Палатки с едой были ярко-желтыми. Уолтер остановился у той, что торговала выпечкой и кофе, и предложил Эльстер выбирать. Она осторожно сняла очки и стала оглядывать прилавок.

— Уолтер, я понятия не имею, что это все такое, но хочется всего.

На широком складном столе были разложены лотки из вощенной бумаги. Уолтер различил несколько видов пирогов, орехи в меду, восточную сладость, по виду похожую на бежевый пух и множество видов печенья. Все остальное было для него было такой же загадкой, как для Эльстер.

— Я тоже понятия не имею, что такое большинство из этого. Хочешь, чтобы я выбрал?

Она неуверенно кивнула. Уолтер, усмехнувшись, указал торговцу на два лотка и попросил два стакана кофе.

— Держи. Я помню, когда я только сюда прибыл, в кафе попробовал этот пирог, и понял, зачем ехал.

В Кайзерстате было принято густо посыпать пироги корицей с сахаром, а в яблочную начинку лить карамель. Подавали его теплым или, как здесь, держали подогретым. С горячим кофе он мог придать сил для любого свершения. Даже для того, чтобы пережить последний день в любимом городе.

Уолтер подумал, стоит ли ему вытрясти остатки сбережений и купить себе приличный костюм, чтобы отца не хватил удар при виде надежды рода Говардов в старой шинели, но потом решил, что он переживет и это испытание.

В одной из палаток они купили Эльстер простое серое платье для встречи с будущим работодателем и черный шерстяной брючный костюм в дорогу. Уолтер хотел попросить ее больше не разыгрывать спектакля про бабушку, но она и не собиралась этого делать. Торговцем оказался невысокий, полный мужчина и Уолтер краем уха услышал, как Эльстер что-то мурлычет ему об игрушечных медвежатах. В результате обновки Эльстер обошлись ему всего в две монеты, хотя Уолтер бы предпочел заплатить полную цену. Она переоделась, и Уолтер видел, как она с отвращением выбросила прошлые вещи в мусорный бак рядом с одной из палаток.

Потом Эльстер потащила его к темно-синей палатке ювелиров. Пока она перебирала цепочки, подвески и кольца, Уолтер разглядывал широкий кожаный браслет, перевитый серебряной цепью. Браслет чем-то особенно привлекал его. Наверное тем, что идеально подходил Музыканту Уолтеру — простая вещь, недешевая, но не броская.

Пока он предавался размышлениям над браслетом, Эльстер зачем-то вцепилась в совершенно дикарское колье из толстых цепей рыжего золота.

— Смотри, Ганс, какая прелесть!

— Оно не идет твоей изящной шейке, милая, — улыбнулся Уолтер.

— Да нет же, ты только посмотри, как оно блестит!

Уолтер честно разглядывал колье и слушал разглагольствования купца о том, сколь драгоценную вещь выбрала «златоглазая фройляйн», и как колье прекрасно подходит к ее волосам. Потом ей надоела эта игра, она вернула украшение торговцу и быстрым шагом отошла к другой палатке.

Начинало темнеть. До отправки дирижабля оставалось четыре часа. До аэродрома ехать было около получаса, с учетом того, что улицы были почти пусты — большинство горожан оставались на ярмарке до закрытия.

— Устала? — спросил он Эльстер, которая довольно улыбалась, как кошка, наевшаяся сметаны.

— Не очень. Давай еще кофе, посмотрим, что там на помосте и поедем?

— Хорошо, — улыбнулся ей Уолтер.

На помосте в цветах зажигались золотые огни. Когда они подошли, зазывала как раз закончил представлять следующего артиста.

— …Томас Штармвайд!

На сцену вышел мужчина в темно-синем старомодном камзоле. Внешность его была столь необычна, что Уолтеру сперва показалось, что на него навели морок.

Томасу явно недавно разменял пятый десяток. Высокий, худой и рыжий, как лис. На лиса он и был похож настолько, что Уолтеру казалось, что чародеи усилили это сходство. Тонкие губы, длинный нос и узкое лицо, и улыбка, полная белоснежных зубов, похожих на клыки. Настоящий лис, с узкой мордой, тронутой пеплом седины. Но угрожающе он не выглядел, выражение лица у него было тоже лисье — лукавое, но не злое.

— Я приветствую этот город с такой же радостью, с какой он приветствовал меня! — громко сказал он, делая шаг к краю сцены и распахивая руки будто для объятия. От его движения в стороны разлетелись пара десятков белоснежных голубей. Казалось, он вытряхнул их из рукавов.

Люди у помоста отозвались одобрительным гулом. Уолтер, спохватившись, стал за спину Эльстер, положил руки ей на плечи и снял с нее очки. Она благодарно кивнула и подалась назад, плотнее прижимаясь к нему и не отрывая взгляд от сцены.

— Я тысячу раз выходил в море, две тысячи раз поднимался в небо и видел все рельсовые пути пяти стран! Снежная Гардарика встречала меня так же радушно, как и цветочная Флер, и даже надменная, обожженная солнцем Энотрия была рада моей труппе! Я привез вам по кусочку каждой страны, в которой бывал, чтобы увековечить мою любовь к Кайзерстату!

Томас повел в воздухе ладонью и поймал ниоткуда взявшийся апельсин. Сел на край сцены, достал из кармана небольшой серебристый нож.

— Время кажется нам скоротечным. Мы вздыхаем о том, что стареем, и думаем, что наше время уходит безвозвратно.

Он разрезал апельсин на две части, и Уолтер увидел, на землю частыми каплями потек сок. Потом Томас разделил одну половину на несколько долек, спрыгнул со сцены и протянул их детям из первого ряда. Молча вернулся на сцену, сжал между ладонями вторую половину. Сначала на сцену с глухим стуком начали падать частые прозрачные капли, но постепенно они темнели, становились гуще, и вот уже его руки целиком покрывало нечто мазутно-черное, вязкое, лениво тянущееся свисающими нитями к доскам помоста.

— Время уходит, и нам кажется, что мы уже не те, что раньше. Многим кажется, что мы превращаемся в нечто… ужасное.

Он развел руки. От апельсина не осталось даже корки, только черные нити тянулись между его ладоней, словно гирлянда.

— Но это неправда. Кем бы ни были, кем бы ни стали — мы всегда тот же белоснежный флердоранж, что и раньше…

Уолтер услышал общий восторженный вздох. Сначала нити посветлели, потом запульсировали, и вот уже Томас держит не густую, тянущуюся массу, а тонкие ветки, на которых стремительно распускаются темно-зеленые листья. А затем — белоснежные апельсиновые цветы.

«Спаси меня, Уолтер…»

«Всегда тот же белоснежный флердоранж…»

«Лжете, господин фокусник», — со злостью подумал Уолтер.

— Удивительно. В этом мире есть настоящие чародеи, а люди смотрят на фокусы и ходят к гадалкам Идущих, — тихо заметила Эльстер.

— В настоящих чародеях для них нет тайны. К тому же чародеи редко устраивают шоу, — сказал Уолтер, не отрывая взгляда от покрывающейся белой цветочной пеной гирлянды.

— Знаешь, Уолтер, я знаю много людей, которые никогда не были флердоранжем, — усмехнулась Эльстер, сжимая его руку. — Пойдем? Может, погуляем перед отъездом по аэродрому.

— Пойдем, — кивнул он.

Томас, взмахнув руками, рассыпал гирлянду цветов сотнями белоснежных бабочек, взвившихся в темнеющее небо.

Уолтер отвернулся от сцены.

Его представление в Лигеплаце было закончено.

На аэродром Уолтер с Эльстер прибыли, когда окончательно стемнело. «Винсент» уже принимал пассажиров на борт, и они решили не задерживаться. Уолтер не в первый раз летел на дирижабле и почти не слушал стюарда, который монотонно зачитывал правила безопасности. Почувствовал, как Эльстер сжала его пальцы, услышав: «Механические устройства допускаются на борт только при наличии сертификата о полном осмотре и устранении неисправностей».

Он обнадеживающе сжал ее руку в ответ. Эльстер — не «механическое устройство», чтобы ни говорили. Даже если он своими глазами видел, как в ее руке крутятся шестеренки.

«К тому же она говорила, что уже прошла осмотр незадолго до побега, а по морю до Альбиона добираться некогда», — мелькнула циничная мысль.