Закупившись магнитиками на холодильник (ни у одного золотого точно не было сувениров из Сингапура уже лет семь! С тех пор, как Дракон установил тут свою власть и свои законы), открытками с Мерлионом, статуэткой-Мерлионом, футболкой с Мерлионом и прочим балластом, служившим прикрытием в его деятельности, Чонгук купил билет на колесо обозрения, чтобы раз и навсегда, окончательно, обозреть как можно большее в Сингапуре. С колеса, хоть оно и стояло очень близко к побережью и имело радиус просмотра вокруг себя почти двадцать пять километров в каждую сторону, как второй по высоте в мире подобный аттракцион, не было видно дальних островов, но зато, за полчаса поездки, успевалось и поглазеть, и подумать, и отдохнуть. Кабинку можно было бы снять сразу на два-три круга, но это бы обошлось в сотню сингапурских долларов, почти в семьдесят пять американских, а поскольку под рукой не было Чжунэ с кошельком, Чонгук не стал тратить деньги Хосока, которые тот дал ему на расходы.

Как провести последние сутки в Сингапуре с наибольшей пользой? С таким энтузиазмом летел он сюда, считая, что справится с заданием, но переоценил себя. Чонгук был искусным воином, но для шпионажа чего-то не хватало, это верно. Впрочем, а кто бы из опытных смог разнюхать вот так за три-четыре дня темницу, где содержится Элия? Для этого и самому следует быть экстрасенсом или медиумом.

За стеклянной стеной металлической капсулы, кружившейся вокруг оси, голубела бирюзовая вода, согреваемая жёлтым, как мякоть манго, солнцем. Сотни мелких и больших корабликов мчались к берегу и от него, белизной они походили на чаек. В самой дали, на горизонте, виднелся противоположный берег, принадлежавший уже Индонезии. Поразительный вид, ощущение, что весь мир лёг под ногами, а сам Сингапур превратился в муравейник, испещренный ходами, лазами, дверцами, норами и тайными отверстиями. Интересно, а Дракон тут хоть раз катался? Любовался захваченной территорией? Или ему не хватает должного лиризма в характере, чтобы снизойти до получаса в кабинке колеса обозрения?

Круг кончился, и Чонгук выбрался на землю. Точнее, начищенный плиточный пол трёхэтажного центра с ресторанами и супермаркетами, который служил фундаментом колесу. Ему позвонил Чжунэ, поинтересовавшись, куда он пропал и золотой, решив не возвращаться в гостиницу без надобности, позвал компаньона на причал, чтобы, всё-таки, прошвырнуться на экскурсионной яхте. Встретившись там через некоторое время, они оказались на палубе, где через рупор, на китайском, рассказывала всякие подробности девушка-гид. Чонгук надеялся услышать что-нибудь примечательное, нужное, наводящее, выдающее, но экскурсия не выходила за рамки обычных историй и статистических данных по тем местам, которые виднелись за бортом. Яхта делала несколько остановок, одна из которых была на маленьком островке, который Чонгуку казался подозрительными на карте, но вблизи он увидел и понял, что держать там кого-либо невозможно, настолько это были неприспособленные, поросшие джунглями участки, куда, к тому же, вот так может причалить туристическая группка и сунуть свой нос. А вот куда им никто не разрешит носы совать? Правильно, к маякам, как к стратегическим элементам обслуживания флота, как коммерческого, так и военного. Если он был у Сингапура — этого Чонгук вновь не знал, как и Чжунэ, служивший не энциклопедией-путеводителем, а навигатором по государству.

Прогулка заняла много времени, но и проплыли они несколько десятков километров, лавируя между отмелями и другими, конкурирующими катерами, теплоходами и моторными лодками. Медленно проходили мимо танкеры и баркасы, а в небольшой гавани Гук заметил устаревшие джонки, видимо, хранимые традиционно настроенными рыбаками. Море не было стихией золотого и, хотя он плавал очень хорошо, всё равно на него находила тоска от созерцания глубокой, непроглядной до дна воды, не сулящей ничего доброго. Было что-то такое у морских и океанских просторов, говорящее, что это не для людей, что они с этим не совладают, не сживутся, не управятся. Да, небо тоже для птиц и тех, кто умеет летать — а это снова не люди, — но Чонгук, повзрослевший на горных высотах, ощущал там лёгкость и власть над своей судьбой, а здесь — нет. Казалось, что масса воды давит, накрывает, лишает самостоятельности и обездвиживает, плотно заливает, хороня под собой попытки сопротивляться. Есть во всём этом противопоставлении какое-то не требующее объяснений ощущение, почему наверх тянет больше, чем на дно. Наверху вольно и просторно, а на дне — тяжело и беспросветно. И как, должно быть, неуютно и неприятно Элии, выросшей в Тибете, быть окруженной этими рябящими волнами, как змеиная кожа переливающимися от края до края, влажно и скользко бурля, никогда не успокаиваясь.

— И каков дальнейший план действий? — Парни сошли на сушу, и Чжунэ, хмурый и обмахивающий себя ладонью, вяло плёлся рядом с Чонгуком.

— Да никакого… ты чего это? Позеленевший какой-то. У тебя морская болезнь?

— Вроде не было, но столько кататься по этому дурацкому проливу — кого угодно укачает. Что тебе дала эта прогулка?

— Да так, для общего развития. Я посмотрел, как выглядят острова, которые не просматривались на карте. И просто подумал о смысле бытия.

— Для этого непременно надо было бултыхаться на грёбаной яхте?

— Я тоже не в восторге и от пролива, и от яхты, но ты, по-моему, слишком критичен. Тебе хоть что-нибудь нравится вокруг? Вроде не старый ещё, а ничего не хвалишь, только ругаешь. Мы на отдыхе, эй!

— Да какой отдых? Чему мне радоваться? Нагрузили непонятным типом в компанию, угрожают жизнью друзей и их близких, а я должен балдеть, загорать и тянуть коктейли? Я и так стараюсь соответствовать своему обычному поведению.

— Прости, я понимаю. Потерпи ещё день, завтра, я думаю, нам нужно улетать обратно. — Чжунэ приподнял брови и, наверное, ожидая радость, которая вырвалась бы сама, понял, что без его участия эмоции не работают, притупившиеся за эти нелёгкие дни. Вымучив улыбку, дракон хлопнул в ладони:

— Неужели хозяин подарит мне носок и Добби** будет свободен?

— Пошли, пообедаем где-нибудь, Добби.

— Меня до сих пор подташнивает от твоей яхты, я не хочу есть.

— А я хочу. Аппетит, как известно, приходит во время еды, посмотришь на меня и захочешь тоже. Я не кабачки закажу, не волнуйся.

— Твою ж мать, вот как у тебя всё время получается меня подъёбывать, словно не специально?

— Ты слишком напыщенный и обидчивый, это нетрудно делать. Был бы проще — остроты бы в тебя не попадали. Трудно задеть человека, который умеет смеяться сам над собой. Не пытался?

— Мне не до смеха в последнее время.

— А до этого ты был массовик-затейник?

— Бля, вот опять ты!..

— Ладно-ладно, я честно постараюсь больше так не делать. Только не давай мне поводов.

— Я как будто специально их даю, а? — злясь, нервируемый, прошипел дракон. Чонгук остановился, прежде чем уйти из порта. Освежающий бриз растормошил ему волосы, лицо припекали послеполуденные лучи, с берега всё явственнее доносились запахи жареного мяса, имбирных соусов, пикантных супчиков из морепродуктов.

— Чжунэ! — Тот обернулся, нацепив солнечные очки. — Но ведь в целом-то — этот мир прекрасен!

— Не замечал особо, — хохотнул язвительно студент.

— Замечать нужно неприметное. Прекрасный мир хорошо видно и не приглядываясь.

Примечания:

* аватара — термин, которым в индуизме называют бога, нисшедшего в материальный мир с определённой миссией, иными словами, нисхождение в мир людей высшей силы в каком-либо образе

** домовой из произведений о Гарри Поттере

Исчерпанные предположения и напрасность попыток. Обидно, что не справился сам, в одиночку, и то, что осталось сделать — придётся делать с товарищами. Не унывать следует, а работать над собой, над хитростью, пронырливостью, догадливостью. Чонгук стоял на мосточке над куцым каналом, вода в нём и не двигалась на первый взгляд вовсе, полупрозрачная и тинистая, так, застаивалась, испаряясь и охлаждая бетон, заковавший её. Всё вокруг было слепяще белым: стены домов, дорожная разметка, указатели, ограждения, небо, птицы в нём, день и время, материализующееся в двигающихся по-разному прохожих, спешащих или медлительных; теряющие цвет под бликами автомобили, всё слепило ярким и беспощадным солнцем. Светлая футболка на спине нагревалась, и опершиеся на парапет смуглые руки припекало. Весь этот летний рай в ноябре не улучшал настроения и не избавлял от проблем. Ища подсказки и решения, Чонгук набрёл на буддийский храм и, пользуясь тем, что это был целый комплекс построек, в котором сновали не только верующие, но и туристы, сфотографировавшись на фоне основного храма, смело вошёл внутрь, чтобы преклониться перед Буддой, под атеистическим взором Чжунэ, исполненным насмешки и критики.