Меняю витамины и добавки. Результат остается на прежнем уровне, подбираю нейтральные нейролептики для предотвращения тревожности.

Я не понимаю, что происходит. Если бы не проклятая работа — я мог бы постоянно быть рядом с ней, быть более чутким к ее состояниям, быть мужем, которого она заслуживает! Но я не могу, не могу!

Как несвоевременен ее обман, как тяжело

…

Кажется, я впервые понял, зачем Уолтер ходит по борделям. Однажды я обвинил его в том, что он ведет себя, как блудливый уличный кобель, а не наследник древнего рода. Обычно он протестовал или усугублял ситуацию, но в тот раз он растерянно ответил, что чаще ходит туда говорить, чем удовлетворять иные желания.

Я посмеялся над ним тогда. Только посмеялся — кто может предпочесть общество шлюхи обществу своей семьи, друзей или любой образованной женщины?

Но сейчас я понял, о чем он говорил. Мне так отчаянно хотелось хоть кому-то рассказать, произнести вслух все, что нависло надо мной, сгустившись, словно тучи перед грозой!

Только сказать. Беда, обличенная в слова, разделенная с другим человеком теряет половину своей власти. Пусть это будет хоть потаскуха из Нижних Кварталов, разве они не живут, чтобы им сливали всю грязь?

У меня много грязи. Слишком много. Я не могу заставить себя произнести эти слова даже патеру Морну. Мне кажется, он запрет меня рядом с моими пациентами и будет прав.

Если бы я только мог сказать.

Если бы было кому произнести эти слова. Что бы я сказал?

Простите меня

Простите меня

Прост

Мне жаль

Отпустите меня.

…

— Почему ты мне-то не сказал?! — прошептал он, устало проводя ладонью по глазам. — Чтоб тебя, Джек, ты ведь знал, что я всегда тебя любил и понял бы! Почему ты всю жизнь говорил мне не те слова?!

Джек по-прежнему молчал. Уолтер чувствовал его присутствие, но не мог заставить его говорить.

Впрочем, это было уже не так важно — ощущение потери горчило на языке и жгло горло. Джек — не призрак. Не приснившийся Спящему странный Сон о человеке, вернувшемся из-за грани. Только плод его одурманенного наркотиком сознания.

Правда, Джек ничего не писал о том, что галлюцинации могут за руку сдергивать пациентов с кроватей.

Но это сейчас было не так важно. Главное — не заставить Джека замолчать, а перестать пытаться убить Эльстер во сне.

…

Скоро должна прийти правительственная комиссия для промежуточного контроля.

Я приготовил смертников — десять человек из стабильных пациентов с которыми готов расстаться.

Мистер Нельтон, главный врач, настаивает на демонстрации тридцать четвертой пациентки. Я понимаю его стремление, но не могу себя пересилить. Мне кажется, если она умрет — произойдет нечто непоправимое.

Я лгу ему, все больше запутываясь в своей лжи. Говорю, что пациентка нестабильна. Говорю, что хочу дождаться родов, чтобы посмотреть, убьет ли она рожденного ребенка, настаиваю на том, что предабортные состояния, к тому же у жертв насилия разительно отличаются от послеродовых. Убеждаю его в ценности этого эксперимента, верю каждому своему слову, но знаю, что лгу.

На что я рассчитываю? Я даже в мыслях не допускаю абсурдную картину, в которой организую побег или краду выродка, чтобы подбросить в какую-нибудь Колыбель. Я может быть и слабею рассудком, но еще не окончательно обезумел. И не собираюсь превращаться в идиота, а только идиот может поступить подобным образом. Мне все еще глубоко отвратительна эта женщина, мне отвратителен ребенок, которого она носит, и я не испытываю никакой жалости, когда думаю об их смерти.

Я представляю себе глаза Кэт, моей милой Кэт, которая так далеко от всей этой грязи. Что бы она сказала, если бы узнала, что я собираюсь сделать?

Кэт

Кэтрин

Кэт!!!

…

Последние слова едва угадывались в нескольких все еще идеально ровных линиях, перечеркнувших их с таким нажимом, что почти порвали бумагу.

…

Я почти смирился с блажью Кэт.

Смеюсь, говорю ей, что мы станем героями анекдотов — лучший альбионский врач заработался и заметил беременность жены только когда та начала рожать!

Но мне совершенно не смешно, я только пытаюсь ее успокоить.

Вчера у меня мелькнула абсурдная, черная мысль. Жестокая и по-настоящему злая. Я ненавижу себя за нее, презираю себя и больше никогда, никогда не допущу даже тени ее в своей душе.

Я думал о том, чтобы втайне дать Кэт абортивный препарат.

Я должен исповедоваться патеру Морну. Это поможет, обязательно поможет, в конце концов зачем еще существуют клирики?!

…

Я пришел на исповедь и не смог признаться. Эта череда ошибок, лжи и жестокости тянется слишком глубоко. Кто бы мог подумать, что проклятая мокрая грязь Гунхэго окажется столь плодородной, что напитает такую мерзкую историю и позволит ей расцвести такими отвратительными цветами.

Я раскаиваюсь?

Я чувствую раскаяние. Но не могу понять, что именно сделал не так.

…

Тридцать четвертая пациентка стала моей навязчивой идеей.

Я пошел на преступление. Я не знаю, как, что, проклятье, делаю и зачем, но я меняю «Грай» на другой, нейтральный препарат.

Никто об этом не знает. Если мой обман раскроется — мне конец.

И Кэтрин тоже. Остаться вдовой государственного преступника — вот уж завидная участь для наследницы одного из самых знатных альбионских домов!

Но я не могу ничего с собой сделать.

Если эта женщина умрет по моей вине — все закончится.

«Грай» выводится из организма в среднем за две недели, в течении которых слабеет его действие. От меня требуют ускорить этот процесс, чтобы врагам не попали образцы из трупов.

Я занимаюсь этим, удешевлением препарата и стабилизацией результата.

Между тем, еще чуть-чуть и Кэтрин станет невозможно скрывать свое положение.

Я ненавижу этот эликсир, своих пациентов, себя и весь Альбион.

Кэт просит меня уехать.

Ничего я не желаю так страстно, как дать свое согласие. Я бросил бы ради нее любую, даже самую многообещающую и успешную практику, но я не могу бросить государственный заказ, к тому же такой важности — меня попросту повесят.

…

Я схожу с ума.

Патер Морн предупреждал меня, что только влюбившись, Говарды расстаются с рассудком. Я тогда посмеялся над глупым суеверием.

Дурак. Идиот, нужно было в тот момент сжечь свой диплом и все сертификаты и устраиваться в ближайший лепрозорий выносить судна и стирать белье! Не понять, что состояние влюбленности расшатывает изначально слабый рассудок и является триггером, катализатором необратимых изменений! Это же простейшая задачка для первокурсника психиатрического отделения! Но я никогда не верил в это проклятое безумие, отмахивался и называл все глупыми суевериями.

Это суеверие я могу расписать на половине листа бумаги. К счастью, я вовремя понял, что происходит.

Возможно мне удастся стабилизировать свое состояние. Мне не нужно обращаться за посторонней помощью, препараты я могу изготовить сам.