Хотелось затолкать ее в машину силой, а то сейчас выдаст еще, что спешит. Мамина дочка! Но заталкивать не пришлось. Оказалось, что достаточно просто открыть самому переднюю дверь. А когда он сел за руль, Настя уже даже пристегнулась.

       — Может, вам помочь выехать? Здесь так узко… — вдруг засуетилась пассажирка.

       — Здесь везде камеры и датчики. Почти самоходка, а не тачка.

       Он завёл машину, но не тронулся с места.

       — Жалко, сейчас не темно. Я б тебе фонари показал через панорамную крышу. Красиво аж жуть. Может, еще покажу… — бросил он уже тихо, краем глаза заметив, как Настя при этих его словах придвинулась плотнее к двери.

       Что у трезвого на уме… Кажется, стакан воды на него подействовал не лучшим образом. Или близость хвостатой мышки. Надо держать язык за зубами, а руки на руле, хотя правая так и тянется к белым нитям, заштриховавшим голую коленку. Он бы сейчас сам с удовольствием откликнулся на кресле. Только смотрел бы не в небо, а на звезды в ее глазах или на два шарика с розовыми острыми фитильками, вместо фонарей. Да почему же ему так хочется эту Настю? Что в ней такого, чего нет в Монике?

       Иннокентий радовался наличию у человека бокового зрения и навыку водителя постоянно им пользоваться. Он разглядывал Настю почти тайком от неё. И понимал, что в тойотовском джипе разговор бы склеился намного легче. Сейчас они уже, кажется, целых пять минут молчат. За это время Настя пару раз бросала на него короткие взгляды — в основном на руки. Или на подсветку приборной панели и экрана. Музыка играла тихо, и он не хотел увеличивать громкость, надеясь, что кто-нибудь из них решится заговорить первым.

       — Красивая машина…

       А он думал, она заговорит о музыке.

       — Угу, — хмыкнул он. — Чтобы человек отвалил за кусок железа сто тысяч баксов, он, конечно, обязан быть красивым.

       Она тоже хмыкнула, но очень натужно:

       — Значит, человек может себе это позволить.

       Зря он ляпнул про деньги. Точно подчеркнул их разницу и ее финансовую нужду.

       — Но лучше эти деньги потратить на более нужную вещь.

       — Вы ж зачем-то купили такую машину… — заерзала на сиденье Настя.

       Иннокентий усмехнулся: зря не добавила — для понтов. Так оно и есть. Только не его понтов, а Никитиных.

       — Я не покупал, мне б зарплаты на нее не хватило.

       Он перехватил взгляд Насти, направленный ему в лицо.

       — Я ее забрал у мужа сестры за долги. Долги перед фирмой. Он не на свои купил такую тачку. Своих бы даже на Рав-4 не хватило. А хотелось — в другой тачке неудобно, видимо, было баб трахать…

       Он замолчал, но всего на секунду. Нельзя допустить, чтобы Настя подумала лишнее.

       — Извини, что так грубо, но это именно то, что он делал… Конечно, не только это. Но это именно то, что я ему никогда не прощу. Извини еще раз, но это к разговору о наших птичках. Я всегда считал, что есть вещи, которые женщины своим мужьям не прощают. И до сих пор так считаю. У моей сестры просто что-то с головой не так. Но она может прощать его сколько угодно, но пусть не требует этого от меня. Ладно, все… Я вообще не должен был начинать про это, как-то само с языка сорвалось. Но я не хочу окунуть в это дерьмо еще и тебя. Сам в нем по уши сижу. Давай сменим тему, а то я уже, кажется, зациклился на сестре, сейчас снова что-нибудь ляпну не то. Ну, давай, предлагай уже свои варианты…

       Настя смотрела только вперёд, и он тоже решил не отвлекаться от дороги.

       — Кеша, а что вы хотите увидеть на стене? — начала художница нейтральный разговор.

       — Не спрашивай у меня таких вещей. Я не знаю. Просто сделай так, чтобы мне захотелось возвращаться домой?

       — А сейчас вам не хочется?

       — Неа… — он всё же повернул голову и сразу перехватил внимательный взгляд девушки. — Слушай, Настя, это не диссонанс, нет? Называть меня Кешей и на вы?

       — Но вы сами так представились…

       — Окай, представился… Так сообрази, что я рассчитывал на «ты», нет разве? Тебе сколько лет?

       — Скоро двадцать один.

       — А мне скоро двадцать восемь. Слишком большая разница, да, надо выкать?

       — Хорошо, не буду больше…

       Иннокентий тряхнул головой: закусила губу и уставилась в окно. Типа, разговаривать тогда вообще не буду. Как же сложно с ней! Ну, ну… Но мозг не приходил на помощь. Отсиживался в холодном углу горячей головы. Поздно, братан, поздно… Сказал уже слишком много и окончательно отпугнул от себя девчонку, а счастье было так возможно, так близко…

       — Настя, — он позвал, хотя еще не знал, что ей скажет. Для начала пусть повернет к нему голову.

       Но она не повернула. Он увидел ее макушку, когда в рюкзаке звякнул телефон. Как иногда вовремя звонят телефоны.

       — Нет, я же тебе написала, — начала Настя с ходу. — Не знаю. Попытаюсь еще в один зайти в понедельник. Нет, я же сказала, что это не вариант. Илья, я не могу сейчас говорить. Я в дороге. Когда? Как я с тобой из дома буду говорить, у тебя что последние мозги отшибло! Давай через полчаса. Из метро выйду, наберу. И не смей приезжать, понял? С собакой без тебя погуляю. Мама и так себе места не находит из-за тебя дурака. Все, я сказала! Пока!

       Иннокентий с начала разговора с такой силой сжал руль, что в конце сам удивился, как это пластик не треснул — пальцы аж затекли.

       — Что-то ты не очень вежливой с ним была, — еле проговорил он, чувствуя, как взмокли на шее отросшие волоски. — Так нельзя.

       — Заслужил…

       — Тогда я даже боюсь вообразить, что ты думала обо мне, когда присылала эсэмэски, — хотел хохотнуть Иннокентий, но вышел хрип.

       — Ничего я о вас не думала. Вы просто моего брата не знаете. Он дурак дураком. Во всем.

       Так это она с братом говорила! Фу… Иннокентий аж заулыбался.

       — Вам вот смешно, а мне плакать хочется.

       — Не надо плакать. Давай я лучше помогу…

       Она перебила, не дав ему договорить «деньгами».

       — Мозги ему, что ли, свои дадите?

       Иннокентий теперь рассмеялся в открытую. Сразу стало легче дышать.

       — Со мной бы кто ими поделился. Дядя вот говорит, что я тоже дурак.

       — Думаю, не настолько, чтобы узнать, что тебя уволили только через два месяца.

       — Как это?

       — А вот так. Бизнес по-русски. Их всех втихую уволили, еще и по собственному желанию. Они два месяца бесплатно проработали и еще все сроки пропустили, чтобы встать на биржу и получить пособие.

       — Ну это незаконно…

       — А я о чем? — Настя аж оживилась. — Их десять человек сорокалетних мужиков, он один там мальчик, и все молчат, боятся чего-то… Еще и маме рассказал, идиот! И ничего делать не собирается…

       — А чем он занимается? Может, я помогу…

       И снова зря ляпнул. Настя перестала улыбаться и как-то вся сжалась.

              — Не поможете. Он руками работал. Головой у него не получается. Не пошел учиться вовремя, а сейчас уже никак. Женился. Да еще ребенок чужой… В общем, пусть сам разбирается.

       — Настя, ты из-за этого плакала или из-за чего-то другого?

       — Я не плакала! — почти выкрикнула она и нервно закусила губу.

       — Я не слепой. Скажи, чем он занимается. Может, я смогу его куда-то пристроить. У меня есть друзья в разных областях. Ну что ты уперлась? Не начинай снова про собаку только…

       — А что, я должна была про брата сказать? — голос у нее все еще дрожал. — Сказать о том, что он дурак, незнакомому человеку? — закончила она уже с вызовом.

       — Камень пойман, — усмехнулся Иннокентий. Даже горько. — Мы же не просто так их дураками называем. А потому что любим. Потому что нам не все равно, что с ними будет. Настя…