Тимур, оказывается, все еще держал в руках извлеченную из-под шкафа сухую макаронину.

— У меня столько вопросов, — пожаловался он и отпил молока из пластиковой бутылки, хотя всегда просил Лизу наливать сначала в стакан. — Но я вовсе не уверен, что готов к твоим ответам.

— Это что-то из области, что я к тебе чувствую или как я оцениваю наши отношения? — небрежно спросила Лиза и снова откусила от батона.

Однако за её небрежностью опять промелькнул и скрылся тот самый оценивающий взгляд, который так нервировал Тимура.

— Чего ты так боишься, Лиза? — спросил он, решившись.

Она не стала делать вид, что не понимает, о чем идет речь.

Поставила бутылку на пол и, протянув руку вперед, прикоснулась к его волосам. Пригладила несуществующий завиток, скользнула ладонью ниже, лаская его скулу.

— Тебя боюсь, Тимур, — ответила Лиза вполне серьезно. — Ты же живых людей только в кино видел.

— Не бойся, — быстро произнес он. — Кажется, мне вполне нормально.

— Нормально?

— Да. Мне вполне нормально рядом с тобой.

— Тимур, — с досадой сказала Лиза. — Ты все-таки деревяшка. Приличные мужчины своим женщинам серенады поют и сонеты посвящают, а тебе, видите ли, нормально.

— У тебя уже был мужчина с сонетами, — напомнил Тимур и тут же пожалел об этом, увидев, как беспомощно дрогнули её губы.

Ему не нравилась беспомощная Лиза, она причиняла странную тонкую боль под желудком. Но Лизы язвительной сегодня не было.

В качестве извинения Тимур поцеловал её открытую ладонь.

— Дурак, — голос Лизы дрогнул, но злости в нем не было. Скорее, это была нежность.

В горле Тимура словно воск расплавился. Он обнял её вместе с её батоном, и посыпались крошки, и бутылка с молоком покатилась по полу, оставляя за собой белый извилистый ручеек.

— Что ты ко мне чувствуешь? — смеясь, спросил Тимур. — Как ты оцениваешь наши отношения?

Лиза барахталась и возилась, а потом как-то очень удобно устроилась, лежа на его коленях. Она смотрела на Тимура снизу вверх, как смотрел на неё он, тогда, в парке у пруда, когда Лиза читала ему Шекспира.

Должно быть, она тоже вспомнила тот день, потому что улыбнулась. Дернулся белый тонкий шрам на её губах.

— Ты запретил мне влюбляться, — припомнила она. — Давай, сказал, жить просто и спокойно, без всяких страстей.

— Да, хорошо было бы, — мечтательно согласился Тимур.

— Ты же понимаешь, — спросила Лиза с неожиданной хрипотцой, — что моя любовь — как Гримпенская трясина? Никто не выберется оттуда.

— Никогда не ходите на болота ночью, когда силы зла властвуют безраздельно, — процитировал он. — Ты разве собака Баскервилей?

Однако она не поддалась его напускной беззаботности.

— Кто теперь знает, — выдохнула она, — что ждет тебя дальше?

Неожиданно для себя Тимур, много раз обещавший себе не разговаривать с Лизой об отце, второй раз за вечер нарушил собственные обещания:

— Безумные женщины губительны и пугающи. Они отвращают и притягивают к себе одновременно. Ни один мужчина добровольно не уйдет от такой женщины, — повторил он слова отца.

Лицо Лизы изменилось так стремительно, что Тимур не успел ничего понять, а она уже вскочила на ноги. Изумленный, он тоже быстро поднялся и встретился лицом к лицу с разъяренной фурией.

— Не смей, — сердито воскликнула она, — говорить, как он. Это Руслан был безумен! Он всё видел словно в кривом зеркале. Искаженные картины реальности. Он умер, слышишь, и мы оставим его за дверью и не будем впускать в эту квартиру.

— Хорошо, — только и смог произнести он, потрясенный таким неистовством. — Хорошо.

Лиза обрушилась на него с такой силой, что он едва смог устоять, принимая её в свои объятия.

— В этой квартире, — задыхаясь, говорила она, — нас только двое, слышишь?

Он беспорядочно целовал её и гладил по волосам, бормотал что-то успокоительное, и Лиза понемногу переставала дрожать.

Возвращаясь с работы на следующий день, Тимур увидел на скамейке у подъезда высокую худую старушку. Бабушка-пешеход Анфиса терпеливо и неподвижно сидела, являя собой картину ожидания и смирения.

— Добрый вечер, — сказал Тимур.

Она вздрогнула и посмотрела на него.

— Привет, барашек, — сказала Анфиса. — А я Лизу жду.

— Она сегодня будет поздно, у неё какой-то корпоратив на работе. Давайте я напою вас чаем.

Бабушка посмотрела на него с любопытством и торжественно кивнула.

— Лиза не разговаривает со мной, — легко поднимаясь по лестнице вслед за Тимуром, сообщила Анфиса. — Сердится за то, что я рассказала тебе про ту историю с лезвием.

— Да, — вздохнул Тимур, открывая дверь, — иногда ваша внучка бывает страшно упрямой.

В его квартире все кричало о том, что здесь живет Лиза. Её обувь стояла у порога, и сумочки валялись на тумбочке, и россыпь помад возле зеркала, и на кухонной стойке уныло висел брошенный в утренней спешке верх от пижамы.

Анфиса оглядела все это неторопливо, высоко вздернув брови.

Тимур понятия не имел, хотела бы Лиза, чтобы её бабушка знала о том, что они с Лизой живут вместе, но, кажется, было уже поздно.

— А можно мне бутерброд с колбасой? — попросила Анфиса, взбираясь на высокий стул возле стойки.

— Конечно, — сказал Тимур, заваривая чай.

— И что все это значит? — помолчав, спросила она.

— Ну вы и сами видите, — развел руками он.

— Мне и в прошлый раз показалось, что у вас очень странные отношения, — сообщила старушка, делая глоток горячего чая. — Но судя по всему, они не просто странные, а абсолютно ненормальные. Тимур, ты молодой мальчик, а Лиза… она очень сложная. Она сложная взрослая женщина с очень сложным прошлым. Это ваше… сожительство, — Анфиса произнесла это слово с некоторой мучительной неловкостью, — выходит за рамки здравого смысла.

— Наверное, выходит, — согласился Тимур.

Он налил себе кофе и сел напротив неё.

Анфиса склонила голову набок, придирчиво разглядывая его.

— В этой истории, — сказала она, — я переживаю только за Лизу. Она много лет жила, скрывая ото всех свои отношения с твоим отцом. Теперь будет жить точно также с тобой? Какая злая ирония судьбы. И почему мою внучку так тянет на мужчин вашей семьи? Что это за порочная привязанность?

Она говорила неприятные вещи, но Тимур молчал.

— Вся эта история снова разобьет её сердце, — печально заключила Анфиса. — Но как ты собираешься прятать её от своей семьи, если вы живете вместе?

— А разве обязательно прятать? Я просто встречаюсь с женщиной, — ответил Тимур, — коллегой моего отца, соседкой по дому. Никакого сложного прошлого.

— Ах, мой мальчик, — Анфиса посмотрела на него, как на несмышленого ребенка, — неужели ты думаешь, что Марина не знает про Лизу?

— Что? — спросил Тимур, не веря своим ушам.

— Он спал с ней пятнадцать лет, — безжалостно проговорила Анфиса. — Надо быть слепой и глухой, чтобы не понимать, что происходит.

— Но мама же не знает, что это Лиза? Я имею в виду, она просто догадывалась или у неё были сомнения…

— Дорогой мой барашек, глупый, наивный барашек. Несколько лет назад… наверное, много, десять примерно. Вы были еще маленькими, отдыхали в детском лагере, а Марина вдруг вернулась из командировки. Открыла дверь своим ключом и увидела то, что не надо было бы ей видеть.

— Лиза? В нашем доме? — коротко спросил Тимур.

Она потом пришла на похороны и на поминки, и говорила утешения, а мама всё знала и что-то ей отвечала, и это было таким непостижимым, таким бесчеловечным, что никакое вселенское горе не могло ничего оправдать.

Он представил себе маму, как она входит домой и как всегда аккуратно ставит свои туфли на полку, вешает сумочку, заходит внутрь, и…

Лиза с отцом в их доме.

В том самом, где они с Ингой росли, и бегали босиком, и где мама читала им сказки, а Тимур, сердясь на отца, запирался в своей комнате и выкручивал громкость в своем плеере.

— Как она могла пойти на похороны? — спросил он у Анфисы, испытывая жгучую жалость к своей маме.