— Нет… — шепчет Кира, тихо всхлипывая. Смотрю на нее: глаза закрыты, а рот приоткрытый и грудь так и манит. — Не останавливайся…пожалуйста…
Кажется, я охренел, потому что я ни разу не видел ее такой откровенной. Интересно, кто ей снится? Кого она так хочет, что изнывает от неудовлетворенного желания? Может, Кота? Только и вижу их вечерами…
И что-то горькое оседает на языке, отравляет кровь. И тут же сменяется тягучей карамелью от тихого: «Да, мой Бес…»
Эти слова, слетевшие с ее влажных губ с тихим стоном, сносят к черту все тормоза. Я смутно помню, что было дальше. Сплошное желание: острое и жгучее, что перец чили. Помню, что ее грудь пахла молоком. И я с наслаждением втягивал в рот ее розовый сосочек, игрался с ним языком, выдирая из ее горла сексуальные стоны. Заставляя ее выгибаться навстречу моему алчному рту. Помню, как стянул с нее трусики и впервые поцеловал женскую плоть. И вкус ее помню: карамели с молоком. И ее бесстыдно раскинутые ножки. И распахнутые глаза, из голубых ставшие чернильными от желания.
— Я не могу, Незабудка, — лбом уткнулся в ее лоб. — Хочу тебя…так сильно хочу.
И тонкие пальчики на напряжённом члене. А следом острое удовольствие от того, какая она горячая и узкая. Я двигаюсь внутри и мне почти больно, как туго она обнимает меня изнутри. И эта боль — нереальный кайф. Как и оргазм, ослепивший, лишивший рассудка.
Помню, как подмял ее под себя и уснул, вдыхая аромат полевых цветов, карамели и молока. А когда проснулся — Киры и след простыл. Только темное пятно крови напоминало, что мне не приснилось. И ключи на подушке.
Она просто удрала и вернула мне ключи от квартиры. Я пытался с ней поговорить, но она уехала на какие-то соревнования. Я вернулся в универ. А через две недели проснулся от острой боли, сдавливающей грудь. Из лёгких будто выкачали весь кислород, а вместо крови в артерии влили лаву. Мир то темнел, то вспыхивал алыми кляксами. На негнущихся ногах добрался до коменданта, седого мужика слегка за полтинник.
— Мне нужно позвонить, — прохрипел, с трудом удерживая равновесие.
Бледный, мокрый от пота, я рухнул на стул и набрал всего один номер.
— Теть Лен, здрасьте, — с трудом выдавил из себя. — Это Клим, я…
— Ой, Климушка, — всхлипнула Елена Дмитриевна, мама моей Незабудки. И я понял: случилось непоправимое. Едва соображая, уловил лишь суть: Кира упала и сейчас лежит в реанимации.
Пока ехал в больницу, думал сдохну. Представлял ее, изломанную, в синяках, дышащую через аппарат. Не знаю, откуда нашлись силы, потому что когда я таки добрался до больницы, впору было ложиться рядом с моей девочкой. Ее уже перевели в палату и немолодая медсестра пустила меня к ней.
Маленькая, она вдруг стала совсем крохотной: бледная, с синяками под глазами и иглой в вене. Не изломанная, но…сломленная будто. И дело вовсе не в падении.
Опустился на колени на пол, трясущимися пальцами коснулся ее ладошки. Холодная… Наклонился, согревая дыханием. И улыбнулся, когда на коже выросли мурашки, а тонкие пальчики чуть дрогнули.
— Бес… — прошелестела. Вскинул голову и столкнулся с блеклой синевой глаз.
— Кира… — выдохнул, губами прижимаясь к узкой ладошке. — Как же так, Кира? — щекой потерся, ощущая прикосновение ее нежных пальчиков. — Больше никогда, слышишь? Никогда…никуда…без меня. К черту эти твои танцы.
— Я…просто упала.
— Охренеть так упала, — злюсь, чувствуя, как отпускает из смертельных тисков старуха с косой. — А если бы…
— Молчи, — ладошкой накрыла мои губы. А я ее поцеловал. И слезы скатились по ее вискам. — И…и уходи, — на изломе дыхания. Я и понял-то по губам.
— Что? — опешил.
— Уходи, — повторила, вынимая свою руку из моей. — Уходи.
И я ушел. Проветриться, подумать и обязательно вернуться. Потому что меня ничерта не устроило это ее «уходи», как будто и правда прощалась навсегда.
Но едва вышел на крыльцо, вдыхая теплый майский воздух, тут же познакомился с кулаком, точным ударом прилетевшим в челюсть. Отшатнулся, спиной впечатался в двери и только на инстинкте ушел от второго удара: нырнул под руку, оказавшись за спиной нападающего.
— Кот, ты охренел совсем? — взревел, сплевывая кровь. Наощупь перелома нет. Но снимок сделать не помешает.
Друг развернулся на пятках. Бешеный: в глазах беснуется ярость, по скулам желваки гуляют и кулаки сжаты до побелевших костяшек.
— Это ты совсем охренел, — прорычал, наступая. Я отступил на шаг, впервые видя друга таким неконтролируемым. — Ты же ей всю жизнь сломал.
— Кому?
— Что, все на одно лицо, да, Бес, — выплюнул, словно яд.
Нет, не все. Только не она. Не Кира.
— Да что, в конце концов, происходит?
— Ты ее трахнул, вот что происходит, — рыкнул Кот. — Отымел, как своих девок, и думать забыл. А она…
— Заткнись, — холодно перебил. — И не лезь. У тебя своя жена есть, а мою не трогай…
Тогда, именно в то утро, у меня, наконец, щелкнуло. Разрядом дефибриллятора в сердце долбануло. Ещё до того, как Кот сказал, что у Киры случилась внематочная беременность, а падение спровоцировало разрыв яичника. Я понял, что хочу от этой жизни. И что мое либидо всё-таки приручили.
В больницу я вернулся через два дня со знакомой матушки из ЗАГСа. Нас расписали прямо в больничной палате.
— Я люблю тебя, Кира Чехова, — улыбался, надевая на ее пальчик золотой ободок. — И я хочу, чтобы ты знала: я обниму тебя, когда это тебе будет нужно. Я выслушаю тебя, когда тебе нужно будет выговориться. Я буду смеяться вместе с тобой над самой скучной комедией и просто молчать, когда тебе будет грустно. Я буду любить тебя всегда. Только тебя. Ты делаешь меня самым счастливым. Спасибо тебе, моя Незабудка.
— Ох, Клим, — всхлипывала моя жена, уткнувшись носом в мою грудь. — Я обещаю, что ты больше никогда не будешь один. Куда ты, туда и я. Воюешь ты, бьюсь и я. Убьешь ты, убью я. Умрёшь ты, я умру вместе с тобой, — шептала, окольцовывая меня сегодня и навсегда…
— Заслужил, — улыбаюсь, вытягивая себя из воспоминаний.
— В следующий раз лёгким испугом не отделаешься, — скалится Кот, потирая кулак.
— Следующего раза не будет, — хлопаю друга по плечу, запечатывая слова, как клятву.
Глава 15
То, что директор Центра мне не рада, я чувствую, едва переступаю порог ее кабинета. Она приветливо улыбается, но глаза выдают ее с потрохами: цепкие, холодные, словно она все про меня знает.
— Добрый день, Валентина Павловна, — возвращаю ей улыбку, искреннюю, на какую сейчас, после прогулки с Тишей, только и способна.
— Зачем вы здесь, Кира Леонардовна? — в лоб, без лишних хождений вокруг да около, спрашивает эта невысокая щуплая женщина с сединой в темных волосах.
— Уже изучили мое досье?
Я тоже умею играть в эти игры, вот только сегодня слишком хорошее настроение для этого.
— Я забочусь о своих воспитанниках, Кира Леонардовна. И потом, наводить справки обо всех потенциальных усыновителях — нормальная практика.
Вскидываю бровь.
— А я кого-то усыновляю?
— А разве вы не за этим навещаете Тимофея? Так вот, вы должны знать, что ваша работа не способствует…
— Стоп, — перебиваю, задвинув подальше чувство такта. Сажусь на стул напротив директрисы без приглашения, чем немало ее удивляю. Но лимит моей вежливости на сегодня иссяк. Высох источник благодушия и рассудительности Киры Леманн. Остался только…азарт. Моя профессия ей значит не угодила? Конечно, разве можно доверить ребенка директору ночного клуба? Какое там. Между моей должностью и проституткой можно смело ставить знак равенства. А если ещё заглянуть в «желтую» газетенку, так и клеймо влепить прямо на лоб. Я, конечно, далеко не святая, да и ехала сюда не усыновлять Тишу. Мне просто понравился мальчишка. Это как будто вернуться в детство и совсем чуть-чуть побыть кем-то, кем я никогда не была. И возможно, узнать Клима капельку больше. Ведь чем-то же этот мальчишка зацепил матёрого хирурга. Теперь я знала, чем. Я провела с Тишей полтора часа. Всего девяносто минут, за которые мы успели переселить маму-кошку с ее потомством в новый дом. Она упиралась, постоянно перетаскивала своих детенышей обратно в картонный коробок. Но мы справились. А одного, самого хилого, которого Машка не захотела брать с собой, пришлось поить молочком через пипетку, благо такая нашлась в медкабинете детдома. А еще пообещать Тише, что этот рыжий комочек я обязательно заберу с собой.
