— Настя! — хотел сказать он в трубку, но на звонок она так и не ответила.

       Ну что за девчонка! И что там в ее голове происходит… Может, с одной такой машиной ей и не повезло? Скорее всего. Но лезть с расспросами не стоит. У нее от улыбки до слез один шаг.

       — Кеша, — Настя перезвонила сама, спустя час-полтора. — Извини, все руки в клее были, я только из театра вышла.

       — Так может вместе поедем? — спохватился он. — Дай мне часик закруглиться с делами, — добавил он с надеждой, которую сам не мог себе объяснить.

       Пауза. Как же он уже их ненавидел! Сейчас откажется. Вот как пить дать, откажется…

       — Не могу. Я маме позвонила. И я не вру, — добавила она, точно на расстоянии почувствовала, что он уже открыл рот именно для этого вопроса. — Давай в восемь, как ты и говорил. Если, конечно, дождя не будет…

       — А если будет дождь, ты ко мне не выйдешь? — он чувствовал, что голос поднялся на недозволенную в офисе высоту и с опаской покосился на дверь. Держать себя в руках с рыжей мышью становилось безумно трудно. — Собаке, типа, в дождь по делам не надо?

       — Кеша, я выйду… — Настя, наверное, покраснела там, а иначе чего вдруг у него телефон так нагрелся?!

       — Уже лучше. Исправляешься. Я постараюсь не опоздать, — хотел добавить еще «я скучал», но сказал лишь: — Давай, до встречи. Работы много.

       Работы много, а сил на нее нет никаких. Мысли с рыжей Мышью и даже резиновым клеем не приклеить их к договорам аренды строительной техники. И даже матом!

       — Я купила три сэндвича: для тебя, для собаки и… тому третьему лишнему на вашем собачьем свидании, — улыбнулась Валерия, входя в кабинет без стука. — Сок. Орешки…

       Она держала пластиковый пакет на весу.

       — Надеюсь, на сдачу ничего не купила? — буркнул Иннокентий, чувствуя ушами невыносимый жар.

       — Я ведь как лучше вчера хотела, — действительно виновато улыбнулась секретарша. — Ну кто еще о моем самом любимом мальчике позаботится?

       — Мальчик вырос, — Иннокентий постарался снизить голос до баса, но, как всегда, ничего не получилось. — И может сам о себе позаботиться.

       — Тогда ешь на здоровье!

       Валерия Ильинична придвинула к нему пакет с едой и вышла. Походка от бедра: и как ее мужья отпускают? И неужели она сама ничего не чувствует, закрывая за бывшим дверь?

       Иннокентий зажмурился и сжал виски растопыренными пальцами. Да он такой же: за сегодня ни разу не вспомнил про Монику. Сейчас поднял телефон и почти вызвал ее номер. Почти… И сунул телефон во внутренний карман пиджака. У каждого своя жизнь — три года, хватит!

       Эйты оказалась стопроцентной дворнягой. Черной, с белыми подпалинами на спине и рыжеватыми пятнами на ушах и с жиденькой козлиной бородкой. В общем, красавица. Определить породу родителей Иннокентий не мог даже близко — борода от терьера? Хвост колечком — от лайки? Рост средний. Характер — южный любвеобильный. Воспитания ноль.

       Ему хотелось поцеловать Настю, но, спасая брюки от внеплановой химчистки, пришлось присесть, перехватить собачью морду за ушами и дать слизать с себя всю серьезность, но не романтический настрой.

       — Да оставь его в покое!

       Настя, вспыхнувшая от досады, потянула за поводок, но Иннокентий сам удержал собаку подле себя за ошейник. Новый, еще скользкий. Зеленый, как и поводок, который бродяжка все пыталась вырвать из рук новоиспеченной хозяйки, и Настя чуть ли не бежала к нему от угла дома. Хотелось верить, что к нему. Однако он прекрасно понимал, что дело в собаке… На первое свидание идут чинно и важно. Первое? Свидание?

       Он улыбался и мыслям, и Насте. И остальные проблемы отступали на второй план. Даже люди, которые забыли про дела и недобро косились на него, чуть ли не сидящего на асфальте в обнимку с собакой, на нее с намотанным на дрожащую руку поводком и на внедорожник, у которого осталась открытой пассажирская дверь.

       — Мы поедем на машине? — захлопала ресницами Настя, поняв, что Иннокентий не отпустит собаку.

       — Я ж опять, как урод, машину поставил. Давайте залезайте скорее уже обе.

       Настя притянула собаку к коленке, и та аж на задние лапы поднялась, чтобы вырваться.

       — Она тебе машину попортит.

       — Плевать! Машина не моя…

       Он не мог убрать с лица счастливой улыбки, а ведь обещал себе вести себя, как подобает взрослому серьезному кавалеру. Это все собаки с мышами виноваты — быть ему попугаем и никак иначе.

       — Погоди, — он открыл заднюю дверь и бросил на сиденье плащ, прикрыв им заодно и детское автокресло. — Давай ее сюда!

       Но Настя крепко держала собаку.

       — С ума сошел! Она же его изгадит.

       — Плащ мой, машина не моя. Расклад понятен? Давай сюда поводок!

       Он хотел скрутить его с запястья Насти, но вышло так — само ведь собой, он ничего не делал — что поводок притянул к нему Настю и уронил прямо ему в объятья. И что ему оставалось, как только поцеловать ее? Судьба-злодейка не дала иного выбора. Она загубила и брюки, по которым Эйты тут же принялась карабкаться вверх, чтобы спасти хозяйку. Но Иннокентий не отпустил Настю, даже когда мокрый черный нос дотянулся до его запястья, скованного браслетом часов, но дернулся, когда по руке проехались довольно острые когти. Настя тоже вздрогнула и принялась извиняться, таща несчастную собаку еще выше, чтобы убрать пальцами со своего лица налипшие на щеки волосы.

       — Настя, ну ты чего? Это ж собака! — он наконец завладел поводком. — Это она напоминает, что сначала деньги, потом стулья. Давай уже лезь, царапуга!

       Он подпихнул собаку в машину, но та не запрыгнула с первого раза и повисла, нещадно комкая плащ передними лапами, а задними царапая пластик обшивки.

       — Ну давай… Как же ты в джунглях выжил, Маугли?!

       Наконец он захлопнул дверь и обернулся к Насте, продолжавшей без движения стоять подле двери.

       — Эй, ты чего?

       Он завел ей за ухо прядь. Волосы распущены. И это единственный ее марафет. А чего другого ждать? Хорошие девочки с собаками при полном параде не гуляют. И ему меньше химии есть. И он снова коснулся ее губ, но лишь на секунду, потому что Настя не выпустила прикушенной нижней губы.

       — Насть, ну только не говори, что ты из-за плаща расстроилась?

       — Красивый плащ был, — буркнула она. — Жалко…

       — Жалко у пчелки, а пчелка на елке. Садись уже, а то… — Иннокентий обернулся к машине. — У тебя права есть, красотка? — Эйты уже сидела за рулем. — Дуй назад! — Но она не двигалась. Только уши прижала на окрик. — Понятно. Учуяла, зараза…

       Он нагнулся в ноги пассажирского сиденья, но не успел раскрыть пакет, как почувствовал ухом горячий собачий язык: Эйты уже перешагнула передними лапами коробку передач.

       — А мне рассказывали, что ты терпеливая, — оттолкнул он свесившуюся с сиденья морду. — Да не лезь! Живо назад, иначе ничего не получишь…

       Он еле увернулся от очередного поцелуя и поднял над головой завернутый в бумагу сэндвич. Собака тут же начала карабкаться ему по плечу.

       — Назад, я сказал!

       На окрик собака снова прижала уши.

       — Извини, — он стал к ней спиной, лицом к Насте, и принялся вытаскивать из булки сыр. — Не отрава, не бойся. На себе проверил. Был очень голодным…

       — Кеша, зачем…

       Он уже бросил назад кусок сыра, и собака перебралась на плащ.

       — Даю Церберу на лапу, — обернулся он к Насте с улыбкой. — Чтобы не кусалась, когда я лезу с грязными намерениями к ее хозяйке. — Настя не улыбалась. — Я тебе тоже купил сэндвич.

       — Я поужинала. И собака тоже, — буркнула она совсем неприветливо.

       — А я нет.

       Вот и долгожданная серьезность вернулась и кольнула под сердцем. Ляпнул не то, что надо было. Шутки, как у пьяного сапожника. Дурак…