— Ты можешь узнать это, — Аралан сделал шаг в сторону жены своей, — можешь, я говорил тебе.

— Могу ли? Как давно мы в месте этом?

— Скоро снега покроют землю.

— Ты показал мне эту страну, ты привёз меня сюда, потому что рядом скала, где по преданию обитает Давгл. Ты целуешь меня по утрам, когда приходишь утром в покои мои, до дел государственных, которыми ты занимаешься, пока солнце не прячется за горами, ты целовал меня после пиршества, не дойдя до дверей покоев моих, и я бы умерла от стыда своего, если бы не знала, что Кринд, чьи глаза никогда не посмотрят на меня в такой миг, не стоял там же и не допустил бы никого… Но ты всегда уходишь, и я не знаю почему.

Ты говоришь, что дух твой слаб рядом со мной, ты говоришь, что любишь меня, ты говоришь, что сердце твоё останавливает свой бег, когда смотришь на меня, а потом кровь вскипает в теле твоём, и разум покидает его. Но поступаешь ты так, словно ни дух твой, ни тело не нуждаются в том, что называют «единением». И я бы поверила в это так легко, ещё совсем недавно — я бы поверила и приняла это. Но… — Царевна отвернулась от мужа своего, чтобы скрыть слёзы свои.

— Я нуждаюсь в единении с тобой, Эльиинг, как с женой своей, как с женщиной, красивей и желанней которой не видел. Я не знаю, сколько я смогу прожить без воды или пищи, но без тебя я не могу прожить и дня, но я не умею просить, все мои просьбы — приказы. Разум мой не знает слов таких, рот не сможет произнести нужду мою так, чтобы это не прозвучало для тебя как приказ… Я отказался от своего права приказывать тебе, Царевна.

— Нет такого указа.

— Есть, здесь, — рука с перстнями остановилась у пуговиц расшитого камзола. — Он здесь, и я бессилен отменить его.

Эльиинг сделала два своих шага навстречу мужу своему и остановилась, склонив голову так, что Аралан видел переливы каменьев в её непокрытых и распущенных волосах, что струились, подобно горным рекам, по шёлку на плечах её.

— Я женщина, Аралан. Я женщина, и я могу просить. Покажи мне единение не только духа, но и тел наших. Покажи, я прошу тебя.

Аралан не нашёл слов, да и не искал их, губы его были заняты другим — они скользили по губам жены, его возвращая ей её дыхание.

Одним движением шёлк упал к ногам Эльиинг, но Аралан не увидел стеснения в лице жены своей, когда она протянула руки свои, и тонкие пальцы её справились с массивными пуговицами на кафтане его, дёрнули ремень и скользнули под лён нижней рубашки.

Если и мог дышать или думать Аралан, то лишь до этого мгновения, потом разум покинул Наследника вместе со льном рубашки, с раздражающим множеством крючков на одеждах его и с обувью.

Тело Эльиинг было пугающе хрупким, тонким, казалось, Аралан одной своей ладонью может обхватить талию жены своей, грудь — манящей, округлой, с белой кожей и розовыми сосками, а ноги — стройными, как у танцовщицы. Она целовала мужа своего, улыбаясь, и дарила стоны, слаще которых не слышал за всю свою жизнь Наследник.

Аралан сидел на ложе своём, поставив между ног своих Эльиинг, позволяя жене своей дарить ласки ему и поцелуи, стремясь ответить ей тем же, скользя по коже её ладонями и губами, не удержавшись, прикусывая, оставляя лёгкие следы.

— Ты кусаешь меня? — губы Эльиинг горели от поцелуев мужа своего.

— Я готов съесть тебя, — его рука скользнула к сосредоточению женских нервов и легко провела там, поверхностно, но руки Эльиинг ухватились за светлые волосы мужа своего и потянули с силой. Нога её отодвинулась в сторону, предоставляя лучший доступ, полностью доверяя Аралану.

— Садись, — его слова прозвучали как приказ, как и действия его, когда он усадил Эльиинг на колени к себе, лицом к себе, широко расставив её ноги — так он имел лучший доступ к телу её, целуя грудь её, шею, губы, и снова шею, грудь, опускаясь губами по животу. Одна рука его могла беспрепятственно ласкать жену свою, а другая — удерживать на месте, пока Эльиинг не зашлась в крике и не обняла за шею мужа своего, вжавшись в тело его. С губ её слетали стоны, вздохи и горячее дыхание.

— Эльиинг, — Аралан хотел подарить ещё одну ласку жене своей, и ещё одну, и так бесконечно, до конца дней его, но всё, что мог — это держать лицо её в ладонях своих, проводя пальцами по нежной коже и прикушенным им губам.

— Эльиинг, — Аралан понимал, что жене его будет комфортней принять его лёжа на боку, она была невыносимо хрупкой для его стати, но всё, что мог — это скользнуть между ног её, расставив их бёдрами своими.

— Эльиинг, — Аралан хотел входить в жену свою медленно, так, чтобы поняла она, что едины они не только духом своим, но и телами, понять это самому, убедиться в этом, но всё, что мог — это приостановить себя на миг, на частичку мгновения, чтобы дальше продолжить путь свой.

Когда тела их соединились, когда глаза его стремительно меняли цвет свой от силы эмоций, что захлёстывала его, когда видел он зелёные глаза жены своей и невиданный свет в них, тогда понял он, что это значит «единение духа и тела мужа и жены», что «становится женщина счастлива от этого, а тело её и сердце настигает покой, как и мужчину настигает довольство судьбой своей».

Наследник Аралан как никогда был доволен судьбой своей, и покой нашло сердце его, не знающее до мгновения этого силы любви женской и слабости, что дарит она сердцу мужскому.

Часть первая

Миланисса в скуке смотрела на просторы, что виднелись из окон дворца, где выросла она, в провинции Теренсии Линан. С одной стороны дворца возвышались хребты гор, далёких и загадочных, с другой — просторные поля, с третьей же густой лес подходил прямо к стенам дворца.

Дворец был из белого камня и возвышался, как видение или мираж, на просторах Теренсии.

Совсем недавно вернулась она из дворца брата своего, Короля Теренсии Меланмира и жены его Меидин, где была представлена ко двору в сопровождении нянь и тётушки своей Луинтсены, а сейчас снова заперли её в покоях её, словно нашкодившую служанку.

Меланмир, брат её старший, с другом своим и свитой посетили дворец Линан, и Миланисса сидела взаперти.

Не было никакого закона или прямого указания, что девушка не может присутствовать на пиршествах или говорить с гостями брата своего, но тётушка её была так озабочена нравственным воспитанием воспитанницы и племянницы своей, говоря, что Миланисса слишком привлекательна и желанна для глаза мужчин, которых собралось множество во дворце этом, и поэтому следует ей опасаться их.

— Но тётя, ведь это друзья наши, а не враги, и я — сестра Короля Теренсии!

— Не имеет значения, друзья или враги, мужчины — всегда мужчины. А эти — варвары!

— Они не выглядят как варвары, — Миланисса посмотрела в окно на высокого светловолосого мужчину и окружение его. Все они были высоки, лица их ничего не выражали, словно из камня сделаны они, и верхом на лучших конях, которых когда-либо видела Миланисса.

— Все мужчины варвары, так они устроены, а эти — особенно. Твоя репутация должна быть безупречна, ты — сестра Короля, и я намерена устроить судьбу твою с максимальной выгодой для семьи нашей, Земель, и, — смягчившись, — конечно, для тебя.

— Конечно, тётушка, — Миланисса вздохнула.

Целый день любовалась Миланисса огромным конём, таким высоким и статным, что всадник, сидящий на нём, не выглядел ужасающе высоким, хотя, вероятно, и был выше среднего мужского роста. Всадника Миланисса запомнила плохо, они были словно на одно лицо — каменное, а вот конь…

Никто не позволял принцессе ездить верхом и даже приближаться к конюшням, тётушка была непреклонна, и даже сам Король, её родной племянник, не мог убедить её.

— Дорогой мой, я забрала девочку из дворца твоего, чтобы не видели глаза её и не знал разум её невинный тех бесчинств, что творятся там.

— Тётушка…

— Да, да, бесчинств! Ты Король, молодой мужчина, и так же, как и любой мужчина, подвержен пороку, ты глумишься над нравственностью Земель наших, в открытую живя с любовницей во дворце своём! Миланисса не узнает этого, пороки и похоть мира вашего обойдут стороной разум её.