— Но за что?

— За что Главная Богиня карает жён мужей своих, Эвиси?

— Она… она…

— Да, меня слишком долго не было, а Иирит была слишком красива и юна, чтобы хранить верность. Когда я вернулся, всё уже было кончено.

— Главная Богиня всегда карает неверных жён.

— Решать это должен муж, а не каменный идол! Я должен был решить, жить моей жене или умереть, я бы не позволил ей так страдать перед смертью! Я бы не позволил ей и её младенцу погибнуть! Главная Богиня просто убила женщину, чья вина была лишь в том, что её муж слишком далеко и забыл про неё, а тело и дух её нуждалось в ласке.

— Младенец? У тебя был ребёнок?

— Это был не мой ребёнок, Эвиси, не мой, моя мать была вынуждена отнести его в храм, куда относят всех незаконнорожденных, и девочка, отнятая от груди матери, тоже погибла. Иирит, умирая, знала, что её дочь мертва! Так что в сердце моём достаточно места для ненависти к Главной Богине. Я не мог найти себе места, отец мой названный велел мне отправиться во дворец Горотеона, и там нести службу свою, как велит мой долг. Но я не мог, сердце моё оказалось слабо… в сердце моём клубком свернулась ненависть к Главной Богине и нравам Дальних Земель. Это не могло вернуть Иирит и её младенца, но могло придать мне силы просыпаться каждое утро и засыпать каждый вечер.

Я недолго служил при дворе Горотеона, однажды утром Арарин нашёл меня и рассказал, кто я, и что сделала мать твоя, Царица Дальних Земель. Он сказал, что отец мой, Осагил, и старшие сыновья его, мои родные братья, положили жизни свои за свободу Провинции за Горами, рассказал, как ужасна была смерть их и их соратников, как вырывали младенцев из рук матерей их, чтобы больше никогда не встретились они. И я понял, что мои неясные сны — это мои воспоминания. Я помню, как пришли воины и выхватили меня из тепла и покоя, в котором я прибывал, помню тишину вокруг, а потом крики и всполохи огня и крови. Много крови. Младенец не мог понимать, что это кровь, но я помню настолько отчётливо эти потёки, что чувствую их привкус на губах своих. Много крови, много страданий, слёз и криков. Оказалось, я помню это. Мои родные родители не были молоды, когда боги благословили их младенцем, Арарин сказал, что присутствовал при моём рождении, и я родился с этими знаками на теле своём. Это было посланием богов… Много поколений назад боги предсказали, что появится младенец с печатью на теле своём, и он принесёт свободу всем жаждущим… такой младенец, я, появился у самого Осагила. Арарин привёл меня в поселение и вывез некоторые вещи из моего дома при дворце Горотеона.

Главная Богиня убила мою жену и её младенца — мне есть, за что ненавидеть её. Твоя мать, Царица Айола, самолично убила моего отца и брата — мне есть, за что ненавидеть её. Твой отец, Царь Горотеон, уничтожил оставшихся живых из семьи Осагила, моя родная мать умерла от горя, а братья потерялись на просторах Дальних Земель — мне есть, за что ненавидеть его. Ты та, что выросла, поклоняясь Главной Богине, ты дочь матери своей и отца — мне есть, за что ненавидеть тебя. Я должен ненавидеть тебя! Должен! Но я полюбил тебя.

Эвиси не спалось. Снежный буран, скрипевший и завывающий, подобно загнанному зверю, бушевал всю ночь, а под утро стих. Но не бурана боялась Эвиси, не снега поселили в сердце её тревогу, не позволяющую дышать полной грудью, как этого хотелось.

Гелана не было уже много ночей и дней.

Иногда Эвиси замирала в оцепенении, не шевелясь, словно зверь перед неминуемой гибелью, в полной тишине, не был слышен даже стук собственного сердца и дыхания, смотрела на полог, что раскинулся над ложем и скрывал от взгляда тёмные доски потолка.

Порой Гелан с другими воинами уходил из поселения, но всегда они быстро возвращались, принося с собой одежды или сласти. Даже небольшого понимания Эвиси хватало на то, чтобы знать, что воины уходят вовсе не за парой новых юбок или леденцов для детей. Потом, долгое время воины находились в доме Бенаила или Арарина, и только позже появлялись в домах своих. Гелан всегда сразу шёл к Эвиси, словно она жена ему, а не пленница.

Сейчас воинов не было уже много дней и ночей, и над поселением повисала гнетущая тишина, пугающая. Каждое утро выходила Эвиси из дома и шла в конец улицы мастеров, где в любую погоду разгорались меха кузниц, и там, под взглядом старого воина, открывала юным воинам тайну своих умений. Не все были довольны наставнице — девушке, пленнице и дочери Царя Дальних Земель, но мало кто решался противиться воле Бенаила.

Для Эвиси Фалекфор изготовил лук, ручные топоры и метальные ножи, под небольшую руку Королевы.

Макушка юного воина была ниже груди Королевы Эвиси, он с трудом оттягивал тетиву, рука его дрожала от напряжения, но холодные пальцы наставницы пробежались по руке, делясь своей уверенностью. Эвиси нагнула голову, поправила лук, направив стрелу точно в цель, даря юному воину иллюзию того, что это его выстрел, и только в последний миг отошла на пару шагов, улыбаясь уголками губ — юный воин поразил цель. Если бы цель была человеком, он бы был ранен. Такую же иллюзию дарил ей Меланмир, когда обучал её премудростям, и только поверив в свои силы, маленькая Королева Эвиси смогла сама сделать свой первый самостоятельный выстрел, который закончился успехом.

Закончится ли успехом то, зачем ушёл из поселения Гелан с другими воинами?

— В сердце твоём тревога, Королева Эвиси.

Эвиси подпрыгнула на месте, в своих мыслях она не заметила приближение Меаглора. Был он примерно одного возраста с Геланом, мало разговаривал и улыбался, словно ведал все тайны этих гор, но не мог поведать их людям. Эвиси пробирал озноб всякий раз, когда Меаглор оказывался рядом, хотя был он почтителен с Королевой, почтителен больше, чем любой из воинов, женщин или мужчин.

Гелан только улыбался на опасения Эвиси.

— Меаглор — сильный воин и хороший друг, у него нелёгкий нрав, но, помимо опыта, есть храбрость, скрытая под его хмурым взглядом. Никогда не жди скверного от Меаглора.

— Я всё равно его боюсь.

— Тем лучше для меня, — усмехнулся Гелан.

— Ты говоришь загадками, воин.

— Никаких загадок. Меаглор имеет власть над женскими сердцами, я не муж тебе и не твой господин, чтобы удерживать тебя от ложа с ним…

— Ты говоришь странные вещи, воин. Странные и глупые!

— Сердце твоё наивно, Королева Эвиси. — Гелан тогда улыбнулся и ничего больше не сказал.

Эвиси смотрела на Меаглора и всё, что испытывала — желание отойти от него, отпрянуть на расстояние удара метального ножа, но Эвиси не сдвинулась с места и прямо смотрела на воина…

— Не следует тревожить сердце своё, воины скоро придут.

— Откуда тебе известно это, Меаглор?

— Женщинам, даже королевам, даже лучшим лучницам наших краёв и округи, не открывают всего, о чём говорят воины, и каковы дела их. Всё, что тебе следует знать — не тревожь сердце своё, Гелан, твой воин, скоро вернётся, будет он здоров и…

— Зачем ты разговариваешь с ней? — Эвиси уже привыкла к насмешливым или злобным выкрикам Эимит, лишь изредка жалея, что не может свернуть ей голову.

— В сердце твоём так много злобы, маленькая Эимит, — Меаглор повернулся к девушке с волосами цвета пшеницы, — много злобы и много ревности, не пора ли тебе унять свою гордость, дочь кузнеца, и понять, что сердце Гелана принадлежит его Королеве, и освободить в своём сердце место для другого мужчины?

— Это временно! Она скоро надоест ему, и тогда…

— Надоест, как надоела ты, маленькая Эимит? — воин нагнулся вплотную к лицу молодой девушки. — Думаешь, однажды он не придёт к ней, как не пришёл к тебе, и так же забудет дорогу к её ложу, как забыл к твоему?

— Он не забыл!

— Маленькая Эимит… — Меаглор говорил настолько тихо, что стой Эвиси на полшага дальше, она бы не услышала его. — Он забыл, и тебе это известно, так же, как известно, что Гелан не найдёт дорогу к тебе и ложу твоему. У тебя скверный характер, подобно сварливой старухе, но однажды это изменится. — Меаглор развернулся и двинулся вдоль улицы, и Эвиси казалось, что знает воин больше, чем говорит, и видит не только светлыми глазами своими.