Он толкал пафосные речи на заседаниях Конгресса США в просторном кабинете с прекрасным видом на Вашингтон. Но я уверена, что он бы никогда не сказал ничего обнадеживающего в Мидтауне, в проклятом гетто, где умерли сказки и мысли о великих свершениях. Где не работают светофоры, по ночам с перебоями горят фонари, на улицах сушат белье и устраивают потасовки, а в домах после комендантского часа смотрят новости криминальных хроник, надеясь не увидеть в репортаже члена своей семьи. Где никому нет никакого дела до урегулирования марокканского кризиса или заключения Портсмутского мира.

Рузвельт родился в аристократической семье, в то время как от моей родни даже и не пахло благородным происхождением. Он учился в Гарварде, а моей успеваемости едва ли хватит, чтобы закончить школу. Он совершил путешествие по Европе после окончания университета, а я только пару месяцев назад поняла что Швеция и Швейцария — это два разных государства.

Я не Рузвельт. Я просто Тэдди. Я безнадежна и застряла здесь с Хайдом, который уже десятый раз подряд зовет меня по имени.

— Ало-о! Ты намеренно меня игнорируешь? — пока он негодовал, кончик сигареты между его губ скакал вверх-вниз.

— Нет, извини. — я взяла зажигалку и, укрывая пламя от ветра, подожгла другу сигарету. — Просто зачиталась.

Спустя полторы недели Хайда наконец-то выписали из больницы. В районе семи часов вечера мы сидели на скамейке, на окраине больничного сквера. Если быть точнее — это я сидела на скамейке, а Хайд отказался вылезать из инвалидного кресла на колесах и снимать с ног клетчатый плед (даже несмотря на палящее солнце). Кроме того, он напялил какую-то странную плетеную старушечью шляпу с кучей прилепленных на нее огромных искусственных цветов. Попытки спрятать образовавшийся за неделю неудачный цвет волос за уродством нового головного убора превратили Хайда в Северуса Снейпа, переодетого в бабушку Невилла Долгопупса.

Слава богу, с минуты на минуту должен был приехать Джек и спасти меня от этого позора.

— Ты меня пугаешь. У тебя какой-то вирус? Инфекция? — Хайд выдохнул струю дыма. — С каких пор ты вообще читаешь? И что это за старый хрыщ на обложке?

— Теодор Рузвельт.

— Как этот чертов Рузвельт может быть важнее меня? Ты не слышала, что я говорил?

— А ты снова рассуждал о чем-то вечном и возвышенном?

— Конечно! Вот скажи мне, ты когда-нибудь пыталась загипсованной рукой побрить подмышку?

Я закатила глаза, готовая зарядить ему книгой по лбу.

— Нет.

— Никогда и не пытайся.

— Хорошо. К чему мне вся эта информация?

— К тому, что быть геем ужасно сложно. Одноруким геем, так тем более. Понимаешь, о чем я?

— Хайд, ты что, просишь меня побрить тебе подмышку?

— Боже упаси, конечно, нет! Ты со своей ногой-то еле справляешься, — Хайд в испуге покачал головой, но спустя минуту молчания все-таки произнес: — Хотя один разочек я бы все-таки рискнул…

— Хайд! — скривилась я.

— Тэдди, ты бы видела, какой там разросся кошмар! Сплошные сорняки и дикие кустарники. Не просто дикие, я бы сказал, ядовитые! Если все эти волоски превратятся в змей, я стану самой уродливой версией Медузы Горгоны в истории.

Вздохнув, я отложила на скамейку наполовину прочитанную книгу и вытащила из кармана шорт телефон. Автоответчик был пуст, как и папка со входящими сообщениями.

— Тэдди?

— Ладно-ладно, — сдалась я. — Я побрею тебе подмышку.

Хайд умудрился щелкнуть меня по носу, привлекая к себе внимание. Потушив сигарету о спинку скамейки, друг выкинул докуренный бочок на тротуар.

— Позвони ему. — сказал он.

— Зачем? — я прекрасно знала, что он имел в виду Артура.

— Ты только что согласилась побрить мне подмышку. Ты не в себе. Позвони ему, Тэдди.

— Не могу, — замучавшись пялиться на треснутый экран телефона, я швырнула его к книге.

— Почему?

— Потому что я с ним не разговариваю. Мы поссорились.

— Это я уже давно понял, но почемувы поругались?

На этот вопрос я промолчала.

— Я провалялся в этой чертовой больнице всего неделю, а уже успел пропустить все самые важные сплетни! — сокрушался Хайд. — И у кого мне теперь их выпытывать? У Кары? Эта ведьма не расскажет мне даже про начавшуюся ядерную войну.

— Ты тоже не рассказываешь мне, с кем Патрик застал тебя той ночью!

Ни за что в жизни не поверю, что Хайд тогда целовался в своей комнате с Куин.

Я все еще упрямо держала с ним зрительный контакт, а друг тем временем выпрямился на кресле и гордо поправил на голове уродливую шляпку.

— Между прочим, — как ни в чем не бывало заявил он, — если бы ты не была такой упертой ослихой, нас бы сейчас забирали на сверкающем «Ферарри», а не на этом ржавом корыте.

Хайд имел в виду красный потрепанный грузовик, который подъехал к месту, где мы с ним сидели. Окно со стороны водительского сиденья опустилось вниз, явив нам довольную белозубую улыбку моего братца.

— Что ты здесь делаешь? — вскинулась я на него.

— Забираю ваши задницы с улицы, вообще-то.

— Джек должен был приехать.

— Он пьяный. Валяется на диване без ног. — равнодушно пожал плечами Джулиан. — Залезайте.

— У тебя даже нет водительских прав.

— А у Джека — денег на выпивку. Но он все равно в хлам. Парадокс жизни, Тэдди? Не иначе.

— Не умничай! — загрузив вещи Хайда в прицеп, мы с ним потеснились в передней кабине.

Джулиан завел мотор, Хайд наконец выбрался из скрипучего инвалидного кресла, пробрался в салон машины и включил радио, где играла старая как мир песня Вилли Нельсона.

Мы ехали, подпевая под «Реку виски», представляя, что рассекаем дороги в самом сердце Оклахомы. Хайд фальшивил и, сильно увлекаясь, тыкал мне в глаз несносным цветком со шляпы на двух светофорах подряд. На удивление, Джулиан довольно прилично водил машину. И учитывая, что полиция ни разу не остановила нас, чтобы потребовать у моего малолетнего братца права, я решила, что поездка прошла удачно.

— Напомни-ка мне, дружище, почему ты везешь свои вещички к нам домой, а не к себе? — спросил Джулиан, доставая из бардачка пачку сигарет, которую я тут же выбила у него из рук.

— Потому что Кара снова сошлась с этим мудаком Шоном, что б его. — причитал Хайд, когда мы уже свернули на нашу улицу. — На кой черт она вечно тащит его в дом? Он только и делает, что полуголый торчит на кухне.

— А ты разве не должен быть на седьмом небе от счастья? — озадачился брат, паркуясь во дворе.

Хайд принял максимально оскорбленный вид.

— То, что я гей, не означает, что у меня нет вкуса или хотя бы чувства собственного достоинства. Меня скоро стошнит от его «вялого Джимми» по утрам.

— «Вялого Джимми»? — не поняла я.

— От стояка. — Хайд закатил глаза. — Иисусе, Тэдди, посмотри ты уже хоть раз порнушку.

Как только мы вышли из машины, сразу стало понятно, что в родовое гнездо Картеров нагрянула Мойра. Айрис с Китти бегали на заднем дворе, окна и двери в доме были открыты нараспашку, а на всю округу пахло знаменитой тетиной мясной подливкой. И если Картеры поедали его просто фунтами, то Хайд поглощал центнеры. Подливка была его религией.

Он и сейчас готов был воспарить в воздух, как мультяшка, и полететь по волнам от запаха еды.

Учитывая количество открытых банок с консервированной фасолью и мелко нарезанных острых перцев на кухне, Мойра в добавок к подливке затеяла приготовление супа-чили. Тетя решила отметить выписку Хайда самым настоящим пиршеством.

Друг еще не успел схватить ничего съедобного, как она заприметила его у двери.

— Хайден Брукс! — воскликнула она, уперев руки в бока. — Немедленно подойди сюда!

— Я уже где-то накосячил? — недоуменно шепнул друг.

Мы с Джулианом лишь пожали плечами в ответ. Хайд медленно, с опаской подобрался к Мойре и застыл перед ней, ожидая расправы за то, что он даже не помнит, когда совершил.

— Что этот изверг с тобой сделал? — покачала головой тётя.

Вместо того, чтобы, как обычно, залепить ему оплеуху, Мойра положила руки Хайду на щеки, поцеловала в лоб и прижала к своей необъятной груди.