгрудившуюся у входа в зал, ожидающую начала музыкального вступления, под которое они должны были войти в помещение. Подавляющее большинство — совсем юные девушки, почти дети, с неприкрытым восторгом, кое-кто даже с претенциозным самодовольством и важностью, ожидающих процедуры. Но были среди возможных одаренных и женщины намного старше Кати, кто давно переступил через порог пятого десятка. Дар может пробудиться в любом возрасте.

Мелодия начала ластиться, призывая претенденток войти, собраться в круг в центре просторного зала, в этот раз изысканно оформленного в восточном стиле — персидские ковры, сложное переплетение узоров, округлые лампады. Рассредоточились вокруг танцующих мужчины и женщины разной национальности, разного возраста, примерно от двадцати пяти до седых седин. Кое-кто сидел на раскинутых подушках по-турецки, кто-то стоял, группами и по одному, приготовившиеся внимательно следить за происходящим действом.

Музыка наращивала темп, ритм подгонял, словно плеть, заставлял бедра стучать в такт, животы извиваться, руки утонченно двигаться. Глаза блестели, сверкали. Язык тела говорил больше, чем произнесенные вслух слова.

Каждая танцовщица по очереди выступала вперед, оттесняя остальных женщин, владея кусочком музыки. Страсть, вызов, нежность, пламя, то раздуваемое ветром, то почти погасшее, вот чем было индивидуальное выступление. Где-то в середине подошла очередь Катерины. Она боялась умереть от неловкости, но накинутая чадра, словно мрак ночи, скрывала ее от страхов, позволяла кружиться, отбивать бедрами ритм, изгибаться под музыку. Глаза метали искры. Стыд ушел.

Что стоит станцевать от силы полторы минутки да уйти в тень остальных женщин и девушек? Делая поворот вокруг своей оси, Катерине нужно было по правилам зацепиться за кого-то взглядом. Скользнув по незнакомым и полузнакомым лицам, обойдя маслянистую липкость Алексея Сикорского, оценивающий прищур Евгения Фельдмана, она укололась о пристальный взгляд Артема Николаевича. Он и послужил тем якорем, на который ориентировалась во время последних штрихов. Поворот-поворот, изгиб назад — мостик.

Ой, кажется, что-то хрустнуло в спине! Надо заниматься спортом, сколько раз говорила себе! Собралась, поднялась, встряхнулась, заставив монетки звякнуть, руки плавные, словно волны, падение на колени, голова опущена, волосы раскинулись каскадом вокруг, спрятав хозяйку.

Ну вот и все. Грациозно, ой, не очень грациозно получилось, ноги стали ватными, ну да ладно. Поднялась и удалилась на задний фон. Теперь можно и осмотреться. Любопытно, как справятся подруги по несчастью. Или счастью? Для кого как.

Ох, какая женщина! Пятьдесят, не меньше, а как двигается! Все обзавидовались. Плавно, грациозно, страстно. Не танец — искушение.

Следующая претендентка — юная и трепетная, осторожная, словно лань, готовая вот-вот испуганно отпрянуть.

Каждая танцует по-своему. Каждая личность. И индивидуальность проявляется, как никогда, ярко.

Вот наконец круговорот закончился. Музыка стихла, замедляя ритм. Претендентки встали в ряд, ожидая вердикта.

— Красный платок, алый платок, — бормотала про себя Катя. Если получит его от Артема Николаевича, значит, она ни на что не способна и может со спокойной совестью жить своей жизнью, забыв об одаренных, об их тайнах, как о страшном сне. Две девочки получили алые платки, обе юные. Катя буравила взглядом скрещенные по-турецки ноги Артема Сикорского. Призрак стоял у его левого плеча.

Вот и Катина очередь. Сейчас решится.

Движение сбоку. Алексей Николаевич достал зеленый платок, задумчиво теребя его. Нет-нет, пожалуйста, только не это! Еще одно движение рядом с ним. Фельдман расправил синий платок. Нет-нет. Пусть эти кусочки шелка будут предназначены для других, стоящих рядом с Катей, чья судьба обозначится парой секунд позже.

Артем Николаевич краем глаз ухватился за ткань в руках двух важных для него людей. И… бросил платок к Катиным ногам. Она радостно подняла кусочек прохладной скользкой ткани, вцепилась в него. Фух, пронесло! Как радостно, хоть и немного грустно, запела душа. Вот и закрылся вход на одну из развилок жизненного пути.

Женщина улыбнулась призраку, он заметит смешливые морщинки в уголке глаз, хоть и не увидит улыбку. Что за странный взгляд? Ну да, конечно, Артем, наверное, хотел, чтобы его медиум оказалась принадлежащей к его миру и продолжала ему помогать. Поджала губы — мог бы и порадоваться за нее. Как же странно он смотрит! Что-то внутри подняло предостерегающе голову. Еще не понимая, что именно настораживает, Катя почувствовала, как испаряется эйфория, опустила взгляд на крепко сжимаемый в ладонях платок. Фиолетовый. Не алый. Фиолетовый.

В ушах что-то зажужжало, словно реактивный самолет. Кате показалось, что она снова в свободном падении.

Колыхался тюль, избранный для игр сквозняком, волнуя, будоража складки ткани, надувая, словно парус. Катя стояла посреди личной гостиной Сикорского Артема Николаевича, являющейся частью покоев хозяина дома. Святая святых. Сердце трепыхалось раненной птицей, ноги, словно натянутые пружины, не хотели сгибаться. Катя стояла, навинченная, готовая в любой момент завертеться, словно волчок. Нервы — натянутые до предела струны.

— Сядь, в ногах правды нет, — мягко посоветовал призрак.

— Не могу, — заметалась по кругу. — Скажи, что дальше будет? Что мне предстоит?

— Сейчас я, закончив дела, приду и мы проведем обряд.

— Посмотри на меня, скажи правду — что это за ритуал? — если бы Катерина могла, она бы схватила призрачного собеседника за плечи и вытрусила бы из него ответ на интересующий вопрос. Женщина, повинуясь развитой интуиции, чувствовала, что Артем знает, что должно произойти, но он ни за что не скажет. Виляет, словно уж, ускользая от ответа.