— И сдачи не нужно.

       Сунул купленную пачку в карман и рванул обратно под дождь. Настроение ему сейчас ничего не могло испортить. Даже злая тетка в магазине.

       Иннокентий осторожно прикрыл входную дверь, точно боялся кого-нибудь разбудить — само так как-то получилось: точно в далекой юности пришел в родительскую квартиру после ночной гулянки и боялся нагоняя. Сейчас сердце тоже замирало в груди. Пусть и по другому поводу. Даже с консьержкой он поздоровался слишком уж заискивающе, точно хотел, чтобы та не донесла родителям про его шуры-муры. Стало немного интересно, в курсе ли бабка, что Настя не ушла сегодня.

       Поднимался он в квартиру без лифта, медленно: мальчишеский задор прошел. Иннокентий уже не знал радоваться или плакать, что Настя оказалась настолько доступной, что даже чувство вины не всплыло в душе. Отказаться — а зачем? Вдруг эта ночь наконец успокоит его и уберет дурацкое наваждение, мешающее дышать. Между мышкой и попугаем не может быть ничего. Так у них ничего и не будет, кроме секса. На одну ночь.

       — Настя!

       Он снова позвал тихо и даже удивился, что она тотчас вышла к нему из гостиной. На этот раз одетая — в его футболку, но он понимал, что под ней ничего нет.

       — Я весь мокрый, — сказал он, ведь нельзя же просто так позвать девушку и молчать. — Вот думаю, надо теперь в душ или я уже сходил…

       В ответ она по-деловому стянула с хвоста резинку.

       — Я пошел бриться, — бросил Иннокентий быстро и зацепил куртку за крючок прямо за воротник, не тратя времени на поиски вешалки.

       — Хорошо.

       Настя осталась стоять в дверном проеме, держась рукой за закрытую створку двойной французской двери. А Иннокентий продолжал стоять подле вешалки, не в силах сделать шага к двери ванной комнаты. В его футболке, в какой-то там балетной позиции, с плотно стиснутыми ногами маленькая Гелла утратила развязность и вернулась в ипостась невинной мышки. Что за дурацкие метаморфозы с ней постоянно происходят? Точно два начала в ней борются: скромное и развязное, точно она не знает, которое из них больше придется ему по вкусу. Почему именно ему? Неужели у нее нет парня? Или она решила подцепить себе кого побогаче? Но он не готов пока ни к каким, даже постельно-деловым отношениям. Ему нужна с ней одна ночь — и все. Или вообще ничего не надо.

       — Настя, а можно нескромный вопрос?

       Он сглотнул, когда она кивнула. Спугнуть девчонку было страшно, но поиграть и бросить совсем не его вариант.

       — Я у тебя первый вот так, на одну ночь, или ты практикуешь такое часто?

       — Правду сказать? — она игриво наклонила голову.

       — Настя, ты уже задолбала, если честно! — процедил он сквозь зубы довольно громко.

       — Я ведь уже говорила, что всегда ночую дома.

       Она держалась за закрытую половинку двери, и ему тоже захотелось за что-нибудь зацепиться или к чему-нибудь привалиться.

       — То есть тебе вдруг захотелось заняться сексом в полной темноте, так?

       До стены далеко: руки не хватит. Пришлось все же скинуть ботинки и пройти в ванную.

       — А у тебя какая-то проблема с этим?

       Он увидел Настю в зеркале. Она снова замерла в дверном проеме, точно вставила в раму свой портрет в полный рост. Дурацкое сравнение, но и вся ситуация казалась ему более чем дурацкой.

       — Сейчас никакой. Но я не хочу, чтобы ты становилась моей проблемой утром.

       — Не стану. Я уйду до твоего возвращения. Не переживай.

       Иннокентий уже намазал щеку пеной для бритья и все равно обернулся.

       — Тебе захотелось разнообразия или у тебя никого нет?

       Она не улыбнулась и даже рта не скривила. Ответила просто и ровно:

       — Я хочу сделать это с тобой. Вот и все. Давай уже брейся, а то я действительно передумаю. Такое чувство, что я тебе навязываюсь.

       — Не обижайся, — он выхватил бритву из стаканчика, но снова обернулся. — Просто вот так, на одну ночь, у меня за бесплатно никогда не было. Я как бы всегда делил девушек на две категории: которым нужны отношения и которым нужно подзаработать. Таких, которым просто был бы нужен от меня секс, я еще не встречал.

       — Значит, я буду у тебя первой такой.

       Он усмехнулся белым, как у клоуна, ртом:

       — Я не стану спрашивать, который я у тебя по счету.

       Она продолжала держать лицо:

       — А я бы все равно не сказала тебе правду.

       — Ну да, — он все никак не мог выпрямить рот. — Каждый кто не первый, тот у вас второй.

       — Будешь вторым, раз тебе так хочется.

       И вот наконец у Иннокентия получилось перестать гримасничать:

       — Да мне реально пофиг. Забери с дивана подушку и иди в спальню. Свет по твоему усмотрению. Я могу и на ощупь.

       — А, может, я хочу посмотреть, как ты бреешься? Нельзя?

       Он резко отвернулся, чтобы незаметно выдохнуть. Надо было остаться у Моники! Да плевать на ее мужика — отшил нормальную бабу. Эта малолетка мозг вынесет за одну ночь так, что завтра работать не сможет!

       — Откуда у тебя шрам?

       Он остановил бритву на середине щеки и выплюнул в свое отражение:

       — Порезался.

       Настя молча вышла из дверной рамы и свернула в сторону гостиной — пусть ждет в спальне, а то у него еще прошлые порезы не зажили. Что ей надо? Роль новую на себя примерить? Актриса? Или парню своему насолить? Ну, это ведь будет самым простым объяснением такому ее дурацкому поведению. Приставать к мужикам не умеет, вот и устроила стриптиз. Но если это так…

       Иннокентий даже бритву в раковину бросил, так и не коснувшись второй белой щеки. Если это так, то он по-взрослому должен уйти спать на диван и дать девочке возможность выплакаться. Ну, может, попытаться успокоить ее парой слов. Вдруг расскажет подробности, тогда можно будет даже совет какой-нибудь дать… Хотя какой тут совет, когда у самого нервы обнажены…

       Он снова схватился за бритву, уставился в свои собственные глаза — нет, мужик, ты свиньей не будешь. Девка потом сто раз пожалеет, что пустила тебя в святая святых. Завтра она уйдет к маме и вся эта дурацкая ситуация останется лишь пустым воспоминанием. Один придурок уже сделал ей больно, ты не станешь следующим.

       — Настя, — он остановился в дверях спальни. Тянуть ни к чему. Надо просто рубить с плеча: — Кинь мне подушку, пожалуйста. Я на диван пойду.

       Тишина. Потом шелест постельного белья. Щелчок выключателя. И на прикроватной тумбочке вспыхнул ночник. Настя сняла футболку, но сейчас спрятала от него грудь в одеяло.

       — Не обижайся на меня. Ты классная девчонка. А он дурак. Думай об этом в таком ключе. Будет легче.

       Тишина. Только шелест одеяла, которое Настя отпустила, чтобы исполнить его просьбу. Иннокентий поймал подушку.

       — Спасибо, Настя.

       — Спасибо, Кеша, — сказала она почти что полным шепотом. — Я знаю, что он дурак. Но это не имеет к тебе никакого отношения.

       — Не имеет, конечно, — сказал он, поняв, что Настя замолчала насовсем, потому что улеглась на подушку, натянув одеяло до самого носа.

       Но тут она вдруг повернула к нему голову:

       — Мы давно расстались. Но я не смогла его забыть. Я подумала, что если…

       И она отвернулась и продолжила, смотря на теплую ткань абажура ночника:

       — Если я пойму, что можно и с другим, то мне станет легче.

       Иннокентий сглотнул. Громко. Ком показался ему безумно горьким. И он вдавил подушку себе в грудь.

       — Так про второго ты не лгала?

       Она не обернулась, но сказала достаточно громко:

       — Я никогда не лгу.

       — Настя, так не делают. Может, стоит подождать, когда влюбишься опять, а?