Июль 1986 «Весь вечер ждал тебя. А почему – не знаю…» Весь вечер ждал тебя. А почему – не знаю. Не в силах сам себе я это объяснить. Есть у тебя свой дом, и ты – жена чужая, И никогда моей тебе женой не быть. Меж нами столько лет, и каждый день мой прожит В накал шальных страстей – сжигающий накал… Приметной сединой, морщинами итожит Весь пройденный мой путь полупустой бокал, Стоящий на столе. Остатки дня вбирая, Роился в складках комнат вечерний мрак-туман, Я знал, что жду напрасно. Лишь тень твоя, играя Моим воображеньем, садилась на диван. И всё ж я ждал тебя, печалью вечер меря, Не зажигая света в прозрачной полумгле. Нисколько не надеясь и ни во что не веря, С полупустым бокалом былых страстей на дне… «Я по ветру направил свой чёлн…»
Я по ветру направил свой чёлн, Отпустил легкий руль, вёсла бросил — Пусть теченья меня средь сумятицы волн, Словно вольную птицу, уносят. Я по ветру направил свой чёлн… Я уплыл от своих берегов, Бросив там и любовь, и надежду, Рядом нет ни друзей, ни врагов, Только волны и ветер – я между. Я уплыл от своих берегов… Знаю – встречу ещё острова, И нежданными будут те встречи, Закружится опять голова, Будут ласки и нежные речи. Знаю, встречу ещё острова… Только мимо и дальше мой путь. Знаю, буду недолгим я гостем, Кто-то скажет: «Останься, забудь…» Я отвечу: «Ах, полно-ка, бросьте…» Знаю, мимо и дальше мой путь… Кто-то глянет печально мне вслед И заплачет, меня провожая, Но помчится опять вереницею лет Моя жизнь, книгу странствий листая. Кто-то глянет печально мне вслед… И опять средь сумятицы волн Без рулей, парусов и печали Будет плыть одинокий мой чёлн, И не в силах надолго причалить. Средь сумятицы жизни и волн… Знаю, буду всегда виноват Перед теми, кого я восславлю, Подарю и зарю, и любовь, и закат И, печально простившись, оставлю. Знаю, буду всегда виноват… «Я пять лет, преклонивши колени…» Я пять лет, преклонивши колени Пред тобой, умолял: «Пощади! От несчастий, трагедий, волнений Свою дочь и меня огради! Ты одна лишь нам в жизни опора, Ты судьба нам, надежда и мать! Так за что же своим приговором Хочешь дочь и отца покарать? И высокой любви я не верю, Если ради неё, вперекор Беззащитности слабой, доверью, Убивают кого-то в упор…» Да, наверно, нажать всё же легче На курок, чем под дулом стоять, И обрушить другому на плечи Всё, что сам ты не хочешь держать. И никто не задаст уж вопроса, Ткнув под сердце ему совесть-нож: «Что же сам в этом мире ты создал? Почему лишь чужое берёшь?» Сколько раз ты мне клятву давала — Отрешиться, забыть всё, порвать… А потом снова нас предавала, Обещаний не в силах сдержать. Нет, не слышишь ты наших молений, Между нами – глухая стена. После прожитых лет унижений Я поднялся, поднялся с коленей! Мне и жалость твоя не нужна. Ну а дочь? Та с коленей не встанет. И не сразу поймёт до конца, Кто её на колени поставил И оставил её без отца. И теперь перед ней лишь одною Даже там, за доской гробовою, Моя вечная будет вина В том, что дальше она не со мною, А одна, на коленях, одна… Осень Память зря не тревожь И не стой у окна. Никого ты не ждёшь, И она не одна. Ей сегодня с другим И светло, и тепло… Дождь стаккато глухим Барабанит в стекло. Серой сеткою дождь Занавесил поля, Поздней осени дрожь Пробрала тополя. И, печалью гоним, Потянулся с полей Над безлюдьем равнин Долгий клин журавлей. Словно слёзы сквозь сон, Тенью стёртых страниц, Как прорвавшийся стон, В небе крик чёрных птиц… Память зря не тревожь, Не грусти, что один… В окнах осень и дождь, Журавлей долгий клин… «Я пройду по волнам своей памяти…»
Я пройду по волнам своей памяти, В путешествие жизнь вновь пущу, Всё предам я забвенью и замяти, Лишь тебя никогда не прощу. Я забуду, что спето, что сказано, Сам себя раскручу, как пращу, Разрублю всё, что накрепко связано, Но тебя никогда не прощу. Лишь в преддверии савана белого, Что укроет, подобно плащу, Я прощу тебе всё, что ты сделала, Но себя и тогда не прощу. |
