Открыл окно и уставился на проплывающую мимо вересковую равнину. Скоро вереск должен расцвести и серо-бурое, залитое туманами пространство укроется лиловой пеной.

— Уолтер? — Эльстер тронула его за рукав.

— Я запутался, — тихо сказал он. — Я должен его ненавидеть. А он как будто издевается надо мной, сначала рассказывая, как пытал людей, а потом…

Эльстер кивнула. Она стояла, заложив руки за спину и смотрела на него снизу вверх.

— Ты узнал, что хотел? Узнал, что он изобрел?

— Нет, — признался он. — Не могу. Боюсь узнать правду. Я и так с каждым днем чувствую, как все вернее схожу с ума. И не понимаю, что это за вещество такое, что не выводится из организма месяцами. Становится только хуже, а ведь должно быть наоборот…

— Уолтер, а где он похоронен? — вдруг спросила Эльстер. Он замер, слегка обескураженный вопросом.

— В фамильном склепе Говардов, недалеко от Вудчестера.

— Это что, у вас дом на родовом кладбище стоит?

— Конечно, а как иначе?

— Ты не переживай, все у тебя с головой в порядке, — обнадежила она. — Вы там просто все двинутые. А почему ты не сходил к нему на могилу?

— Не успел. Хотя собирался. Но знаешь… у меня тогда было ощущение, что он будет не рад меня видеть…

— А сейчас?

«Потому что никто, ни при каких обстоятельствах не смеет…» — единственная фраза, написанная дрожащим почерком. Зачеркнута аккуратно, словно по линейке.

— А сейчас мне жаль, что сразу туда не пошел, — признался он.

Эльстер протянула руку, словно собираясь до него дотронуться, но потом уронила ее, и в ее взгляде скользнула какая-то растерянность. Она снова протянула руку и аккуратно поправила его сбившийся шарф. Жест вышел холодным и почти официальным, но она успела провести кончиками пальцев от его уха к затылку.

— Не следует вам столько пить, патер Ливрик, — громко сказала она, улыбнувшись.

— А вам, юноша, следует помнить, где ваше место, — ответил он, и в его голосе было больше нежности, чем он хотел себе позволить.

…

На станции к ним присоединились еще двое попутчиков — пожилая пара. Женщина скромно несла накрытую белой тряпицей корзинку, а мужчина катил за собой тележку, на которой возвышались пара клеток с флегматичными белоснежными гусями, три перемотанных веревками чемодана и сумка, из которой раздавались звуки, напоминающие одновременно звериный рык и вой вьюги.

Увидев Уолтера, женщина широко улыбнулась и осенила себя и мужа знаком Спящего. Сказала, что ее зовут Лорой, а мужа — Бэрром. Потрепала Эльстер по щеке, назвав «славным мальчишечкой». Уолтер почти увидел, как Эльстер кусает ее за руку, но, к его восхищению, ей хватило самообладания промолчать и даже кисло улыбнуться.

А потом Лора открыла сумку.

Уолтер на секунду поверил, что «вы все умрете» рыжей Идущей случится прямо сейчас. Из сумки вырвалось нечто угольно-черное, с горящими ненавистью зелеными глазами и хвостом-трубой. Кот, пометавшись по купе и оставив на столе несколько царапин, замер в невозможном балансе на оконной раме и с ненавистью уставился на Уолтера.

— Это что?! — сипло спросил Бен, прикрывающий напуганную Зои.

— Котик. Лучший мышелов из всех, кто у нас был за три десятка лет, — с гордостью ответила Лора. — Главное было правильно назвать. Котеночком его совсем взяли, возвращались с казни…

— Дайте-ка угадаю, — проворчал Уолтер, глядя коту в глаза.

— Подобрали, когда с площади шли, там как раз повесили этого маньяка, Джека Говарда…

Кот утробно заурчал, распушившись еще больше. А потом открыл пасть, обнажив белоснежные клыки едва ли не в полпальца длиной и почти беззвучно зашипел.

— Славный котик, — одобрил Уолтер. — Бешеный темперамент, весь в тезку. Вы в Эгберте живете?

— Возвращаемся к моей сестре с Альбиона, — слегка удивленно отозвалась Лора. — Несколько лет ее не видели…

— И что, неужели он согласился жрать альбионских мышей? — скептически спросил Уолтер.

— Конечно, чем альбионские мыши хуже эгбертских? — подал голос Бэрр.

— Джек Говард бы с вами поспорил, — криво усмехнулся Уолтер. — Видимо, это были социально неблагонадежные мыши.

Остаток дня прошел довольно мирно. У Лоры в корзинке оказались пирог, завернутый в чистое полотенце, головка сыра, каравай и расписной горшок с топленым маслом. Уолтера все еще мутило от одного вида еды, а Эльстер смотрела на Лору с неприкрытой враждебностью и категорически отказалась есть. Уолтер снова молча поблагодарил Спящего за привилегии, которые давал ему сюртук и заявил, что они соблюдают пост.

Зои смотрела на Лору влюбленными глазами и застенчиво улыбалась, а когда она вытащила из кармана несколько дешевых конфет в ярких бумажных фантиках — бросилась ей на шею. Эльстер следила за сценой с едва заметной ревностью. Уолтер видел, что ее все сильнее раздражают новые попутчики, но уже утром поезд должен был прибыть на Лоу.

Ночью Уолтер не спал, рассеянно обнимая Эльстер, положившую голову ему на колени. Он пил чай, по вкусу больше напоминавший заваренную пыль, добавив в него десять капель тоника и пытался читать дневник. Но с каждой минутой у него все больше слезились глаза, а слова никак не желали складываться во что-то осмысленное.

Сон не приходил, но почему-то нарастала тревога. Уолтеру казалось, что там, в соседних купе, все громче и громче спорят люди, много, много людей, десятки голосов нарастали, словно шум прибоя.

Вагоны третьего класса. Студенты, рабочие, Идущие — все они любили пошуметь среди ночи. Да что там, вдохновенные речи Бена вчера тоже наверняка кому-то мешали спать.

И все же все сильнее нарастала тревога. Голоса пугали, царапали изнутри, путали мысли, растягивая их словно лески на рыболовных крючках.

Уолтер зажмурился, стараясь сосредоточиться на какой-нибудь мысли, но ничего не получалось. Ему казалось, что он не то тонет, не то срывается со скользкого обрыва, вырывающегося из-под пальцев.

В этот момент ему на плечо легла чья-то тяжелая и теплая ладонь. Он, вздрогнув, обернулся, толкнув Эльстер. Она тут же проснулась и села, испуганно озираясь.

Никого не было, только кот Лоры поставил ему на плечо лапы и смотрел в упор огромными зелеными глазами.

— Твою-то мать, котик, — шепотом выругался он. Кот не шевелился, и его усы слегка щекотали щеку. — Какого Проснувшегося тебе надо?

Кот несколько раз мотнул хвостом, а потом вдруг боднул его лбом в переносицу. Уолтеру показалось, что его ударили в лицо кулаком — на ласку жест был похож меньше всего. Ругаясь и потирая нос, он пропустил момент, когда кот соскользнул со спинки кресла к нему на колени.

— Он… он что, только что меня выгнал? — растерянно прошептала Эльстер.

— Кажется… — в тон ей ответил Уолтер, наблюдая, как кот переминается, а потом сворачивается клубком. — Восхитительно. Иди ко мне, — позвал он Эльстер.

Она прижалась к его боку и положила голову ему на плечо. Он поправил сползшее с ее плеч пальто, которым она укрывалась.

— Я слышу голоса. Ты слышишь? — тихо спросил он.

— Нет. Но я тоже слышала в Колыбели, — ответила она. — Не можем же мы все разом сойти с ума? Вот Бену с утра тоже померещилось.

— Не понимаю, какого… Может мир сходит с ума? Спящий просыпается?

— Никто не просыпается, — прошептала Эльстер, воровато оглядываясь и целуя его в уголок губ.

Ему ничего не хотелось так отчаянно, как ответить, но он не осмелился.

Эльстер засыпала легко и быстро. Уолтер ей даже завидовал — он с самого Лигеплаца нормально не спал.

А голоса все не смолкали. Они звучали, накатывая волнами, то с шуршанием отступая, то нарастая. Уолтер почувствовал, что еще немного — и он будет готов до утра слушать голос Джека. Даже если он будет рассказывать ему о своих подвигах в Гунхэго.

Вдруг на коленях что-то завибрировало, а следом раздался густой, громкий звук, похожий на рокот работающей машины. Уолтер не сразу понял, что произошло.

Кот мурлыкал, щуря светящиеся в темноте глаза. Он мурлыкал, и Уолтер не мог расслышать голосов.