Иногда кажется, остался я-парусник только на картине… Всё чаще тузиком себя ощущаю.. А у тебя, вижу – корабль… Настоящий… И не полузатопленный, как у меня, – у тебя всё как надо… Ты молодец, Ладимир. Знаешь, как я рад за те… нет, не ЗА тебя – рад тебе такому. Твоей такой жизни… Всему вот этому… лесному твоему…

– Ты, братка, ещё моего хозяйства не видел… Так, что-то у меня глаза уже слипаются… Да и ты, вижу… А который теперь у нас час? Ух ты, пятый… Однако, брат мой Гойда, засиделись мы с тобой… Гайда-ка спать. А хозяйство нашенское я тебе завтра покажу… Давай, поднимайся… Давненько я так не сидел… В смысле – хорошо посидели. Хорошо тебе, брат? Медовуха – как? Добре пошла?

– Добре, брат. Медовуха у тебя – никогда такой не пробовал. И посиделки ладные получились… Будто и не расставались мы с тобой. Да? Ну, веди меня, а то я в твоём замке куда-нибудь не туда зайду… В овраг свалюсь… А ты это классно придумал – на берегу оврага дом поставить. Это ж как на берегу моря – только лесного.

– А-а, брат… Оценил… Только у них – море, корень мор, а у нас – акиян… То есть, аки – ян, как ян, подобный ян – мужскому суровому началу. Это ты ещё летом у меня не был… Осторожно, здесь ступенька… Знаешь, какая красотища у нас летом? Я уж про осень молчу… О-о… В конце сентября, начале октября – это неописуемо… Не знаешь прямо, что с этой красотой делать – смотришь, смотришь… Так в зиму с собой и заберёшь… Ты же приедешь ко мне летом? А осенью? Ну, то-то же… А то уехал… и пропал… Тоже мне, друг называется… А весна? Ты себе представить не можешь, что у нас тут весной начинается. Пчёлы мои – как заводные… Ж-ж-ж-ж-ж! Я тебе мёда с собой… Он тяжёлый, но ты… ты потерпишь… Тебе такого мёда нигде не купить… Сам будешь есть, семья твоя, детки, полакомятся… Всё. Пришли. Вот твоя комната. Спокойной ночи – э-э… Ночь-то уже того… Доброго утра тебе. В смысле, спокойного. И снов. Приятных.

– Ага… Пусть мне приснится, что у меня две жены… Нет, по-твоему, по-правильному – две лады! А ты как – с заглавной буквы их называешь, или с маленькой? Они у тебя Лады – или лады? Хотя нет – глупый вопрос… Они у тебя… Богини… Красивые-е-е… Ладные-е-е… Готовят как богини… И поют как богини… И любят тебя… что сразу видно… как Богини своего верховного Бога. Как вот только им удаётся… обеим-двум – сразу?

– Так и удаётся – потому как они у меня, тут ты ошибаешься, не с заглавной буквы…За главного здесь один я…

– Говоришь, не с заглавной они?..

– Нет! Но – с большой!

– Фантастика… Ладимир, ты мне расскажешь завтра, как тебе удалось?.. Немыслимое… Две жены последовательно – это и я смог… Шило на мыло… А вот чтобы сразу две…сразу… одновременно… под одной крышей… В одной постели… Или не в одной? О! Извини, брат… В интим не лезу… Хотя… В данном случае – это ж как важно. Знать. Кто предубеждён… нет… предуПРеждён! Тот вооружён.

– И водружён, – рассмеялся Вершигора.

– Да-а… Во-ДРУ-жён. Дру.. значит, другая… И одна, и другая… И все водружены… ДРУжины они твои! То бишь – во дружбе все… Дас ист фантастиш… Нет, ты – ниспровергатель, Вернигора… Общественных устоев… Ох, и медовуха у тебя… Состояние такое… хмельное, но… знаешь, не пьяное. А иначе бы я нюансы слов… смыслов… не улавливал. Интересно как… Хмельной, но не пьяный… Голова ясная, а вот язык – заплетается… Первым делом – на конечности, что ли, воздействует? Ну-ка, попробую встать… Ишь ты… Не встаётся… Ага, с третьей попытки встал. Надо будет запомнить… очу… очуче…. ощущение! Хорош-о-о… Так раскроешь свой секрет? Я о ладах. С медовухой – тут всё более-менее понятно… Древние рецепты…

– Так ведь и с ладами – древний рецепт, – поднял палец кверху лесной житель. – И я тебе раскрою его, всенепременно. Тем более – хы! – никакого секрета нет. И поверь, это не так уж и сложно, как нам втемяшили в голову. Не веришь? Ну ладно, завтра поверишь. Закругляемся. Давай, ложись уже. Всё, приятных снов. До завтра, Гойда!

– До сегодня…

– Ага, точно – до сегодня…

А сигары я вёз напрасно. Вернигора далеко ушёл от себя того, в смокинге и с табачной дубинкой в сверкающих дерзких зубах. Он мне объяснил: «Понимаешь, необходимость приходить стерильным к пчёлам – это ещё не главное. Главное – понимать, зачем то или иное действие ты совершаешь. Знаешь, когда я от табака – а я курил одно время трубку – отказался? Когда понял, что это всё обманка. А понял я это, когда заметил, что сам курильщик трубки чувствует аромат и вкус табака первые три затяжки. Не больше! Потом всё это исчезает, остаётся лишь горечь. А вот окружающие чувствуют аромат трубочного табака всё время! Мне, конечно, приятно доставлять удовольствие ближним, но не за счёт же своего здоровья. И не за счёт попадания в зависимость от, в общем-то, совершенно необязательной вещи. Тем паче, что чего-чего, а ароматов в лесу хватает в избытке… Но за сигары – всё равно благодарю. За то, что помнишь меня ещё тем лопухом, из школьного далёка. А подарку твоему я найду применение, не безпокойся. Один мой добрый товарищ в городе будет несказанно рад».

Вот так день сегодня… Давно, очень давно заронилось во мне мечтанье – поселиться на берегу моря, на высоком-превысоком-высоченном бреге, увенчанном маяком и чистеньким белым домиком с оранжево-красной черепичной крышей. Найти свой остров – среди людского моря… Так вот же он – остров! и вот он – Простор. И не морской, а – океанский, русский лесной родной Окиян.

Век ХХ, на излёте СССР

«Вот кто-то в горочку поднялся…»

37 руб. 10 коп. Работяга в заводоуправлении, как бегемот на паркете

Из кабинета главного технолога завода Табунов вышел начальником бюро.

Улыбаясь, он лёгким шагом шёл по коридору – тому самому коридору, где не так уж и давно стоял, переминаясь, молодой рабочий в грязной, побитой элетросваркой робе, в тяжёлых грубых башмаках, в оранжевой каске на спутанных потных волосах. Работяга! То, что смотрелось так органично в грохочущем дымном цеху, здесь, среди полированных панелей, элегантно одетых деловых женщин и мужчин сплошь при галстуках – выглядело явно чужеродно. И работяга – гегемон! – остро чувствовал себя чучелом на розово-сером мраморе пола, и старался не наступать на его блестящие медные прожилины, и не жаться спиной к полированной стене, но – наступал, жался. Особенно если навстречу стучала каблучками очередная итээрочка; она проносила себя мимо, и запах её духов катализировал дымную пропотелую вонь его робы.

Возможно, именно тогда гегемон и дал себе слово стать в том коридоре, ведущем во множество кабинетов, своим. Впрочем, нет – если это и явилось толчком, то скорее последним, чем первым. Ибо задолго до заводоуправленческого коридора был штабель брёвен около цеха – так сладко лежалось там в обеденный перерыв, так пригревало весеннее солнышко, что невольно лезли в головушку разные мысли. К примеру, неужель вот так всю жизнь и придётся в будни получать солнце и чистый воздух пайкой? Выполз из грохота и дыма, набил брюхо пустым столовским харчем, поглазел на волю и – по гудку – опять в грохот и дым, до гудка вечернего. Солнце – порциями, воздух – порциями, как борщ, как макароны в комплексном обеде. Тоска? Ещё какая…

Сегодня в самой просторной комнате табуновского дома оказалось вдруг чрезвычайно тесно – праздничный стол загромоздил собой почти всё пространство, не занятое мебелью. Вокруг стола – клан Табуновых в полном составе. Виктор со своей Светланой ради экономии места сидели на родительской кровати, напротив – чета Климко, Татьяна с мужем, в торце – отец с матерью. Уже выпито не по одной рюмке, уже умаялась от взрослого застолья и сбежала на улицу младшая Климко – десятилетняя Лариска, уже и тосты вроде бы все запиты и зажеваны, однако старший Табунов, глава, никак не утихомиривался.