Я кивнула, не желая расстраивать его снова.

— Артур? — позвала я, и он поднял на меня взгляд. — Твой отец был прав кое в чем.

По выражению лица Артура было видно, что он не хотел вспоминать ту ночь.

— В чем? — с трудом выдавил из себя он.

— Не ты один потерял Анну. Он тоже…тоже любил ее. И тебя он любит.

— Думаешь?

— Я знаю, что такое отцовская любовь. Наверно, это единственное, что я знаю лучше, чем ты.

Прежде чем выйти из машины, я последний раз задержалась взглядом на глазах цвета кедрового леса. Эти опушки хвойных деревьев в обрамлении густых ресниц будут преследовать меня вечность.

Пусть я и не сказала этого вслух, но втайне все же надеялась, что он знает.

Что я люблю его больше жизни.

Хайд вышел ко мне сразу после того, как машина Артура тронулась с места. Сколько бы я ни сопротивлялась сеансу «прочистки мозгов», глупо было отрицать, что я чертовски рада видеть друга.

— Ох, медвежонок, — проворковал он, заключая меня к себе в объятия.

Стерев катящуюся по моей щеке слезу, он забрал у меня гитару и повел в салон.

— Пойдем, попьешь лимонной водички. Все по тебе соскучились. Марте не терпится показать тебе новый маникюр. И подтяжку лица, — уже тише добавил он, склонившись к моему уху.

В «Кинсианьере» пахло лаком для волос, тониками, спреями и осветлителями. На полу валялись ошметки кончиков волос, на стенах висели плакаты моделей с необычными стрижками.

— А куда делось бамбуковое дерево? — спросила я.

— Лорен поливала его водкой целую неделю, и оно завяло.

— Ты не предупредил, что хранишь водку в пятилитровой бутылке с этикеткой минералки! — послышался голос возмущенной Лорен.

— А ты не предупредила, что ты — близорукий ВИП-клиент офтальмолога, и не можешь прочитать «Это водка на корпоратив, Лорен!».

Пока они припирались, я устроилась на небольшом промятом диванчике в клиентской зоне.

— Ты разве уже можешь работать? — удивилась я, указывая на гипс, который Китти успела разрисовать бабочками и единорогами.

— Нет. Но постоянно торчать с Карой в одной квартире я тоже не могу. Она с дуру позакрывала окна во всех комнатах. Так что я решил снова поработать над образом.

Я обратила внимание на кепку, под которой Хайд скрывал все свои волосы, и боялась даже предположить, что друг сотворил с прической на этот раз.

Когда Хайд снял головной убор, я обомлела.

— Если что, то волосы не выпали! Я сам их сбрил. — заявил друг, от длинных волос которого осталось меньше половины дюйма.

— Зачем?

— Я сегодня утром видел Стенли. — Хайд уселся на диван рядом со мной. — Снова голого, снова с огромными отвисшими яйцами. Но его не волновали, ни отвисшие яйца, ни дырка на левом носке. И тогда я понял — неважно.

— Что неважно?

— Все. Я целое лето корпел над своей прической, и в итоге все равно был похож на версию Эллен Дедженерес две тысячи седьмого года. Так что в будущем я бы хотел больше заботиться о том, что действительно имеет значение.

— О чем, например?

— Например, о тебе, медвежонок! — он подмигнул, кинув мне в руки пачку мармеладок. — Или о своей сумасшедшей соседке, которая решила зажарить нас заживо. В старости этой карге никто кроме меня и стакана воды не подаст!

Я улыбнулась и, присмотревшись, решила, что новая прическа идет ему куда больше, чем все предыдущие. По крайней мере, они с Карой больше не будут драться за фен по утрам.

— И вообще, у меня для тебя новости! — оповестил Хайд.

— О нет.

— Хорошие новости. Я знаю, что они сейчас нужны тебе, как воздух.

— Ну тогда начинай.

— Во-первых, в Мидтауне теперь официально есть достопримечательность. Над музыкальным магазинчиком через улицу появилась вывеска со словами из песни Джеймса Тейлора, и на ней ещё не нарисовано ни одной свастики.

Я изобразила редкие хлопки, и друг продолжил.

— И я обнаружил ещё одну прелесть в своем райончике.

— Какую?

— Мне вот не нужно платить за «HBO», чтобы посмотреть на декорации места преступления. Достаточно просто выглянуть в окно.

Я слабо кивнула, поглощая одну мармеладку за другой, словно робот, способный выполнять только одну функцию.

— Как ты? — спросил Хайд, давая мне понять, что «прочистка мозгов» уже началась.

— Я съела три пачки кислых червячков. Как ты думаешь? Мне плохо.

— Волчанка.

— Но это правда!

— Тэдди, — устало вздохнул Хайд. — Волчанка.

— Не знаю, — я прикрыла глаза. — У тебя никогда не было такого чувства, словно ты не заслужил? Всего. Словно на твою долю выпало слишком много того, чего выдержать просто невозможно. И лучше бы все это досталось кому-то другому. Кто в силах справиться, пережить это и двигаться дальше.

— Ну нет, подруга. Со мной ты такого трюка не провернешь, — помотал указательным пальцем он.

Мои брови удивленно поползли вверх.

— Я знаю, что ты хочешь сделать. Развести лишнюю драму, сжечь все мосты и жалеть себя до конца своих дней. Все потому что у тебя эта дурацкая привычка сильно себя недооценивать.

Хайд отобрал у меня пачку с кислыми червячками, в которую я вцепилась, как в спасательный круг. Оставшись с пустыми руками, мне пришлось сосредоточиться на друге.

— Ты, конечно же, знаешь, что я редко ошибаюсь. В конце концов, я предсказал развод Бранджелины. Но на этот раз я собираюсь пожертвовать своей кристальной репутацией и заявить, что был неправ. Ты не медвежонок, Тэдди, — заявил он. — Ты самый настоящий гризли, понимаешь? Поэтому я и не боюсь ходить с тобой в подворотнях и посылаю ко всем барыгам в городе. Я знаю, что в экстренной ситуации ты любому порвёшь за меня глотку.

— Это так. Я всегда буду заботиться о тебе, Каре и о своей семье. Но меня беспокоит еще кое-что.

— Что? Я разделаюсь с этим в два счета.

— Я больше никогда не буду счастливой, — выпалила я.

— Будешь, — уверял Хайд.

— Я никогда не полюблю никого больше, чем Чарли.

— Полюбишь.

— Да с чего ты взял?

— С того, что ты всех любишь. Твоё маленькое тельце каким-то образцом вмещает в себя колоссально-огромное сердце, в которое поместятся и Картеры, и мы с Карой, вся «Кинсианьера» и даже отвисшие яйца Стенли (а они у него здоровенные). Ты такой человек. Ты не можешь не быть счастливой. Не можешь не любить. Ты даже разочаровываться в людях не умеешь. Твоим любимым персонажем в «Холодном сердце» так и остался говнюк Ханс. Ты любишь сильно и до конца. С Артуром то же самое.

— Ты не можешь знать.

— Могу. Поверь, еще как могу, — возмутился он. — Ваши надоедливые бескорыстные души не первый день сводят с ума меня, заслуженного грешника в третьем поколении!

— Ну так просвети меня, заслуженный грешник в третьем поколении. Я вот ничего не соображаю. У меня просто голова лопается.

Я уже не отличала черного от белого. Не понимала, где заканчивается ложь, а где начинается правда, когда мы играли в игры, а когда просто были самими собой. Как узнать? Какие чувства были настоящими, а какие — фальшивыми.

— Ох, не хотел я выкладывать все карты на стол. Но да ладно, — как-то нервно произнес Хайд. — У меня нет страховки, Тэдди.

— Да, я знаю.

Иметь медицинскую страховку в Мидтауне — это что-то из разряда невозможного.

— Как, по-твоему, я провалялся полторы недели в больнице, где пичкают обезболивающим, меняют капельницы и кормят по пять раз в день, без страховки?

Я молчала, в уме складывая два и два.

— Вчера почтой пришел чек из больницы с такой кругленькой суммой, что у меня чуть глаза не полопались. Не знаю, как я упустил тот момент, что мне в больнице бесплатно даже пластырь никогда не наклеят. Но после этого извещения уже понял, — Хайд бросил на меня виноватый взгляд. — Кто-то в День независимости выписал на мое имя жирный-прежирный чек, который полностью покрыл все расходы на лечение. И я сильно сомневаюсь, что это был Патрик, потому что мой нищий братец не может себе позволить даже пачку печенья у бойскаутов.