Когда я просыпаюсь, у меня все болит, словно меня камнями закидали накануне. С трудом разлепляю веки и обнаруживаю себя в незнакомой комнате: светлый потолок, персиковые стены, большое окно, распахнутое настежь, за которым брезжит рассвет.

Пытаюсь сесть, но боль впивается в руку. Опускаю взгляд: из вены торчит игла, к которой подключена капельница. Отлично. Значит, я в больнице?

— Просто витамины, — ровный голос примораживает к постели, вдавливает своей силой и яростью. — Доброе утро, Кира.

Облизываю губы. Доброе утро? Серьезно? Вот уж вряд ли.

— Бес.

— Я, — в ответ.

Все правильно. Клим Чехов собственной персоной.

— Почему я здесь? — спрашиваю слабым голосом.

— Потому что я так хочу.

— Хороший ответ. А главное: информативный, — тоже пропускаю в слова злость. Не ты один имеешь право на эмоции. Я вот тоже. Усмехаюсь. Попалась, как дурочка. Повелась на его желание, а он…что? Усыпил меня и привез в какую-то больничку. Наверняка, частную, где меня днем с огнем не сыщут. Да и не станет никто искать.

— Клим, где я?

— Ты там, где тебя не найдет твой дружок, — и голос чуть ломается. — Никто не найдет. И тебе не сбежать на этот раз.

Сглатываю, прикрываю глаза. Из огня да в полымя. Конечно, мне не убежать. Вторая рука надежно прикована наручниками к кровати.

— Зачем?

— Все просто. Я хочу знать, кто ты, Кира? И что тебе от меня надо?



Вязкий туман молочной стеной стелется до самого горизонта. С восходом солнца он рассеется, а пока распахиваю окно, запуская влагу в душный кабинет. Люблю дождь и туман, как когда-то их любила Незабудка. Подставляю голову туману, колкие капли омывают лицо, принося с собой далёкий запах пустыни и моря. Странное, почти нереальное сочетание, возможное только в этих местах. Растираю влагу ладонью, прочесываю заметно отросшие за три недели волосы и сажусь на широкий подоконник. Затылком упираюсь в холодное стекло, выдыхаю облако дыма. Устал. Черт, давно так не выматывался. Даже после непростых дежурств не ощущал себя настолько задолбанным. Старею, что ли.

Фыркаю, стряхивая пепел в жестяную банку из-под консервы. Нет, возраст ни при чем. Просто отвык от кочевой жизни. А ещё от того, что нихрена нет, даже самых простых антибиотиков. Приходилось добывать на черном рынке то, что с собой не привезли. Там есть все, но стоит баснословных денег. Да и в столичной больнице есть далеко не все нужное. Моя задача помочь и организовать поставку медикаментов. Три недели — ничтожный срок. Тут бы по-хорошему пару лет пахать, но у меня нет времени. Да и дело организовалось важное. Куда важнее загибающихся африканцев, как бы дерьмово это ни звучало. И это «дело» не даёт покоя ни днём, ни ночью. Ещё и Кот фонтанирует своими «гениальными» идеями на пару с Тохой на тему: как вернуть меня к жизни.

А у меня в голове совсем другие мысли. Ещё появление этой девчонки, так похожей и непохожей на мою Незабудку. Она торчит в мозгу раковой опухолью, которая растет и растет и даже три недели на другом конце планеты не вытравили ее из головы. Чертова девчонка. Чертова татуировка. Когда увидел, думал — рехнусь. Озверел, приволок ее к себе, откачивал, а потом рассматривал ее спящую. И чем дольше смотрел, тем больше убеждался, что это — полная херня. И так три дня. Она проспала три дня! Нет, просыпалась изредка, но вела себя словно лунатик: много пила и совершенно ничего не ела. Пришлось кормить ее жидким: то бульон в стакан, то йогурт. Она пила все, правда сперва нюхала, а потом закутывалась в одеяло и вырубалась. Как медведь, впавший в спячку. Только эта хрупкая девчонка скорее была маленьким медвежонком, таким невинным во сне. А через три дня она сбежала. Да ещё с кем! С моим лучшим другом!

Хотел ее забрать, но Кот не отдал. Снова влез, сукин сын. А неделю назад видео прислал, на котором Кира танцует в его пентхаусе. Танцует, черт бы ее подрал, как танцевала Незабудка в старом гараже пятнадцать лет назад! Но на середине рухнула, как подкошенная, скрутилась от боли, а после едва добрела до ванной. А я сутки провел в сети, выискивая всю информацию о Кире Леманн. Нашел. Либо кто-то очень хорошо постарался и состряпал практически идеальную копию моей Незабудки, либо я полный псих.

Есть только один вариант все выяснить: поймать эту чертовку и вытрясти из нее правду.

И через два дня я снова собираюсь сунуть голову в логово похоти и разврата, на этот раз один. Я точно знаю: она будет там. И никто мне не помешает ее забрать.

В клуб меня везёт Кот, который явился на порог в самый последний момент. И всю дорогу треплется языком, ностальгирует. И меня накрывает не по-детски. Закрываю глаза, откинувшись на спинку сиденья, и вспоминаю, как Незабудка ворвалась в мою жизнь.

…— Клим, это всего лишь школа, — подбадривает Кот, — и потом. Ничего не бывает случайного, все имеет первопричину, — изрекает с умным видом и поправляет свои очки в тонкой оправе. Писк моды. Подарок отца. Носится с ними, как со своим психоанализом. Тоже мне Фрейд, блин. Даже цитирует.

— Да ну их нафиг, эти первопричины, — бросаю раздражённо. Предки решили, что им надо срочно развестись. Мать квартиру купила на другом конце города, меня сорвала со школы. Хорошо хоть не посреди учебного года. Вот только выпускной мне гулять теперь непонятно с кем. Им жить нормально надоело, а я отдувайся. Вот и вся первопричина. — И школа на другом конце города.

— Хорош ныть, Чех, — усмехается Тоха, хлопая меня по плечу. Шиплю от жгучей боли и шлю друга матом. Но Тоха лишь смеётся и идти по указанному адресу не собирается. Наоборот, разваливается на траве, травинку жуёт и лыбится.

— Придурок, — бросаю беззлобно и заглядываю под футболку, проверяя на месте ли повязка. Два дня назад татуху набил, теперь та печет и чешется, зараза.

— Сам такой, — лениво огрызается Тоха. — Не сечешь ничего. Новая школа — это же куча новых девчонок. Никто тебя не знает, ты никого не знаешь. Бери любую.

— Кто о чем, а Тоха о сексе, — фыркаю.

— Кстати, а Вика где? — вклинивается Кот и мы оба смотрим на резко севшего Тоху. Травинку выплевывает. Хмурится. Игривости как не бывало.

— Укатила ваша Вика с богатеньким Буратино, — поднимается на ноги, пинает попавшийся под ноги камень. Руки в карманах, волосы взъерошены и взгляд недобрый. Это что-то новенькое.

— Мы никогда не бываем столь беззащитны, как тогда, когда любим, и никогда так безнадежно несчастны, как тогда, когда теряем объект любви или его любовь, — на одном дыхании выдает Кот. И я только чудом успеваю встать между ним и Тохой, злым до чертиков.

— Тоха, остынь! — рявкаю, когда тот пытается отодвинуть меня с дороги. Шансов у него ноль: я на голову выше и в полтора раза шире. — Я не понял, что за дела? — оборачиваюсь на странно спокойного Кота. Стоит, очочки свои протирает и ухмыляется так, словно это его яблоко по темечку долбануло, а не Ньютона. Того и гляди, поднимет вверх палец и заорет: «Эврика!»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Втюхался наш Казанова, — смеется Кот, нацепив очки. Вот и «Эврика!» в его исполнении. Ньютон с Фрейдом обзавидуются.

Два и два сложить несложно. Странно, что при этом не четыре выходит, а лажа какая-то.

— В Арсеневу? — смотрю на друга, не пропускающего ни единой юбки, с удивлением, ожидая, что он сейчас заржет в своей манере, покрутит пальцем у виска и все встанет на свои места. Но…

— Полный звиздец, — отвечает Тоха с таким отчаянием в голосе, что мой переезд — просто детский лепет. Пятерней проводит по короткому ёжику темных волоc и падает обратно в траву.

Мы ещё полчаса сидим на пустыре, разговариваем. За нашими спинами ровными рядами стоят высотки, впереди — простирается море, изрезанное скальным берегом.