— Что с тобой?! — Уолтер бросился к нему и попытался поднять, но Джек сжал его плечи ледяными пальцами, потянув вниз и в глазах его полыхало безумие, чистое, без единой осознанной мысли.

— Спаси меня, Уолтер! Я заблудился, я где-то повернул не туда и теперь… Уолтер, Кэт умерла… — прошептал он, сильнее сжимая пальцы. Его била частая, истерическая дрожь.

— Что ты такое говоришь, Джек, Кэт же уехала во Флер к родителям, — бестолково попытался отгородиться от его слов Уолтер, опускаясь рядом на колени и сжимая его запястья. — Она не могла умереть…

— Она мертва! Умерла, и я ничего не смог… Это я виноват, это я, я убил Кэт…

И Уолтер почувствовал, как к горлу подступает вязкая горечь, утопившая все слова, которые он хотел сказать.

— Что ты такое говоришь, Джек, ты не мог ее убить…

— Я мог спасти ее и не спас… Ее сердце бьется, я все сделал правильно, Уолтер… почему она мертва, если ее сердце бьется…

Уолтер втянул воздух сквозь судорожно сжатые зубы. Джек бредил. Дрожал, и у него были совсем безумные глаза. Может быть, он преодолел свое отвращение к наркотикам и попробовал какой-нибудь дряни. Или простыл и его мучает жар. Уолтер порывисто обнял его, стараясь удержать, прижал его голову к груди, стараясь не обращать внимания на то, что влажные длинные волосы Джека испачканы в чем-то липком.

Он шел сюда, и его облил грязью экипаж. И пятна на его одежде вовсе не красные, нет, они черные, как альбионская грязь.

— Я убил ее… я убил ее, Уолтер, — бормотал Джек, судорожно хватая его за руку, а Уолтер, как заведенный, отвечал, что не верит, гладил его по волосам, качая на руках, как ребенка.

Как заблудившегося, напуганного ребенка, которому приснился очень, очень плохой сон.

Джек был не таким. Никогда не был таким, как сейчас. Он был самим Альбионом — надменным и холодным. И если сейчас происходило нечто настолько абсурдное, значит, весь мир сошел с ума.

Весь мир сошел с ума, и Джек, так страстно любивший Кэтрин, убил ее.

— Спаси меня, Уолтер… мне нужно обратно, мне нужно туда, где я буду с ней…

— Она скоро вернется из Флер, и вы будете вместе. Хочешь, я прямо сейчас распоряжусь, чтобы ее вызвали? Чтобы она купила билеты на дирижабль и прилетела, хочешь? — прошептал он, ненавидя себя за надежду, которая зажглась в глазах Джека.

— Правда?.. Она вернется, Уолтер?

— Конечно, — пообещал он.

— Напиши… она нужна мне, я не могу без нее… постой, нет, не уходи! Останься, когда ты рядом я… я верю, что она жива… соври мне еще, прошу тебя, — простонал он, упираясь лбом в его плечо.

И Уолтер, едва раскачиваясь и продолжая прижимать его к себе и гладить по волосам, тихо начал:

— Она жива и с ней все хорошо. Нет ни страха, ни боли, ни крови, и ее сердце бьется ровно, и будет биться в ее груди еще много-много лет. Над Альбионом сегодня особенно ядовитый туман, кажется, горит текстильная фабрика и все химикаты поднимаются в воздух. Ты вдохнул этот туман, ты так много работал, так долго не спал, и тебе привиделось нечто ужасное. Абсурдное. Ты всегда был таким умным, как ты мог поверить, что смог поднять на Кэт руку? Она жива, читает сейчас в кровати, сняв очки и немного щурит глаза. Вот она посмеется, когда мы ей расскажем. «Джек? Чтобы меня убил мой Джек? Какую вы глупость придумали, мальчики», — скажет она и улыбнется. И ты поймешь, что это все и правда ужасная глупость, чудовищная ошибка…

Он говорил и в последний раз в жизни так свято верил в свои слова о Кэт. Потому что в груди у него что-то рвалось, трещало и звенело, стремясь вырваться наружу: правда! Джек и правда убил Кэтрин. Но он давил эту мысль, не позволяя себе сомнений.

Уолтер говорил и часто вытирал рукавом слезы, которые никак не останавливались, жгли глаза и служили свидетельством его бессилия перед беспощадной реальностью. Они горчили болью его лицемерия и предательства. Он должен был верить в его невиновность, должен был, должен!

Джек всегда делал то, что должен. И сейчас верил Уолтеру, каждому его слову, и за это он ненавидел себя еще больше. Чувствовал, как постепенно Джек перестает дрожать, как становится ровнее свистящее дыхание, видел, как в глазах появляется осмысленность.

— Уолтер? — тихо сказал Джек, отстраняясь и садясь ровно. В его глазах все еще читалась растерянность, но взгляд стал вполне осмысленным. — Сейчас за мной придут. Прости меня, я правда хотел, чтобы все кончилось хорошо.

— Кто за тобой придет? — спросил он, пытаясь понять, бредит брат или уже нет.

— Жандармы, Уолтер, — усмехнулся Джек. — Жандармы. Я ведь действительно убийца.

— Ты… ты убил Кэтрин? — Уолтер никак не мог поверить в то, что сейчас услышал.

— Кэт? Мою милую мисс Борден… я не справился. Не выполнил свой долг — врача, мужчины, солдата, Говарда, мужа. Ни один из этих долгов. И каждый из них привяжут к моим ногам, когда будут вешать. Джек медленно встал и протянул ему руку. — Прости меня, Уолтер. Я и долг брата не выполнил.

Уолтер взял его за руку, и Джек рывком поставил его на ноги. Он отупело смотрел, как Джек поправляет пальто, перевязывает шарф и приглаживает волосы, и не мог поверить в то, что они и правда прощаются навсегда.

— Джек, ты раз в жизни решил пошутить? Тогда у тебя вышло неудачно…

— Да, вышло неудачно. Но я не шучу, Уолтер, нет. Мою лабораторию действительно нашли и я думаю эти идиоты сейчас лапают мои реторты и скальпели, гадая, какими из них я это сделал. Надеюсь, кто-нибудь разобьет пробирку со штаммом гунхэгской лихорадки, — усмехнулся он.

Он никак не мог поверить в то, что услышал. Это просто не укладывалось в голове. Да, Джек поехал на войну в Гунхэго, и скорее всего делал там ужасные вещи. Да, он был жесток и не знал сострадания, но есть предел, отделяющий жестокость от убийства любимого человека, и Уолтер не мог представить, что Джек ее перешел.

В лихорадочном ворохе мыслей вспыхнула одна — яркая, рациональная, и от того показавшаяся правильной. Уолтер ухватился за нее, стараясь сохранить собственный рассудок.

— Почему ты здесь стоишь?! В Вудчестере, проклятье, Джек! За тобой ведь и правда придут…

«А если он действительно убийца — что, выпустишь его на улицу?» — царапнул сознание ехидный внутренний голос, но он только отмахнулся.

Это все ошибка, а значит, незачем рисковать понапрасну.

Но Джек только улыбнулся и покачал головой.

— Мои долги, Уолтер. Всю жизнь провел, отдавая их. Наш отец, пожалуй, хотел бы, чтобы я сбежал. Постарался избежать скандала. Но я хочу раз в жизни побыть благородным, упертым идиотом. Знаешь, что это значит?

— Нет…

— Это значит, что я хочу умереть. И да не приснюсь я Спящему в следующем Сне. А вот и они.

Снаружи раздался грохот, а следом — раздраженные голоса жандармов и надменно-ледяной — Ричарда Говарда.

— Джек, прошу тебя… ты знаешь, в Вудчестере много выходов…

— Уолтер, оставь, — отмахнулся он. — Слушай… я где-то ошибся. Не знаю где. Не могу понять, почему все пошло не так, но ты… сделай все правильно. Плевать на род Говардов, на отца и Вудчестер. Не позволяй им себя убить.

— Что ты такое говоришь… — ошеломленно прошептал Уолтер. Если Джек говорит ему забыть о долге — значит, Спящий проснется с минуты на минуту. — Как же род, мать его, Говардов, о долге перед которым вы с отцом твердили всю жизнь?!

Голоса замолкли, и на лестнице послышались шаги. Джек еще раз поправил пальто и встал лицом к двери. А потом обернулся, и Уолтер увидел, как растягиваются в безумной улыбке его губы и искорки искреннего веселья зажигаются в потемневших глазах:

— Ах, Уолтер! Будем откровенны — как Говард ты безнадежно потерян.

Пациентка 34, Ксу Дэнь, 27 лет, маркитантка, до войны — мелкая торговка. Прибыла в Лестерхаус с легкой формой истощения. Следы насилия, ранний срок беременности. Помещена под особое наблюдение.