К Нему подошел Отон, вытирая взмокшее лицо.

– Мы нашли его, – сказал он хрипло.

Роланд лежал на холме, под высокой сосной. Когда Он склонился над юношей, тот еще дышал, судорожно прижимая к груди свой знаменитый меч и разбитый рог. Без доспехов, весь покрытый своей и чужой кровью, маркграф Бретонский лежал, повернувшись головой в сторону Испании.

– Вот лежит Роланд, величайший рыцарь Франции, – прошептал Отон.

Словно услышав его шепот, маркграф открыл глаза и посмотрел на склонившихся над ним рыцарей.

– Простите меня, – прошептал он, сжимая рукоять Дюрандаля. – Господи, прости мне мою гордыню... Оливье... Он был прав... надо было трубить...

Из его ушей текла кровь, холодный пот покрывал лицо, но глаза казались ясными, словно сегодняшнее небо над Пиренями.

– Пусть простят меня мои... друзья...

Он резко выдохнул и замер, а голубые глаза остекленели, увидев вечность. Сзади подошел Тибо, стал рядом с рыдающим Отоном, перекрестился и спросил:

– Что он сказал?

Медленно и осторожно Он закрыл Роланду глаза и поднялся.

– Попрощался со своими рыцарями, – ответил Он, глядя на заваленное телами ущелье.

Столько жертв... А ведь Роланду нужно было всего лишь протрубить в Олифан. Карл услышал бы и успел на помощь... Но доблесть и отвага, помноженные на тщеславие и жажду славы, стали причиной гибели всего арьергарда... И маркграф это осознал, но слишком поздно.

– Да упокоится твоя душа с миром, – прошептал Он, в последний раз посмотрев на героя, ставшего причиной гибели сотен франков.

– Интересно, нам долго еще ехать? – поинтересовался я, меланхолично глядя в окно.

Услышав мой вопрос, Скаф, сидевший за рулем, ответил:

– Уже скоро выйдем к Клетке, Егор, не переживай.

– Быстрее бы, – пробормотал я.

Мы уже который час ехали по узкой тропе, которая вела в глубь Большой пустыни Виктория, а пейзаж не менялся – все та же бескрайняя красная равнина, плоская, как стол. За окном сейчас уже, наверное, под пятьдесят градусов. Слава богу, в машине есть кондиционер, иначе мы сварились бы заживо.

Честно говоря, я разочаровался в Австралии. Узнав, что мы летим на Зеленый континент, я искренне обрадовался, почему-то решив, что нас ждет великолепие экзотической страны. Если бы. Зеленый континент оказался красным. Обычные города. Обычные дороги. Обычные люди. Я надеялся, что когда мы окажемся в безлюдных местах, хотя бы там нас будут ждать удивительные приключения. И что в итоге?

Пустыня, гравий, редкая растительность, пыль и жара. Ни тебе кенгуру, ни коал, ни аборигенов с бумерангами. Сплошное расстройство. Больше всего меня удивляло то, что мои спутники, особенно Оксана и Скаф, казалось, искренне наслаждаются этой унылой поездкой. Что касается Лакаба, то черт его разберет, что там у него на уме.

В самом деле, сколько можно трястись на этих жестких сиденьях, слушая рассказы Оксаны о жизни? Она трещала без устали, и я научился ценить те редкие минуты покоя, когда она засыпала или читала свою дурацкую книжку, с которой не расставалась всю дорогу.

Не знаю почему, но эта девушка вызывала во мне тихое раздражение. Может быть, потому что у нее язык без костей. А может, потому что она такая оптимистка и на мир смотрит сквозь розовые очки. В общем, если подумать, то у нас с ней просто слишком мало общего, чтобы возникла хоть какая-то симпатия. Не говоря уже о том, что даже внешне она мне не нравилась. Угловатая, чернявая, какая-то неряшливая... Совершенно не в моем вкусе.

С другой стороны, ей-то удавалось общаться со мной безо всяких видимых признаков раздражительности. Может, дело все-таки во мне?

Или в Соне? Я невольно поджал губы, вспомнив ее лицо. Как я хотел, чтобы нас определили в одну группу! Как я желал, чтобы мы оказались рядом при ликвидации Прорыва... Но и тут мне не повезло. Анатолий решил отправить меня в Австралию, в эту скучную, неинтересную страну, которая уже сидит у меня в печенках. А Соню взял с собой, в Африку... Все идет не так, как я хотел!

Нелегко в этом признаваться даже самому себе, но, кажется, я серьезно влюбился в Соню.

Да, она не эффектная красотка, не Наташа «Солнце», которая сейчас в Антарктиде. «Солнцем» ее прозвали за способности к пиромантии, но и сама девушка, конечно, жгучая красавица, с этим не поспоришь. Сколько сердец она, должно быть, разбила! Натуральная фамм фаталь, сексапильная, слов нет, но...

Но мне милее Соня, ее простая и милая обаятельность, легкий шарм «девушки с соседнего двора». Самое ужасное, что я жутко боялся даже заговорить с ней, только ходил вокруг да около, наблюдая за нею, словно какой-то неполноценный маньяк. Я оправдывал себя тем, что мы коллеги, нам следует в первую очередь думать о работе, а чувства надо тщательно скрывать. В результате я научился так хорошо скрывать свою влюбленность, что, думаю, никто даже не подозревает о моих симпатиях к Соне, включая, собственно, и ее.

Я тихонько ненавидел себя за трусость, а она тем временем флиртовала со всеми парнями... кроме меня. На душе у меня было так погано, что я ждал Прорывов, как манны небесной, всем сердцем желая, чтобы нас определили в одну группу. Но не определили. Рухнули все мои надежды на то, что, возможно, что-то произойдет в поездке и я смогу как-то проявить себя, доказать, что достоин Сони...

Нет, теперь я в этой проклятой Австралии, сижу в консервной банке на колесах, слушаю эту дуру Оксану и жду не дождусь, когда все закончится. Быстрее бы...

Старшие Фигуры у меня, впрочем, никаких отрицательных эмоций не вызывают. Тура Скаф – меланхоличный, добродушный, широкоплечий увалень. Конь Лакаб, наоборот, невысокий, худой, жилистый. Оба разговаривают мало и только по делу, за что я им очень признателен. Оба, кажется, знают, что делают.

Я достал бутылку воды и жадно выпил треть содержимого. Кондиционер кондиционером, но все равно страшно жарко. Оксана, притихшая было на переднем сиденье, развернулась и начала что-то рассказывать невозмутимому Лакабу, но я за время поездки уже научился отключаться и просто не слушать, что она там болтает.

– Съезжаем с тропы, так что держитесь, немного потрясет, – заметил Скаф.

И правда – джип затрясся, подпрыгнул, что-то стукнулось о днище, рюкзаки запрыгали на полу, как живые, а я здорово долбанулся затылком об стенку. Впрочем, скоро машина выехала в пустыню, по ровной поверхности которой можно ехать, как по шоссе. Я потер ушибленное место и ругнулся. Шишку заработал, не иначе.

– Смотрите, эвкалипты! – громко сказала Оксана, указывая в окно. – А вы знаете, что здесь очень часто бывают пожары, которые выжигают все вокруг, включая все деревья? И эвкалипты тоже, но – представляете? – они научились переживать пожары!

– То есть как? – спросил Лакаб.

– У них такая толстая кора, что огонь не может добраться до сердцевины, и сквозь обугленную кору начинают пробиваться новые листья. Я слышала, что буквально через несколько дней после пожара эвкалиптовые леса снова дают новые побеги. Просто чудо какое-то, правда?..

Оксана вдруг замолчала, а Лакаб выпрямился, напряженно оглядываясь. Что это они?

– Да, я чувствую, – вдруг сказал Скаф. – Стражи. Они прямо за нами.

И только тут я сообразил, что затылок у меня болит не только из-за ушиба. Значит, рядом Белые! Значит, мне предстоит первый в жизни бой!

Я схватил автомат. Наконец-то! Шанс показать всем, на что я годен!

Скаф, не снижая скорости, гнал джип по пустыне.

– Лакаб, Егор, – сказал он, не оборачиваясь, – попробуйте определить, кто именно за нами гонится, можно ли их достать пулями?

«Их»? Откуда он знает, что Белых несколько? Впрочем, он Тура, в нем Сила развита куда лучше, чем во мне. Красноватая пыль, клубящаяся за нашим джипом, мешала разобрать, кто или что нас преследует.

Лакаб открыл заднее окно и передернул затвор «АК», я подвинулся к нему поближе, напряженно всматриваясь в облако пыли. Ничего не разобрать... И как сражаться, если цели не видно?