Иннокентий даже отпрянул от такого-то выпада. Настя тоже отступила к противоположной стене. Теперь между ними образовалась метровая полоса, только не нейтральная, а наэлектризованная.

       — Лида попросила показать тебе все и отдать ключи. Мы уезжаем на дачу. У тебя в распоряжении все выходные и следующая неделя.

       Она не двинулась с места, и его взгляд остался прикован к ее глазам. Снова никакой косметики — да ей и не надо с такими ресницами. Губы тоже отлично очерчены от природы. Волосам бы только вернуть естественный цвет: с чего это бабы решили, что мужикам нравятся рыжие?

       — Я вообще-то еще не согласилась на заказ.

       — Настя, опять двадцать пять? Будешь сама объяснять Тимке, почему у него не будет пиратской комнаты, ясно? Я — пас. Может, войдешь все-таки? Мне их скоро забирать из цирка, посмотрю окончание, так что не надо мне тут клоунаду разводить. Кто так бизнес делает?

       Настя опустила глаза. Он сказал все достаточно спокойно, но твердо. Пусть не думает, что его интересует хоть что-то, кроме ее кисточек и красок.

       — Тапочки вот, — он кинул ей Лидкины, они первыми попались под руку.

       Настя разулась, но так и не сняла рюкзак.

       — Позволишь?

       Он почти сдернул его с ее плеч и повесил на пустой крючок.

       — Чай, кофе? Или сразу к делу? — продолжил он, чувствуя растущее в душе раздражение на ее молчание и опущенные глаза.

       О чем эта дура думает? Свои мысли он пытался контролировать, хотя взгляд непроизвольно скользил вниз по ее спине. Надо было идти первому, а не объяснять, где комната. Во всяком случае, он может незаметно одернуть собственную футболку и дунуть на челку.

       — Ну как? Есть где разгуляться фантазии?

       Комната большая: десять на восемь метров, и в ней одна кровать, остальное игрушки. Сейчас прибранные. Лида всегда приводила квартиру в порядок перед его приходом, чтобы он не нашел еще один повод придраться к ней, как к хозяйке и матери.

       — Игрушки я все вынесу. Могу и кровать, если мешает?

       — Кровать не будет мешать. А стремянка есть?

       Настя наконец открыла рот, но к нему не повернулась. Так даже лучше: можно включить фантазию и решить, есть у нее под свободной плотной кофтой лифчик или нет… Вырез совсем под горло, бретелек не видать…

       — Сейчас посмотрю в кладовке, а ты осматривайся пока тут. Может все же чай?

       — Нет, спасибо, — она на мгновение обернулась. — Я домой спешу.

       Снова это «домой»… Иннокентий проглотил кислую слюну и бросил из коридора:

       — Кстати, как собака?

       — Лучше, — ответила Настя без заминки.

       — Вот и славно…

       Славно врёт девчонка, не краснеет… И помнит про то, что сказала ему. Это даже в чем-то приятно.

       Стремянка старая, с деревянными ступеньками, советская, с облупившейся красной краской, и чего они не выкинули ее с прочим хламом?

       — Только такая, — Иннокентий действительно чувствовал себя виноватым за то, что предлагает художнице подобную рухлядь. — Зато беречь не надо. Отнесем после на помойку. Ну?

       — Что «ну»? — переспросила Настя. — Вы бы хоть показали мне, что примерно хотите.

       — А это разве моя забота? — он даже не подумал о возможных картинках. — У меня вот стена без обоев, выровненная, даже фон голубой. Что еще надо?

       Он продолжал стоять посреди комнаты, опершись на стремянку.

       Настя вытащила телефон и протянула ему.

       — Вот тут полистайте, это пиратские росписи. Я в интернете нашла, а первая — это из местного детского театра, не мое, но я могу взять идею, никто не обидится.

       Он держал на ладони телефон, теплый. Почти разряженный. Настя явно слушала всю дорогу музыку или трещала с подружкой. Но хотелось думать, что металл хранит тепло ее рук.

       — На твой вкус, — Иннокентий просто так пролистал фотографии. Хотя все же с тайной надеждой долистать до фотографий самой Насти. Не получилось. Это был отдельный альбом. — Я в этом ничего все равно не понимаю.

       — А ваша сестра?

       Иннокентий не смог сдержать улыбки.

       — Она — тем более. Так что делай, что хочешь. Чтобы Тимке понравилось. И ты получила назад конверт?

       Настя кивнула и отвела взгляд.

       — Сколько надо добавить?

       — Нисколько. Здесь небольшая стена. А на этой роспись дойдет до середины окна. Больше не надо. Будет аляповато. А на окна лучше жалюзи потом повесить.

       — Будет сделано, товарищ дизайнер!

       И Иннокентий даже приложил два пальца к голове, когда Настя обернулась.

       — Может, все-таки чай? А потом я подброшу тебя до метро. Мне все равно на Фонтанку ехать. Так что если тебе вдруг в центр?

       — Мне домой в Озерки. Я же уже сказала.

       — Прости, забыл.

       Ничего он не забыл. Просто пытался поймать девчонку на лжи. Нет, лгунья она профессиональная. Хрен подкопаешься!

       — Может, все-таки чай? Или ты прямо бежишь? Позвони маме. Она же знает, что ты с заказчиком.

       — Зачем мне звонить маме? Я просто домой поеду. Мы уже все обсудили. Чай я могу попить и у себя.

       — Слушай, Настя, я настолько тебе неприятен?

       Он задал вопрос будто небрежно, а у самого в груди все заходило ходуном в ожидании ответа.

       — С чего вы это взяли, Кеша? Я действительно спешу. У меня произошла небольшая временная накладка. И мне стыдно, что я заставила вас ждать. Я писала вашей сестре…

       — Я знаю, она мне сообщила, что ты опаздываешь. Не проблема. Я все равно жду окончания представления, чтобы их забрать. Давай я тебя пешком тогда до метро провожу, идет?

       — Зачем?

       — В целях твоей безопасности, в каких же еще? Не ходи здесь поздно. Людей во дворах как-то всегда мало. Никакой спешки с росписью нет. Мои до сентября могут побыть на даче…

       Он говорил и смотрел на ее губы. Ждал, когда те задвигаются, поднимутся над мелкими ровными зубками, между которых может проскользнуть язычок.

       — Учту, спасибо за заботу. Но я вообще редко возвращаюсь поздно домой. Мама нервничает, а ей нервничать нельзя.

       — Ты просто мечта, а не дочка.

       — Надеюсь, что не плохая, — отрезала Настя и шагнула к двери в обход стремянки.

       Иннокентий пошел следом, сорвал с крючка рюкзак, но не протянул хозяйке, решив не упускать возможности проверить ее спину на наличие застежки. Увы, лифчик оказался на месте.

       Иннокентий снял с вешалки куртку и оделся.

       — Лето как-то слишком быстро закончилось, верно?

       Он смотрел на рваные джинсы. Она их не снимает никогда? Или это желание урвать от тепла все до последнего.

       — Как всегда. Вы не местный, что ли?

       Иннокентий немного даже опешил.

       — Местный. С чего ты взяла?

       — А мы, питерцы, разве говорим о погоде?

       — Нет, конечно. Когда есть, о чем поговорить, а когда собеседница молчит и смотрит волком, ничего другого не остается.

       — Я не молчу. Я просто не знаю, о чем с вами можно говорить.

       Она смотрела ему в глаза. Снова открыто, как тогда, стоя перед ним полуголой.

И он вдруг пожалел об исчезновении запуганной девочки, которую он узрел, открыв входную дверь полчаса назад. Впрочем, с такой уверенной девицей даже легче…

       — Ну, пошли, что ли… Расскажу по дороге, о чем со мной можно поговорить.

       Он специально пропустил ее к двери первой, чтобы потянувшись к замку, заключить в полуобъятия, но дверь открыть не успел. В замке зашуршал ключ. Кто это может быть? Иннокентий отдернул руку — если Никита, то он отберет ключи. Это его квартира, и ноги этого проходимца в ней не будет!

       Дверь распахнулась, и на пороге возникла Лида. Изначально бледная, она побелела ещё сильнее, когда увидела брата в обнимку с незнакомой девушкой, которой она не дала бы и восемнадцати. И все это в её квартире, причем в её отсутствие. Братик вконец обнаглел!