26.12.86 «Тянет к последнему шагу…» Тянет к последнему шагу. Тянет на гибельный край. Боже! Прими доходягу! Реквием, Моцарт, играй! Пой мне, орган, напоследок, Выверни душу, орган! Кто ты, безумный мой предок, Мне свой отдавший изъян? Кто ты, в мой разум вложивший Чёрный безудержный бред, Чёрту на Пасху пропивший Души идущих вослед? Кто ты, меня подводящий К горькой последней черте, Страшной черте, не щадящей В жуткой своей пустоте? Ну же! Лишь шаг! И исчезну! Кончится бремя моё. Бездна для тех только бездна, Кто не сорвался в неё. Грех вам о падших молиться, Глуп и бессмысленнен плач — Я же единый в двух лицах: Жертва и сам же палач. Сам я всё выбрал и сделал, Свой приговор соверша, И надругалась над телом Гнусного предка душа. Глупый – тот мне не поверит, Умный – меня не поймёт. Только упавший измерит В бездне паденья полёт. Только бездомный и нищий С горькой заплечной сумой Капельку смысла отыщет Даже и в смерти самой. Я не шучу, не играю, В здравом уме и не пьян. Тянет к последнему краю Страшного предка изъян. Мой мир Весь пьяный бред моих стихов И все свои шальные страсти Я променять без слов готов На маленький кусочек счастья. На светлый дом и в нём очаг С теплом семейного уюта… Ах, сколько лет промчалось так, В напрасном ожиданье чуда. Но чуда нет и дома нет, А очага-то уж – тем боле. Есть горький след ушедших лет, Душа, уставшая от боли. Есть одиночество – канва Всех дней труда и дней разгула, Есть просто грустные слова, Что в утешенье я придумал. И даже в смутных грёзах снов Мне не найти кусочка счастья… Лишь только пьяный бред стихов И мир, разорванный на части. Стол металлический, краской окрашенный, Лампа над ним – край плафона отбит — Существованья убогого нашего Символ мой стол да поломанный быт. Рай мой панельный в домишке заплёванном В микрорайоне, что Богом забыт, В этом мирке, мне судьбой уготованном, Замкнут, как круг, весь убогий мой быт. В нём ни любви, ни тепла, ни взаимности — Вход в наши души крест-накрест зашит, И к отношеньям простым до наивности Свёл нашу жизнь раздавивший нас быт. Днями недель, друг на друга похожими, Время из жизни бесстрастно бежит, Теми ж заботами, теми же рожами Нас окружает сожравший всех быт. В этом мирке, крышей к полу придавленном, Я, словно гвоздик, по шляпку забит, И озираюсь я волком затравленным В красных флажках, что развесил мой быт. Злобой напрасной белки мои зырятся, Мыслью одной, словно током, прошит: «Вырваться! Вырваться! Вырваться! Вырваться!!!» И не могу. Держит намертво быт. Мир мой неустроенный, Странный, глупый мир. Из углов построенный Брошенных квартир, Из осколков памяти И обрывков снов, Зыбкий, на фундаменте Стынущих песков. Мир мой, мною созданный Из туманных грёз, Весь по слову розданный Шелесту берёз, Весь по капле пролитый В сереньких дождях, В песнях, в рощах, в боли ты, С радугой в полях. Весь неладно скроенный И нескладно сшит, Мир мой неустроенный На ветрах дрожит. В бурях сотрясается, Рушится во мгле, Но не рассыпается И живёт во мне То песчинкой малою, То звезды огнём, То водою талою, То ночным дождём. Гнутый, мятый, молотый, Катанный, как блин, На куски расколотый, Но во мне един. Бог и царь в том мире я И его же раб, В беспредельной силе я И безмерно слаб. Что хочу с ним сделаю — В пряные луга Простынёю белою Расстелю снега И в полночной ярости Погоню метель, На пороге старости Зазвоню в капель. Дождь пущу по свету я, Грустный листопад, И устрою лето я Так же невпопад. Но ни в яром августе, Ни в метельном сне Нет на сердце радости, Нет покоя мне. Скучным мелким дождичком Сеют облака, Режет острым ножичком Душу мне тоска. Держит мёртвой хваткою, Тянет сок из жил Мир мой, чтоб украдкою Я ему служил. Чтоб псалмы и пения Волком выл во тьму, Чтоб ночные бдения Посвящал ему. Жрёт голодным поедом, Только хруст в костях, Не умчаться поездом, Тройкой на рысях. И живу я узником Средь его снегов, Нет иных союзников, Нет иных врагов. В полном одиночестве — Я и весь мой мир. Я умру, и кончится Его гнусный пир. Друг на друга скалимся, Мы – враги-друзья, Вместе мы преставимся: Весь мой мир… И я. |