— Смотри.

— Куда?

— Присмотрись, рядом с пнём… твои глаза видят?

— Это детёныши дикого зверя? Лисицы?

— Да, их мать ушла на охоту, там нора, и они вышли на свет, пока её нет, смотри внимательно.

— Прости, друг мой, но я не понимаю тебя, что я должен разглядеть в этих детёнышах?

— Посмотри, воооон тот зверёк всё время бегает вокруг своих собратьев и задирает их, вызывает на бой, а когда никто не дерётся с ним, ловит лягушек.

— Да, вижу.

— А второй, его плохо видно, он всё время спит, сейчас и вовсе перевернулся на спину, что не свойственно дикому зверю, но уши его напряжены, он постоянно слушает, что происходит вокруг, и узнает об опасности даже раньше, чем его собрат, который задирается и дерётся. Возле норы же, посмотри, сидит ещё один, он только посмел выйти на свет, а идти дальше пока не решается, трусоват, зато в случае опасности он окажется в безопасности первым. Все они дети одной матери, но разные. Никто не заставит трусоватого выйти из норы первым, а спящего прыгать за лягушками, но вырастут они такими же дикими зверями, как и мать их, и отец, каждый со своими повадками, и каждый, благодаря тому, чем наделила его природа, будет выживать в этом лесу. Один станет вожаком, а другой отшельником, такими они родились. Так и Биоввена стала проявлять интерес к тому, что делаю я, раньше, чем начала разговаривать. От матери она научилась врачевать простые болезни и детские хвори, от меня — раны. Она уже знает больше, чем я в её возрасте. Я не делал ничего против воли её и природы, сестра моя родилась такой. Как детёныш-задира родился с желанием подраться, так и она — с желанием лечить. Из тебя не получился бы хороший воин, сколько не обучай тебя науке этой, сколь силён и ловок от природы ты бы не был — ты не воин. Смерть претит тебе, ты борешься с ней, а не за неё. Так и Биоввена рождена врачевать.

— Много истины в словах твоих, Меаглор, но человек не может выбирать судьбу свою.

— Да, потому что за него решает закон Дальних Земель и Главная Богиня, устами Жриц по всей стране.

— У Дальних Земель много врагов, как и много друзей. Но друзья эти рядом, пока сильны наши земли. Если мужчины не будут воинами, а женщины — жёнами, не будет и Земель Дальних, все превратятся в рабов. Люди понимают силу, бояться только силы, так устроено мироздание. Разве вы, мятежники, что замышляли свергнуть отца моего с трона его, не опирались на силу своего оружия? Разве не убивали вы и не принуждали? Разве спрашивали жён своих и детей, хотят ли они жизни такой, неся им смерть и мучения замыслами своими? Не было у вас судьбы другой, как не было у тебя, когда ты пошёл на смерть, встречая войско брата моего, как не было и у него, когда он вошёл в поселение.

Может, в одной из бесчисленных книг, что читаю я, найду ответ, как примирить людей, желания их и верования, но пока я не встречал такого и думаю, не найду ответа до старости своей, если судьба мне будет дожить до неё. Но я счастлив, Меаглор, что ты позволил сестре своей обучаться у тебя, и что Главная Богиня или любой из ваших богов указали мне дорогу к ней. Бесконечно радует она сердце моё и дух, и желать я большего не смею.

— Ты лукавишь, Царевич, — Меаглор посмотрел вдаль, словно увидел там что-то. — Скажи, Эарсил, как так получилось, что ты — Царевич, живя во дворце, войдя уже в возраст мужа, так и не познал женщину?

— Откуда ты можешь это знать, воин? — усмехнулся Эарсил.

— Я могу ответить тебе, как сестра моя, что мать наша провидица, и мне достался дар её, но достаточно внимательно посмотреть на человека, чтобы знать судьбу его, прошлую и будущую. То, что тело твоё не знало женщины, так же видно, как и то, что ты желаешь сестру мою. Но я не могу понять, как такое могло случиться? Разве не должны быть у тебя наложница, и не одна? Или рабыни? Женщины, что позаботилась бы о теле твоём и духе?

— Именно, живя во дворце.

— Я не понимаю тебя.

— Этого никто не понимает. Я не наследник, но брат мой не бессмертный, а значит, если что-то случится с ним, Наследником стану я, а потом и Царём, это означает, что любой из моих сыновей тоже может стать Наследником, а потом Царём.

— Любой из твоих сыновей от жены твоей, которой у тебя нет.

— Но это не значит, что незаконнорожденного не захотят возвести на трон Дальних Земель. Тебя ли должно удивить, как далеко могут зайти мятежники в своём желании свергнуть Горотеона, брата моего или меня с трона, и даже имя наше и память о нас? Любой младенец мужского пола, рождённый от семени Аралана или моего, но не жёнами нашими, обречён на смерть. Это то, с чем сталкивается любой Царь Дальних Земель, любой его Наследник или любой законный Царевич, даже если сам никогда не взойдёт на трон. Как верно ты заметил, я не воин, дух мой противится смерти, я избегаю её, если закон позволяет мне. Чаще я, как и брат мой или отец, не в силах противостоять законам Дальних Земель, мы обязаны соблюдать их, но этот закон я могу обойти. Как и обычный всадник, я могу иметь наложниц столько, сколько могу содержать, а могу и не иметь их вовсе.

— Это против природы мужской…

— Против природы умерщвлять детей, ты пошёл на смерть, чтобы защитить детей поселения, а это не твои дети. Однажды, будучи совсем юным, я видел, как Аралан убивал младенца, уверен, никакое телесное наслаждение не стоит страданий, что видел я на лице его.

— Судя по количеству наложниц и рабынь, что сопровождают Наследника, его это не волнует.

— Ты не знаешь брата моего, и хоть ты и стал другом мне, Меаглор, а сердце моё принадлежит сестре твоей, я не позволю тебе судить о нём в присутствии моём.

Эарсил развернулся и двинулся в лес, туда, куда и направлялся он до встречи с Меаглором, который молча смотрел вслед ему, пока не крикнул, когда Царевич был уже далеко.

— Ты не во дворце. И Биоввена не наложница тебе, и никогда таковой не станет.

Царевна Эвиси измеряла шагами покои свои, словно от шагов её стены их расступятся или исчезнут вовсе. Много дней и ночей прошло со дня Верховного Суда над мятежниками и Геланом, или ей только казалось, что их было несчётное количество, но дни она путала с ночами, а тревога не покидала сердце её.

Ночью слышала она небывалый шум во дворце и у ступеней его, слышала трубы войска, крики Верховной Жрицы, как предвестники перемен неслись они от ступеней высокого мрачного храма по бесчисленным покоям Дворца Горотеона, слышала и звуки, подобные горну воинов Наследника, но выше и пронзительней была песня его. Поутру рабыни были говорливы, они шептались и возбуждённо взмахивали руками, повторяя одну и ту же новость, что ночью прибыла свита самого Императора Морахейма Элтелилора, и сам Элтелилор во главе её. Никто не знал, где находятся Земли Императора этого, и каковы обычаи тех краёв, не было среди рабынь, молодых и старых, ни одной уроженки Морахейма, было только известно, что Царевна Эльиинг — дочь Элтелилора, но она не отличалась лёгким нравом или разговорчивостью. Быстро выучила она наречие Дальних Земель, легко изъяснялась, и даже понимала письменность на языке мужа своего Наследника Аралана, но ни с кем не говорила она, не вспоминала дни свои девичьи и не покидала покои свои.

Элтелилор прибыл ночью, свита его, что состояла только из мужчин, не было среди них рабынь, служанок или наёмных женщин, что всегда сопровождают царские обозы, чтобы готовить, стирать или, если понадобиться господину, ублажить дух и тело его, быстро устроилась на мужской половине и отошла ко сну. Рабыни говорили, что уснули они, как подкошенные, словно не спали много дней кряду, а утром ели без всякой меры, словно всё, что попало в рот их за долгие дни, была только ключевая вода.

Элтелилора же встретил на ступенях дворца Царь Дальних Земель Горотеон, что было небывалым событием. Старухи говорили, что не помнят такого, и даже самая древняя старуха-рабыня, которая жила на огромной царской кухне, в самом тёмном углу, за рядом огромных очагов, и была так стара, что глаза её потеряли цвет, а сама она не знала сколько зим ей, сказала, что не помнит она, чтобы и отец Горотеона лично встречал посланников и даже правителей на ступенях дворца своего.