Конечно, бывали среди молодых людей и такие, которым путаны-лазутчицы готовы были отдаваться даром, за красивые глаза, за галантные манеры, за доблесть и подвиги. Не все, но влюбчивые куртизанки тоже встречаются. На долю Чонгука пришлась пара таких, поэтому он не любил часто заглядывать к Серину. Ему не нравилось ощущать привязанность к себе. Поднимаясь по лестнице с Чимином, парень вспоминал себя давнего, и сравнивал с собой нынешним. Ещё два года назад, когда они с Ви и Шугой пытались привезти Элию из Китая сюда, на её родину, он не был настолько хладнокровным, но тот провал повлиял на многих, изменил и его. Ему было неприятно и вместе с тем заманчиво наблюдать за тем, как наивная и хорошая девочка слепнет от любви к негодяю, и как он, честный и порядочный воин, не в состоянии на неё воздействовать хоть как-нибудь, потому что не врал и не желал пудрить ей мозги. Тогда-то Чонгук и понял, что внешние проявления и у золотых не всегда должны быть искренними, прямыми и не наигранными. Какая разница, что из себя изображать и какую играть роль? Главное — что внутри. Главное — держаться стороны света, а для его победы можно и мухлевать. Ви, к сожалению, такой точки зрения принять не захотел, наоборот, избавившись максимально от какой-либо лжи в себе, зарекшись притворяться и обманывать, поэтому им стало немного неудобно работать в тандеме. Да и Чонгук здорово обогнал всех близких друзей по боевому мастерству, поэтому чаще выступал с командой высшего уровня — Чимином, Хоупом, Эном или Бродягой. Они летали в самые горячие точки, они пригибались под пулями и нейтрализовывали террористов в горах, преступные группировки в лесах, мафиозные кланы в мегаполисах. Они совали свои задницы в такое пекло, что после него вообще мало уже чего хотелось и моглось, лишь бы выжить, лишь бы вырваться и вернуться, чтобы потом, опять и опять, предотвращать новое и новое зло. Хотя оно и не всегда было вот такое физическое и материальное — бомбы, пулемёты, захваченные заложники. Бывало ведь зло и моральное, разоблачаемое куда сложнее, но оно наносило не меньший вред и разрушения. Оно тоже губило, и вот с таким злом Чонгук хотел бы бороться с не меньшими усилиями. Да только талант в боевых искусствах заставлял его быть задействованным именно в боевых операциях. И иногда ему хотелось разорваться, чтобы успеть всё.

— Ви пока не будем говорить, да? — остановился Чимин перед дверью.

— Не будем, — кивнул Чонгук. — Когда появится какая-то конкретика, хотя бы информация о том, где Элия, тогда скажем. Хотя… если ему сказать, что она, допустим, в Сингапуре, кто его знает? Вдруг он сломя голову понесётся и подставится? Нет, надо будет подождать момента, когда мы и узнаем, и уже что-нибудь спланируем. Чтобы выдать ему готовый макет действий.

— Да, — согласился товарищ. — И при Шуге не проболтаться, когда его выпишут. А то этот издавна сложившийся дуэт сговорится и побежит лупить Эвра.

— Да я бы даже к ним присоединился, — продолжил мечтать о прерванном Дэхёном воображаемом реванше Чонгук. — У одного Эвр увёл девочку, у другого чуть не увёл. У него самого, интересно, никого нет? У него бы увести, посмотрел бы я, как он будет плясать.

— Так. Мы не наёмники, мы не вмешиваем невиновных в месть преступникам, — напомнил Чимин.

— Я знаю, — почти обижено развёл руками младший, как бы говоря «как ты мог обо мне такое подумать?». — Ну, а если бы она была из драконов? Или из… ну я не знаю, где там девицы промышляют?

— В Шаньси, — припомнил Чимин.

— А, ну да. Воинствующие женщины-убийцы! Этих тоже иногда проучить не помешает.

— Угу, давай-давай, сунься туда, — с опаской покосился старший золотой. — Это такое место, как остров сирен в путешествиях аргонавтов и Одиссея. Нужно проплывать мимо, и то с залепленными воском ушами. И глазами.

— И привязанным к ноге членом? — шутливо закивал Чонгук, отчего запрыгала его чёлка. — Сандо же туда не боится ездить, когда надо, — в который раз парень привёл в пример того, кто для него им и являлся — примером, тем, кому стоит подражать.

— Ты его знаешь, ему всё нипочем.

— Кто сказал, что мне нет? — Чонгук вспомнил своё далёкое и смутно отложившееся в памяти детство. Каждый раз, когда он слышал «Шаньси», почему-то вспоминал большой частный дом, свору детей, родственников и мать. Она была китаянкой, но откуда именно золотой уже не помнил. Знал только, что на её родине нельзя было заводить столько детей, сколько они с отцом завели, поэтому каждый раз, когда мать оказывалась в положении, они уезжали в Корею, а однажды так и остались тут насовсем, не вернувшись больше в тот шумный и светлый дом в Китае. Где он был? Когда родители привезли его в Тигриный лог, чтобы отдать на попечение монастыря, Чонгуку шёл шестнадцатый год, но по корейским традициям прибавлялся ещё один, засчитывая те месяцы, что он был в утробе матери, поэтому посчиталось, что семнадцатый. Сейчас ему двадцать пять по мировым стандартам, и о доме, в который не возвращался с тех пор ни разу, он уже почти ничего не помнил. Двух старших сестёр — не забыл, а младших, пожалуй, и не узнал даже, если бы встретился. Сколько им уже должно быть? Двадцать два, близнецам двадцать, семнадцать и… сколько же младшей? Пятнадцать? Или четырнадцать? Или больше, или меньше? Чонгук поймал себя на не очень симпатичной мысли, что голова отпустила воспоминания о его родной семье. Да и удивительно ли, после того, как его семьёй стали золотые. Вот его братья — Чимин, Ви, Шуга, а отцы — наставники и мастера.

Дверь в квартиру открылась одним из передающихся по рукам ключей, который Чимин тотчас повесил на крючок возле входа. На кухне что-то аппетитно шипело, источая запахи еды, незатейливой, сытной, мужской. В прихожую высунулся Тэхён, обвязанный старым передником, чтобы не обляпать чёрные кожаные штаны. От царящего жара, возникшего в результате готовки, парень снял футболку и ходил полураздетый, с бусами-чётками на шее, которые тянул вниз маленький овальный кулон с изображением Будды на внешней слегка выпуклой части. Присмотревшись, можно было заметить, что кулон раскрывающийся, с неким содержимым, каким часто становятся фотографии близких.

— Привет, где шатались? — облизнув большой палец от остатков какого-то ингредиента, спросил Ви.

— У Серина, девок шпилили, — беззастенчиво солгал Чонгук, зная, что прямая пошлость как ничто другое отбивает у Тэхёна желание углубляться в подробности и спрашивать что-то ещё. Если все ребята более-менее могли обсуждать интимные приключения и авантюры, а кто-то делал это даже с радостью, то Ви был тем, для кого частная сторона жизни — как другая сторона Луны, та, что отвёрнута от Земли, таинственная, непроглядная, неизвестная, неосвещаемая.

— Ясно. — Сработало и на этот раз. Больше никаких вопросов. — А я минут двадцать назад сам пришёл, — возвращаясь на кухню, повествовал он оттуда, усиливая голос. — Голодный, как собака! Решил быстренько что-нибудь сварганить.

— На всех, я надеюсь, хватит? — разувшись, потёр ладони Чимин.

— Хватит, — заверил Тэхён, поправляя крепкой рукой большую сковороду и движением головы откидывая с глаз упавшие вперёд волосы. В ухе сверкнула серьга. — У Сахара сегодня были?

— Утром, — сел Чимин за маленький столик у стенки, а Чонгук прислонился к последней возле него. — А ты?

— Вот как раз от него и пришёл.

— Он вроде уже в полном порядке, да? — Младший переглянулся с Чимином, продолжая молчаливый заговор неоповещения об изменениях в информационных поступлениях.

— Да, полон энергии и шутил, как обычно, — улыбнулся Тэхён, накрыв крышкой сковороду. — Скоро сюда вернётся.

— Как, Джинни не заберёт его к себе под присмотр? — хохотнул Чимин.

— Ага, Рэпмон ей заберёт, — хмыкнул Чонгук. — Ты что, не знаешь, что до свадьбы — ни-ни?

— Естественно, именно тот случай, — наиграно серьёзный вид принял Мин, строго кивая. Почти все друзья уже были в курсе, что Шуга с Джинни пользовались всеми возможностями, чтобы где-нибудь остаться наедине и заняться понятно чем. Сейчас для них преградой может послужить только реабилитационный период Юнги, да и то вряд ли. Чем бы ещё захотел лечить себя нормальный парень, как не прикладыванием любимой девушки к телу?