Но женщин не затопило. Оно замедлило ход, и само это замедление неумолимого натиска укрепило их сопротивление. Ни слова не говоря и ни мысли не думая, они сомкнули волю, и между ними образовалась та связь, что бывает лишь у самых верных друзей, а теплый золотистый свет королевской силы покатился, земной и свежий, как в солнечный летний день, во мрак, где и был поглощен, но не без последствий.

Тьма преодолела заслон Альмспенд, и ее правая рука исчезла в ледяном холоде — а воля не дрогнула. Альмспенд выдержала и продолжила ворожбу в глубине лабиринтов своего беломраморного Дворца воспоминаний.

Королева вздохнула и распахнула мраку объятия.

И он бежал.

Обе долго стояли, содрогаясь от потоков силы и от подавленного страха под биение сердца, то частое, то замирающее.

— О Пресвятая Дева! Бекка, бедная твоя рука! — воскликнула королева.

Кисть Альмспенд была мертвенно-белой, а место, где тьму повернули вспять, — пограничная линия их победы — обозначилось как бы загаром.

Бекка Альмспенд посмотрела на свою руку и постигла имя зла, сокрытое в камне.

Эш.

Эдмунд доставил три партии литых бронзовых труб и странные колокола. Очевидно, это было то, что нужно, ибо ему заплатили щедро. Он и его мастер приступили к чеканке монет, а потом, в четверг вечером, когда он был на мессе, на лавку напали бандиты. Они убили двух подмастерьев и сожгли его мастерскую. Бригада подмастерьев отразила нападение и тоже убила двоих.

Один из убитых был галлейцем.

Странно, что из всех мастерских, которые они могли бы спалить, уничтожение этой, принадлежавшей Эдмунду, возымело наименьшие последствия — он изготавливал небольшие бронзовые пищали, а его подмастерья сейчас работали непосредственно на хозяина первой мастерской, где задавали диаметр новым монетам.

Он нашел мастера Пиэла во дворе, где тот присел на корточки над мертвым мастеровым — мальчонкой лет десяти, не больше.

— Будь проклят Рэндом — сбежал из города, когда нужен, — ругнулся Пиэл.

Эдмунд понял слова, но смысл до него не дошел.

А на другой день, когда в их кузницу заявился купец из Хоека — один из богатейших людей на западе, как говорили, — все подмастерья заметались, как слуги, поднося вино и засахаренные фрукты. Гость был закутан с головы до пят в черное с золотыми пуговицами, золотыми петлями и золотым знаком рыцарского достоинства. Он сел в кабинете мастера, не снимая черной шляпы, и оперся на золоченый эфес шпаги. Эдмунд вошел с вином, а мастер Пиэл кивнул и простер к нему руку.

— Останься, — сказал он.

Купец из Хоека поклонился, не вставая.

— Я сэр Антон ван дер Кент и прибыл с целью достигнуть договоренности между нашими союзами. — Он ободряюще улыбнулся.

Рядом с ухоженным воротилой из Хоека, который был воплощенное совершенство, мастер Пиэл выглядел жалким и неопрятным.

— Мессир, я не лезу в политику, мне приходится управлять лавкой, и у меня великое множество заказов. Вчера же — быть может, вы знаете — у нас случились неприятности. Убили двоих подмастерьев. — Мастер Пиэл откинулся на спинку, расфокусировав взгляд водянистых глаз.

— О, мне крайне прискорбно об этом слышать. Законы в Харндоне уже не те, — ответил сэр Антон. — Такие случаи оскорбляют величие королевства и чрезвычайно огорчительны.

Взгляд мастера Пиэла преобразился. Эдмунд видал такое в сумраке кузницы, но за столом, уставленным сластями, — ни разу.

— Вам об этом что-то известно? — спросил тот резко.

— Мне? — удивился сэр Антон. — Поистине, мессир, мне следовало бы оскорбиться таким предположением. Какое отношение могу я иметь к подобным вещам?

Эдмунду почудилась заносчивость в его тоне.

— Как бы там ни было, сэр Антон, я не связан ни с какими сообществами, — сказал мастер Пиэл. — А посему вынужден пожелать вам всего доброго.

Сэр Антон улыбнулся.

— Не вы ли новый мастер королевского монетного двора? — спросил он. Мастер Пиэл склонил голову набок.

— Ах, вот оно что. Вот в чем дело.

— Я готов предложить вам подряд на изготовление семидесяти полных комплектов вашей брони и четырехсот шлемов, — объявил сэр Антон. Он вынул из поясного кошеля восковую дощечку — красивую вещицу, заключенную в черную эмаль и золото. Расчехлил ее. — Полагаю, что, даже если расширить лавку, для выполнения заказа вам понадобится чуть больше года. Мои заказчики ждут, а потому за срочность я заплачу сверх.

Мастер Пиэл почесал за ухом.

— Это сто тысяч флоринов, — заметил он. — Целое состояние.

— Так и есть, — улыбнулся сэр Антон и подался вперед. — Я даже гарантирую, что впредь никто не вмешается в работу вашей лавки.

Мастер Пиэл закивал.

— Мне, конечно, придется отказаться от чеканки.

— Значит, мы поняли друг друга, — кивнул и сэр Антон.

— Я отлично вас понял, — ответил мастер Пиэл. — Убирайтесь из моей лавки, пока я вас сам не прикончил.

Гость из Хоека вздрогнул, хотя был вооружен прекрасной шпагой, а его противником оказался сгорбленный человечек со слезящимися глазами.

— Не посмеете. Я могу купить вас...

Пиэл издал свой забавный смешок.

— Не можете, как только что выяснилось. Теперь проваливайте.

Тот пожал плечами. Грациозно поднявшись, он направился к двери, похожий на большого, черного с позолотой кота.

— В конечном счете вы пожалеете, — сказал он.

Эдмунд уже не видел в нем совершенства. Теперь гость казался вульгарным.

Когда он ушел, Пиэл обратился к Эдмунду:

— Всю работу прекратить. Всех мальчишек и девчонок — во двор. Постой-ка, Эдмунд...

Тот остановился в дверях.

— Если я вдруг умру, чеканка должна продолжиться. Понятно? — Вид у мастера Пиэла был откровенно безумный.

Но Эдмунд кивнул.

Во дворе собралось почти сорок человек: прислуга из дома и лавки, подмастерья и опытные ремесленники.

Мастер Пиэл взгромоздился перед ними на небольшой ящик.

— Слушайте все! — призвал он. Немного помолчав, продолжил: — Мы ведем войну. Ее нелегко объяснить, потому что она похожа на бой в темноте, и если не посветить, нам даже не разобраться, с кем мы деремся. Ясно, что за нашего короля мы сражаемся, но страну не защищаем и церкви от неверных не охраняем. Толком и не поймешь, чем мы заняты.

Он посмотрел на собравшихся, и взгляд его кротких глаз выдал скорее любопытство, чем запал.

— Этой весной королевство получило от Диких серьезный удар, — сказал он. — А сейчас, если не принимать в расчет скромные успехи, мы рискуем лишиться меховой торговли, и это опять же удар. Королевскую валюту подделывают, а это все равно что обворовывать короля — тоже удар. Мы собираемся изготовить для короля новые монеты. Вам, мальчикам и девочкам, может подуматься, что это не тянет на горделивую стойку под шелковым стягом посреди поля боя, но клянусь кровью Христовой — это она и есть, малыши. Если мы, упаси нас Господи, потерпим неудачу — если провалим это дело, то короля ждет новый удар. И все в конце концов рухнет, и у нас ничего не останется. — Он выпрямился и приосанился. — Когда мир катится к чертям, знать чувствует себя довольно неплохо в прочных доспехах и за стенами замков. Страдать приходится нам. Тем, кто в середке. В городах и селах, мастеровым и торговцам. Что мы едим? Как защищаемся? — Он поджал губы. — В ваши годы я, бывало, говаривал, что не пошел бы король к едрене матери.

Подмастерья виновато захихикали.

— Ну да, какое-то время я даже был повстанцем.

Тишина.

— Но повстанцы не дали нам ничего, а король дает закон. Поэтому мы воюем. За закон. Тот, который хранит нас и простолюдинов. Мы не рабы. И не сервы. Теперь же — в следующем месяце — на нас нападут. Я только предполагаю, но придется туго. На девчат набрасываются, когда они идут за молоком. Ребят избивают, когда они ходят в аббатство за письмами. Двор поджигают. — Он выдержал паузу. — В Харндоне я плачу самое высокое жалование и накину еще с поправкой на тяжелые условия. Кто участвует?