Он закончил и, отпустив руки друг друга, мы снова отдалились. Ви сел обратно на стул. Мы повернулись в сторону окна, каждый погрузившись в собственные впечатления и мечты, если они ещё были. Тэхён всегда чувствовался мне каким-то родным, тем, который ближе других, такой же, как я — замкнутый и брошенный, без опоры в жизни, без твёрдой почвы под ногами. Услышав частично его исповедь, я поняла, почему что-то нас связывало, мы с ним словно отброшенные обществом, и, в то же время, он нашёл себя и людей, которые его приняли, а я ещё нет. Могла ли я найти благо и счастье там, где их нашёл Тэхён?

За окном неверный свет зимнего дня не давал понять, ещё светлеет или уже темнеет? Искусственный свет длинных, палкообразных ламп, оттенял синеву улицы сиреневым, что могло предвещать тусклый рассвет и сумеречный закат в равной мере. В палате не было часов, но время не так уж сильно волновало меня, чтобы спросить о нём у Ви. Я не торопилась двинуться дальше, потому что ещё не приготовилась к оживанию и возвращению, а отпускать тормоза — всегда рискованно. Дверь открылась и вошла медсестра. Новая. Когда я была здесь санитаркой — её не было. Она улыбалась, приближаясь к капельнице, протянутой к моему локтевому сгибу, в который впивалась иглой.

— С Новым годом! Как вы себя чувствуете? — обратилась она ко мне.

— Всё в порядке…

— Ничего не болит? Не беспокоит? — И хотя места ожогов потягивали и не давали вволю подвигаться, я не стала упоминать об этом, она с этим не поможет, тут надо ждать, когда заживёт. Я покачала головой, а Ви, услышав её слова, сам поглядел на экран мобильного, который достал из кармана.

— И правда, с Новым годом, — улыбнулся он. — Совсем забыл, что первое января наступило.

Медсестра быстро всё проверила и ушла, поинтересовавшись у Тэхёна, как его руки? Она явно была не прочь с ним позаигрывать, а я не поняла своих чувств, относительно этого. Я видела кокетливый взгляд, брошенный на моего духа, но наблюдала за ним отстранёно, с любопытством. Ви же вовсе никак не срефлексировал на магнетические позывы девушки. Он сказал, что с ним всё отлично, хотя обожженные пальцы говорили о том, что им не слишком-то хорошо.

— Ты ей понравился, похоже, — указала я кивком в сторону выхода, где растаяла сотрудница больницы. Тэхён сделал пренебрежительный жест плечами, промычав нечто бессвязное. Я помолчала, подбирая слова, и вступила снова: — Мог бы хоть улыбнуться ей…

— Зачем мне улыбаться ей? Я люблю тебя.

— Как сестру, — с нажимом уточнила я. Я была бы рада такому брату, как Ви. В подобной роли он виделся мне идеально. Но он насупился, начав ковырять заусенец. Он выглядел совсем юно, хотя я знала, что ему больше двадцати пяти лет, и он взрослый, многое повидавший молодой мужчина. Но, наверное, как и все мы, в тех местах, где обнажались чувства, он становился беззащитным ребёнком, не умеющим ничего поделать с тем, что в нём кипит. — Я прошу тебя, попытайся не думать так, о любви ко мне. Не говорить о ней.

— Я уже не вовремя помолчал когда-то. Теперь не буду. — Моя грудь без спроса издала утомлённый вздох.

— Что ты нашёл во мне? За что любишь?

Пауза. Тэхён вновь усердно покусал губу с одного бока. Вернулась его медлительная вдумчивость. Значит, он скажет честно. Нет, в недавнишнем порыве он тоже говорил от сердца, но это было чем-то новым. Прежде, когда я принимала его за потустороннее создание, быстро он умел только отшучиваться и врать, а когда следовало сказать правду — он тщательно обмозговывал её, как сейчас.

— Я начал любить тебя, когда ты поверила в то, что я — вызванный хранитель. — Брови мои изогнулись белёсой дугой, не очень выделяющейся на бледном лбу, и всё же, они выразили удивление.

— Почему?

— Потому что в наш век, когда все такие циничные, скептичные и критичные, когда не верят в богов, в НЛО, в призраков — мало во что и мало кому верят, ведь разум победил и наука всё объяснила, встретить человека, который вот так взял и поверил в выдумку, откровенную и глупую выдумку — это было здорово! — Я чуть было не обиделась, захваченная той самой проблемой, что я ведусь на всё, как дура, но Тэхён слишком радостно улыбался, глядя в никуда и вспоминая ту давность. Я не решилась расстроиться поверх его довольства. — Я же не планировал тот обман, что я дух, мне пришлось импровизировать, я попался и спешно спрятался, но не успел потушить сигарету — не дурак ли я? Таких неудачников и ротозеев ещё надо поискать. А тут ты сама подала мне идею того, что следует сказать, начала колдовать с книгой… Я в том шкафу, как сказал бы Шуга, обосрался от страха, Эя, — он издал смешок, и я тоже засмеялась, представив как, должно быть, странно и чудно выглядело со стороны моё поведение. Он же тоже меня тогда совсем не знал! — Я понёс откровенный бред, не надеясь, что ты купишься на это, серьёзно. Я ощущал себя кретином, идиотом, посмешищем, которым сто лет себя уже не ощущал, и вдруг ты принимаешь всё на веру, и не требуешь рациональных оправданий. Я наговорил мути, пришедшей в голову слёту, и её приняли… Меня переполнила благодарность к тебе за то, что ты не высмеяла меня, не позвала на помощь, а доверительно обратилась ко мне, попросила помощи у меня. Так легко на душе стало… Я убежал помогать ребятам, а потом, когда шёл оттуда с ними, думал, какой же чистоты и невинности должна быть душа, чтобы поверить в это? Она ещё дитя — так я подумал, ведь только дети верят в сказки… — Ви сделал перерыв, машинально нащупав в кармане пачку сигарет, но не достав её, знал, что тут курить нельзя. — Я в детстве верил в фей. Маленьких светящихся феек, которые ночью отгоняют кошмары и следят, чтобы никто не обидел. Ещё я верил в демонов, и сочинял против них заклинания. И в волшебство верил, что смогу стать невидимым, или научусь летать. В приюте, мальчишкой, я читал молитву — обращение к великим магам, а не Богу, — с просьбой, чтобы моя кровать взлетела и понесла меня за облака, и я проснулся бы над ночным Сеулом и любовался им с вышины, улетая далеко-далеко, за океаны и горы. Но с возрастом я, как и все, понял, что ничего этого не бывает. Что верить в сказки — бесполезно. И от этого иногда было мучительно больно, до слёз, что не бывает никакого «вжух!», — Ви сопроводил это волнообразным взмахом руки, — которое бы исправляло, спасало, исполняло желания. Можно было сколько угодно выдумывать заклятий и молитв, но волшебства не происходило. Уже достаточно зрелым юношей, я продолжал перед сном лежать и мечтать о волшебной палочке, о ковре-самолёте, о фее, охраняющей сны. Но постепенно понял, что уже искусственными выходят эти фантазии, они не приносят успокоения и радости, потому что я в них больше не верю. Я уже не жду от них ничего. И это были страшные мгновения взросления, треск и ломка. — Тэхён положил ладони на колени, опустив глаза. — Я испытал такое счастье, найдя того, кто ещё верит в это всё! И потом, перед тем, как прийти к тебе второй раз, я думал, стоит ли продолжать обман? Стоит ли продолжать притворяться духом? Я поставил себя на твоё место, и спросил у самого себя — понравилось бы мне, если бы появился кто-то, кто вновь заставил бы поверить меня в сказки? И хотел бы я, чтоб эта сказка исчезла тотчас, как появилась? Нет, я сказал себе — нет, я не хочу, чтобы сказки так быстро кончались, а эта девушка — Элия, она же хотела вызвать духа, она надеялась на него, она была рада… Я хотел, чтобы у тебя был свой «вжух», который решает проблемы, — посмотрел исподлобья на меня Ви. — Пусть я и не смог их все решить, но мог ли я забрать у тебя веру в то, что у тебя есть сверхъестественный защитник? Возможно, я допустил ошибку, меряя тебя по себе. Но ты взамен стала моей Медведьмой, и я в тебя поверил тоже. Я хотел сделать сказку. Прости меня за это. Сказок, видимо, всё-таки не бывает, или они не приносят ожидаемого от них счастья.

Мне показалось, что ничего не смогу ему ответить. Я понимала всё это лучше, чем любые другие доводы. Именно в этом была моя трагедия, которая иначе, но ещё раньше жила в Тэхёне. Я разуверилась в людях, а он в сказках, но суть одинаковая — нам трудно жить без веры в хорошее, чем бы оно ни было. И Ви пытался дать мне лучшее из того, что у него было, то, что он сам принимал за лучшее. Сказка… бабушка читала мне в детстве много сказок, а кто читал их Тэхёну? Читал ли? Он надеялся на маленьких фей, стерегущих его ночью. От кого? Вряд ли только от кошмаров. Кошмарами были злые воспитательницы и грубые, ожесточенные и бесчеловечные ровесники, конкуренция, а не товарищи. Я возненавидела его за обман, который приняла за насмешку над собой, а это было самое интимное, робкое и доброе, что он пытался сделать. Неужели бывает так, что чью-то красивую сказку мы принимаем за обман и рушим, вместо того, чтобы принять её и насладиться ею? Я сказала, что обманывают для того, чтобы сделаться умнее и ощутить превосходство, но что, если иногда лгут ради создания светлой фантазии, где возникают роли магов, чародеев, ведьм и других персонажей, наделяемых необыкновенной силой. Для того, чтобы люди почувствовали себя сильнее, отважнее, нужнее. Ви прав, я же сама в ней нуждалась. Я пыталась вызвать духа, он отозвался — он исполнил моё желание. А я обиделась на него за это. Конечно, теперь уже трудно сказать, как бы я себя повела, узнай это в других обстоятельствах, не случайно, без ссоры с Чонгуком и тех разборок между золотыми и Воном. Но где справедливость в том, что я отвергла человека, попытавшегося дать мне то, что я жаждала получить? Может быть, я обиделась и не на обман вовсе, а на то, что и у меня сказка рассыпалась, открытая правдой? Как мне теперь понять свои чувства в тот час, полный смятения и сомнений, когда прошло столько месяцев, и я пережила безумие, туманность?