Он слушал, как магистр грамматики твердит то же самое, что говорил на всех прочих уроках, и все же...

Обдумав логику его построений, Морган применил их к созданию света и вместо обычного шара сотворил над правым плечом идеальный куб, распространявший голубоватое сияние.

Магистр грамматики не стал прерывать лекцию, которая в основном опиралась на письма первых имперских сенаторов. На черной доске в конце аудитории он написал архаикой свои обычные, грубые и чуть непристойные стихи, но, вместо того чтобы подобрать рясу и величаво удалиться в длинные коридоры на второй завтрак, вцепился в плечо Мортирмира худощавой клешней.

— А теперь пирамиду, — приказал он.

Мортирмир повиновался. Запутавшись и не сообразив, каким должно быть основание — квадратным или треугольным, он создал бесформенную каплю. Она исчезла, изгнанная приливом ужаса, и он попытался еще раз, более четко выстроив формулировку. Было трудно, так как нитям последней полагалось расти из корней во Дворце воспоминаний, который пока оставлял желать лучшего. По сути...

Но световую пирамиду он создал.

— Теперь пусть станет красная, — велел грамматик.

Мортирмир кое-как выдал лососево-розовый цвет.

— Что такое сотворенный свет — подлинное творение или иллюзия? — спросил грамматик.

Мортирмир увидел, что сзади остановились его однокашники. Вопрос был задан не только ему.

Две монахини вскинули руки, сокрытые в рукавах черных ряс.

— Да? — пригласил их грамматик.

— Очевидно, что творение подлинное, ибо не будет же светить иллюзорный свет? — сказала монахиня, в которой Мортирмир предположил Комнину.

— Вот даже как, очевидно? — Грамматик разжал горсть, и на ладони засияла безупречного качества жемчужина. — Что это, правда или иллюзия? — осведомился он.

— Иллюзия, — ответил Болдески.

— Правильно, юный Антонио. Умей я так запросто создать столь совершенный жемчуг, то был бы первым в городе богачом. — Грамматик поднял жемчужину, чтобы видели все.

— Но иллюзия должна быть убедительной, а для этого нужно, чтобы она излучала и преломляла свет. — Мортирмир прикрыл руку учителя своей — и действительно, жемчужина распространила слабейшее свечение.

— Нашелся Божьей милостью внимательный, — отозвался грамматик. — Ты, если не путаю, Мортирмир? Роджер?

— Морган, маэстро.

— Да, разумеется. Варварство на варварстве и варварством погоняет. Святого Моргана не существует. — Грамматик улыбнулся краем рта. — Насколько я понимаю, ты наконец вошел в силу?

— Наверное, да, — сказал Мортирмир.

— Иллюзий не существует. Или наоборот — все есть иллюзия. — Магистр воздел жезл, и посреди комнаты внезапно появился огромный рогатый демон.

Мортирмир не видел такого обилия герметизма с тех пор, как поступил.

— Но... я не вижу никаких чар.

— Хорошо сказано. Кто-то еще готов признаться в том же? — осведомился магистр.

Остальные замялись.

— Конечно же, нет. Потому что я целиком поместил внушение в ваши глаза. — Демон исчез. — Это крайне трудная операция, но ее невозможно разоблачить. Что это доказывает?

Повисло долгое и тягостное молчание.

— Так-так. Что ж, разберитесь в этом самостоятельно. Мортирмир, тебе нужно намного усерднее трудиться над воспоминаниями.

— Да, магистр. — Мортирмир встряхнул головой, еще продолжая видеть демона — в умозрении, как выражался отец.

— Ненавижу его, — сказала монахиня-коротышка.

— Ты просто не любишь думать, — ответила высокая. — Сэр Морган, почему вы создали свет в форме куба?

Мортирмир отвесил поклон.

— Смеха ради, мадмуазель. — Он попытался представить, как она выглядит. — Я вдруг понял, зачем нужна вся эта грамматика.

Болдески рассмеялся:

— Ну так скажи!

— Это наш код. Я уверен, что у Диких он другой, но мы структурируем силу при помощи грамматики. Правильно?

Студенты закивали.

— Само собой, — фыркнул Болдески с толикой привычной спеси.

— Однако на высокой архаике мы можем по-разному составить предложение, не изменяя смысла... — Мортирмир старательно подбирал слова.

— Да, — согласился Болдески.

— Но в то же время мы умеем так точно высказываться о разных вещах... Болдески чуть не хлопнул себя по лбу.

— Конечно! — воскликнул он. — Я думал, что заклинать — то же самое, что творить. А ты говоришь о внесении мелких изменений в само творение и в то, как его наполняет энергия!

Высокая монахиня простерла руку и создала красную пирамиду, которая ярко засияла красным же светом.

Уязвленный Болдески соорудил свою, побольше.

Маленькая монахиня понаделала всякой мелочи, и все трое прыснули. Они, без сомнения, были лучшими учениками.

Мортирмир, немного повертев логику своей формулировки, создал две пирамиды.

Все зааплодировали.

А в коридоре высокая монахиня — Ляпис — чуть наклонила к нему голову.

— Меня зовут Евгения, — сообщила она.

— А меня — Катерина, — шепнула Жемчужина.

— Танкреда, — представилась третья, которую Морган назвал про себя Кораллом. Теперь, когда он присмотрелся, ему открылись и другие различия.

— Я — Чума, — назвался он в ответ, но с ухмылкой.

Троица прыснула.

«Глядишь, еще и задам жару», — воодушевился он.

Между риторикой и воспоминаниями было двухчасовое «окно», и они решили прогуляться через площадь к таверне на открытом воздухе, которая только и жила за счет студентов. Тут распахнулись имперские врата, и въехали два всадника, оба в красном.

Сестра Анна проводила одного взглядом.

— Георгий не соврал — красавец! Это новый наемник. Он называет себя герцогом Фракейским, но на самом деле это, конечно, не так.

Болдески поднял бровь.

— А по-моему, так и есть. На прошлой неделе он задал хорошую трепку бывшему герцогу. А мой отец ненавидит его чистой, незамутненной ненавистью.

Сестра Катерина весьма бесстыдно склонилась над их столом.

— Он собирается в университет! — объявила она.

— За что же твой отец его ненавидит? — спросил Мортирмир.

— Мой отец — глава здешних этрусских купцов, — ответил Болдески. — Его вызвали во дворец и пригрозили. Во всяком случае, с его слов. — Болдески сказал это с тем веселым долготерпением, с каким говорят об отцах сыновья. — Я уверен, что патриарх поставит герцога вместо него. Но он играет немалую роль. Он альбанец, Мортирмир, как и ты.

Мортирмир решил, что Болдески ему симпатичен.

Воспоминания были пыткой. За первые пять минут он выяснил, что магистр игнорировал его раньше, потому что Мортирмир не имел доступа к силе. Теперь, когда положение изменилось, от него ждали, что он все нагонит. Желательно — к концу занятия.

Этого не произошло.

За два часа его вызывали чаще, чем за все время учебы; дали странные геометрические фигуры и другие памятные объекты для хранения во Дворце воспоминаний, а потом предложили воспроизвести полученное. У него не вышло — иногда просто не получалось, а потом, когда разволновался и раздосадовался вконец, он начал проваливаться с треском.

Магистр был беспощаден и в конце урока отвел Мортирмира в сторону.

— Твоя неспособность запомнить даже простейшие формы поистине удручает, — заявил он.

Мортирмир прикинул — ибо мечтать не вредно, — сумеет ли он превратить этого человека в пепел. Гнева и досады ему наверняка хватит, чтобы возжечь поистине мощное пламя.

— Я... поработаю... над Дворцом воспоминаний, — процедил он.

Магистр пожал плечами.

— О, да делай что хочешь, — бросил он и быстро вышел вон.

— Ему нравится так поступать, — сказал Болдески.

— Он раньше никогда ко мне не придирался, — ответил Мортирмир, готовый расплакаться и не желающий сорваться прилюдно. «Боже мой, я умею убивать огнем, но тушуюсь перед глумливым магистром...»

— Раньше ты не был достоин его времени и внимания, — покачал головой Болдески. — Я пригласил бы тебя выпить винца, но честно думаю, что тебе лучше потрудиться над воспоминаниями. Я и сам был объектом его нападок и теперь поистине твой должник — нынче было легче, чем когда-либо в этом году. Ну, раз он в тебя вцепился, то уже не отпустит. — Этруск улыбнулся. — Ты сам виноват. Когда ты не владел силой, всем было начхать.