Иннокентий проснулся раньше будильника — от звонка сестры.

       — Это ты мне вместо «доброго утра» приготовила? — прорычал он на просьбу Лиды перенести встречу с ее мужем на полдень среды. — А завтра будет четверг, а там уже и выходные, а потом пора рожать, так, да?

       Он не смог поднять с подушки голову: не хотел. Боялся, что иначе швырнет что-нибудь на пол — подушку там, одеяло, а может вообще скинет с тумбочки ночник.

       — Хочешь поговорить с Никитой, чтобы он тебе все объяснил? — спросила Лида тихо, когда брат наконец замолчал.

       Восьмой час. Поговорить? Ну, а что он хотел — конечно, этот козел ночевал в его квартире.

       — А я сейчас сам к вам приеду! — вдруг заорал Иннокентий, в ярости сжав край одеяла. — Мне не в лом! Можешь даже кофе на меня не варить!

       — Кеша, хватит орать! — прорычала Лида в трубку.

       — Не смей называть меня Кешей! Я тебе не попугай! — теперь он скинул одеяло и сел.

       Утром хотелось вжаться головой в подушку, которая, пусть лишь в его мечтах, хранила запах Насти, а приходилось расшвыривать по квартире вещи!

       — Зато заладил, как попка-дурак какой-то… — Но что именно заладил Лида не уточнила. — Я сказала, что мы приедем к тебе завтра, а сегодня у Никиты дела. Ему надо загород ехать к клиентам. Перенести он не может.

       — А вчера позвонить слабо было? — нет, он не успокоился, ему осточертело вранье Короткова! — Лида, хватит держать меня за идиота!

       Он даже встал с кровати и вышел в гостиную — в полумраке с трудом, но все же удалось рассмотреть две человеческие фигуры, переплетенные в дерево: и он сразу улыбнулся.

       — Ты можешь понять, что не все люди назначают встречи? — продолжала шипеть Лида. — В мире существуют и те, которым их назначают, не спрашивая, свободны они в это время или нет.

       — Ага, — Иннокентий подошел к стене и опустил пальцы на крону дерева, точно желал вобрать в себя его энергию. Сил ругаться не было. — Понятно. Встреча со мной, выходит, для него неважная. Отлично. Тогда может вообще не приходить.

       — Хватит! Мы придем завтра и все решим. Если ты такой занятой, мы оставим бумаги у твоей секретарши. Такой расклад тебя устраивает?

       Он прижался к росписи лбом.

       — Привези мне бумаги сегодня. И не говори, что их нет.

       — Их нет, — глухо отозвалась сестра и добавила чуть громче: — Но завтра они будут. Я тебе обещаю.

       — Хорошо. До завтра.

       Он отключил телефон, сел на диван, опустил руки между ног, сгорбился. Никита чего-то мудрит. Ох, мудрит… Только вот голос сестры звучал слишком уж уверенно. Но лично он не верит Короткову, не может поверить…

       Заверещал будильник, и Иннокентий чуть не швырнул телефон на пол. Потом выключил звук и, разогнувшись, поплелся в ванную, где на глаза сразу же попалась электрическая бритва, которую он забрал вчера из машины, чтобы подзарядить перед вечерним свиданием. Теперь бы еще не забыть бритву дома.

       Да что же это такое? Он вдавил обе ладони в край раковины и ткнулся носом в зеркало — отражение тотчас утратило четкость, глаза увлажнились. С чего это он вдруг сделался таким сентиментальным? Это просто нервы, которые лучше всего лечатся вечерней прогулкой по сосновому лесу в сопровождении собаки и… Мыши! Да, он никогда, наверное, не сумеет выкинуть из памяти эти поролоновые уши и длинный хвост… Он и сейчас улыбается в зеркало, точно у него самого выросли подобные.

       В офисе ему даже пришлось прикоснуться к ушам, чтобы проверить, что он не превратился в большого нахального крыса — так внимательно смотрела на него Валерия Ильинична.

       — Что-то у тебя сегодня слишком счастливое лицо для похмельно-любовного синдрома, — прошептала она, когда тот проходил мимо.

       — Встреча с Коротковым перенеслась на завтра. Вот и вся радость.

       — Да неужели?

       — Да вот так, — и он нагнулся к монитору. — Я просил только шоколад. Цветы пришлось подарить консьержке. Как и шампанское, — соврал он, глазом не моргнув. — Больше никаких личных просьб не будет. У кого-то слишком богатая фантазия. Кстати, — он выпрямился. — У тебя же есть собака, да? Что вкусного можно купить для собаки?

       Валерия откинулась на спинку кресла, чтобы не тереться с молодым начальником носами, и вальяжно закинула ногу на ногу.

       — Иннокентий Николаевич, вы меня пугаете…

       — Лера! — он понизил голос. — Я серьезно спросил. Я иду знакомиться с собакой.

       Она покачала головой.

       — Раньше ходили знакомиться с родителями…

       — Лера, что купить собаке? Молчишь, да? Перефразирую: чем подкупить собаку? Собака дворняга, подобранная с улицы. И мне с ней жить…

       Валерия аж подалась вперед:

       — Ты с ума сошел?! Тебе у заводчика не взять породистого щенка?

       Иннокентий давно не видел секретаршу настолько взволнованной и продолжил игру, которая завязалась сама собой.

       — А мне что, на выставки с ней ходить? Дворняжки, они ж самые добрые и преданные оказываются. Ну? У меня есть только один шанс ей понравиться.

       — Еще Хармс сказал, что на каждую прогулку надо брать с собою булку. Ты в какой приют едешь? Или с передержки забираешь?

       — Мне ее в Сосновку приведут. Я еще ничего не решил. Но хочу вооружиться. Вдруг девочка мне понравится.

       — Которая приведет собаку?

       — Лера, блин, хватит уже ловить меня на словах. Так купить булку или все же что-то собачье?

       — Булку. Чтобы добро не пропадало — сам съешь, — улыбнулась Валерия и потянулась к компьютерной мышке. — Я куплю тебе бутерброд с сыром. Собаки очень любят сыр.

       — Это мыши любят сыр, — вырвалось у него против воли.

       — Так? У кого собака: у тебя или у меня? Собаки любят сыр. Еще они любят гоняться за белками. Это я про лес предупреждаю. И вообще собака — это геморрой, хуже бабы. На кой он тебе?

       — Пусть будет…

       Иннокентий отвернулся, не в силах больше сдерживать гаденькой ухмылки, хотя в душе он все же испытывал стыд за спектакль, разыгранный перед всеми уважаемой Валерией Ильиничной. Но за вчерашнюю заботу о его судьбе хотелось отомстить. По-детски глупо, и все же…

       — Иннокентий, — сказала Валерия уже ему в спину. — Перечисли в приют деньги и успокойся.

       — Деньги я уже перечислил. Этого мало, — бросил он, не оборачиваясь, и вошел в свой кабинет.

       На столе блестела чисто вымытая пепельница, но купить почему-то не хотелось совершенно. Он сел в кресло и достал телефон. От Насти ничего. Зато он набрал дяде и сообщил, не здороваясь, что Коротков придет завтра.

       — Уверен, что вообще придет? — послышалось из трубки после небольшой заминки.

       — Я ни в чем не уверен.

       — Знаешь, по-хорошему тебе просто надо перестать давать сестре деньги. Вот увидишь, все решится само собой. И очень быстро.

       — Не могу. А как же Тимка?

       — Кешка, ты в любом случае будешь плохим для нее. Ладно, не лезу. Это ваши семейные дела. Не мои.

       И он отключился. Да, не его… Дядя оплатил похороны брата и лечение племянника. На этом его помощь закончилась. Если не считать отобранной у Никиты машины и собственно зарплаты самого Иннокентия. Он сохранил за ним должность отца, пусть и посадил на фиксированный оклад с небольшими подачками. Партнерство с племянником не входило в его планы, это Иннокентий понял уже через год. Но пока его все устраивало. На работе проблем не было. Все проблемы сосредоточились в семье. И виновник был один — Никита Коротков.

       Настя не позвонила, прислала лишь короткое сообщение с просьбой припарковаться на вчерашнем месте. Иннокентий шумно выдохнул — чего она так машины-то его боится? Разве мать может подумать что-то плохое, если знает свою дочь?