— Лучше бы волновались за то, что она сама к нам переедет, — засмеялся Ви, — она же от него надолго не отходит.
— Ну, нет, я ей друг, но холостяцкую нашу берложеньку пусть не метит, — погладил по обоям Чонгук. — В гости пусть приходит, но чтоб не засиживалась. Тут мужицкая хата! — Он развернулся и пошёл в спальню, снять с себя поскрипывающие немного кожаные штаны, потому что больше никуда сегодня не собирался.
— Эй, ты куда? Уже почти готово всё! — бросил ему в спину Ви.
— Переоденусь и вернусь! — Чонгук вошёл в комнату с кроватями и, сев на одну из них, свою, перед этим расстегнув ремень, стал стягивать одну штанину за другой. Напротив оказалась постель Тэхёна, над которой, по всей стене, висели его чёрно-белые рисунки карандашом. Большинство из них изображало девушку с длинными светлыми волосами. Элию. Чонгук вздохнул, понимая, что Ви не разлюбил её и не забыл. Да, он смирился с потерей, но не совсем уж потерял надежду. Просто такой он был человек, что способен был носить чувства в себе, может быть и страдая, но никак не выражая это внешне. Совесть Чонгука немного его грызла, ведь и его вина в том, что Элия пропала, была. Он последовал в ту ночь, не дождавшись долго друга, следом, бегал по улицам и переулкам, разыскал, в конце концов, Ви, придушенного и бессознательного, привёл его в себя и помог дойти до гостиницы, где уже не было ни Эвра, ни девушки. А потом… потом искать сбежавшую пару было бесполезно, как иглу в стоге сена, хоть они и пытались, почти год, везде, где могли. Беда золотых всегда была в том, что их слишком мало, так что не изучить и не обыскать всю территорию. К тому же, они не знали, чей это был заказ? К кому увёл Элию Чживон? Если это были синеозёрные, синьцзянцы, драконы, юньнанцы, то возникали тысячи километров, на которые нельзя было и сунуться, чтобы поискать. Да и, всякое могло быть, вдруг провидицу украли арабы или американцы? Невозможно обыскать весь белый свет, когда не знаешь, за что зацепиться. И надо же было случиться такому чуду, чтобы наёмнику Эвру вновь дали задание, пересекающее его с золотыми. Они почти упустили его окончательно, но какие-то неведомые силы не позволили проигрышу повториться. Теперь их должна ждать победа, и ничто иное!
— Гук, ты идёшь?! — крикнул Чимин с кухни.
— Иду! — ответил он и, натянув спортивные штаны, бросил упрямый взор на портрет Элии.
***
Руку то покалывало, то жгло, то щипало, то дёргало. Но это всё было терпимо по сравнению с той адской болью, которая закончилась. Она затмевала разум и сводила с ума, от этой боли хрустели сжатые зубы и щемило позвоночник выгибающейся спины, тело крутило судорогами, но всё шло от одной лишь руки. Бобби почувствовал свободу дыхания, не в первый раз придя в себя, но первый раз сумев открыть глаза. Зрение некоторое время плавало и не настраивалось, утопающее в белизне и ярком свете. Потом, присмотревшись, Чживон понял, что не так уж и ярко, просто непривычно светло после долгого пребывания где-то в темноте. Он сделал ещё глубокий вдох, убеждаясь, что в груди стало легче и голова не жарится в невидимом обруче, и кости не ломит на части, и не горит до адовой муки плечо. Только покалывает предплечье, отдавая эхом это ощущение в пальцы.
Бобби стал понимать, что лежит на больничной кушетке. Он в госпитале?! Как же так, БиАй решился на такое? Рискнул разоблачением их всех? Или согласился на… Чживон дёрнулся и почти подскочил, в ужасе вспомнив, что для спасения жизни ему нужно было ампутировать руку. Не были ли жжение и пощипывание фантомными? Бобби приподнялся, глядя на руку, свою руку, присутствующую руку, имеющуюся в наличии. Потерев другой глаза, в которых ещё мутнело, он сконцентрировался и всмотрелся в конечность. Она стала более чёткой. Живая? Бобби пошевелил ей, и всё получилось. Пальцы гнулись, локтевой сустав тоже. Всё почти без труда, с обычными усилиями мышц. Проморгавшись, Чживон поднёс руку поближе к глазам. Она казалась излишне бледной. Землистой. Сглотнув слюну, он напряженно повёл зрачками, исследуя странно выглядящую поверхность. На руке больше не было ни волоска, как у пластиковой, только, в отличие от пластика, она не поблёскивала глянцево, а немного скукожилась, словно от сухости, словно её пожгло и просушило, и кожа местами превратилась в старый пергамент, нанесённый на хрящеватую бугристость динозавра. Бобби опять пошевелил рукой. Всё получалось, и неказистая поверхность не рвалась, не сжималась, на ней даже не образовывалось нормальных складок, будто она окаменела. Начинаясь чуть ниже плеча, такая отталкивающая оболочка доходила до запястья, не затронув кисть. Может, это было не совсем отталкивающе, но по сравнению с тем, что имел Бобби раньше… Он сжал кулак, проверяя силу. Сила осталась. А бицепс не стоило и напрягать — он застыл в новом виде, кристаллизовался изнутри, и рельефный холмик, какого долго добиваются в качалках, натружено и бессменно расположился где-то в мышечной массе.
В палате появился человек. В белом халате и неизвестный Чживону, он корректно улыбался и не подходил слишком близко. Стёкла его узких очков отразили холодный свет длинных ламп на потолке. «Это доктор» — угадал Бобби.
— Что с моей рукой? — спросил он, услышав по первым своим словам, что горло в конец охрипло и немного отвыкло говорить. Мужчина подставил удобно для беседы стул и опустился на него, прежде чем произнести:
— Она цела.
— Да, но… она неважно выглядит, — хмыкнул Бобби, ещё и ещё убеждаясь, что чувствует руку, что владеет ею.
— Отчекрыжить? — не меняя улыбки на что-либо другое, вежливо спросил врач.
— Нет! Нет, просто… хотел понять…
— Я Ю Ёндже, — представился незнакомец. — Это я её спас. Её и вас. Я ученый, биохимик, и вряд ли я в двух словах смогу объяснить вам всё, что я предпринял, чтобы вы поняли. Да и нужно ли это? Вы живы, у вас есть рука. Что ещё вам нужно?
— Не отказался бы от глотка виски, — посетовал косвенно на сухость во рту Бобби.
— Юмор — первый признак выздоровления, — Ёндже указал пальцем куда-то в сторону. — Для утоления жажды вода вон там. Это не бар, молодой человек, и вы пока что не на курорте.
— Где мои друзья? — увидев в заданном направлении бутылку с водой и стакан, Чживон взял бутылку и запил из горла, держа его на некотором расстоянии от губ и наслаждаясь побежавшей внутрь влагой.
— Думаю, каждый у себя дома. Они в курсе, что вы здесь. Чуть позже я дам вам с ними созвониться. — Слабость вызвала кратковременную тряску в Бобби и он пролил немного воды на свою поврежденную руку. Заметив, что не ощутил кожей этого происшествия, он отставил бутылку и потрогал левой правую руку. Сжал, надавил. Почти ничего.
— Чувствительности нет из-за наркоза? — посмотрел он на Ёндже.
— Нет, чувствительность вряд ли вернётся вообще на внешнем покрове площади, там, где особенно искажённые участки кожи. Из плюсов — изнутри боль тоже вряд ли будете чувствовать, когда пройдут имеющиеся сейчас симптомы: жжение, зуд, нытьё кости. Если порежетесь или поранитесь, скорее всего, не заметите.
— У меня были настолько поражены нервные окончания?
— Дело не в этом. В этой части вашего организма теперь присутствует некий ген — искусственно выведенный и разработанный, разумеется, — неживотного характера. Там теперь не живые клетки, а мёртвые. Не те, которые умерли и будут разлагаться, что, собственно, и происходило, пока я не вмешался, а те, которые изначально не флора и не фауна.
— И что же это? Камень? — постучал Бобби по руке, обозначив её неестественную твердость.
— Фуллерит, если быть точным. Это молекулярный кристалл, прочнее алмаза в несколько раз, и, прошу вас, не просите объяснять, как я делаю генетические модификации органики, приживающиеся и участвующие в развитии клеток. Собственно, это секрет моей гениальности, — улыбнулся чуть сильнее Ёндже.
— Если это камень, то его можно красивенько отшлифовать? — внимательно засмотрелся на руку, и задумался Бобби. «Прочнее алмаза, говорите? И что же мне, дрова теперь локтем колоть? Впрочем, на Утёсе богов мы и так долбили кирпичи ребром ладони».
