Его отец ненавидел собак.

Тимур подошел к фотографии, разглядывая тонкого кудрявого мальчика, который обернулся к объективу. Волосы все еще летят вслед за этим стремительным движением, на лице — восторг, упоение, счастье. Черные голые ветки на заднем фоне, грязный бесконечный снег.

У Нинель была фирменная манера обработки фотографий. Резкие черно-белые переходы, чрезмерная ретушь, выхолощенные тени и внезапные цветные акценты. На этом изображении это был ком тающего снега в протянутой руке Тимура. Серые неприятные ручьи, стекающие с его ладони.

Он помнил, как холодно, мокро и гадко ему было.

— Почему эта фотография здесь? — спросил он.

— Наверное потому, что глядя на неё, я жду от каждого дня чего-то хорошего, — ответил ему мягкий незнакомый голос.

Бабушка Лизы была худой, высокой аккуратно стриженной старушкой, облаченной в джинсы и футболку с принтом человека-паука.

— Вы сильно изменились с того дня, — сказала она.

— Это из-за волос, — влезла Лиза. — Тимур их как-то выпрямляет.

— Это из-за взгляда. Вы больше ни во что не верите, юноша? Мальчиком вы казались более живым.

— Это из-за щенка, — объяснил Тимур. — На самом деле я был очень мрачным ребенком, преисполненным тяжелых предчувствий.

— Неправда, — заявила старушка, немедленно напомнив собой Лизу, — уж я-то знаю.

Она посторонилась, приглашая их войти в комнату, и Тимур пристроил себя в неудобное плетенное кресло. Комната была почти пуста, не считая круглого столика и нескольких кресел.

— Лиза, сделай нам чая, — властно велела старуха и протянула Тимуру руку. — Я Анфиса, просто Анфиса без отчеств и прочей лабуды. Не люблю этого. Вы не похожи на своего отца, — без всякого перехода сообщила она.

— Спасибо, — искренне ответил Тимур.

— Руслан как будто искрился, сверкал, — добавила Анфиса. — А ты матовый, тусклый. Нинель видела в тебе что-то другое, не то, что обычные люди. Поэтому на её фотографиях ты как огонек. Жаль, что из-за ревности этой вздорной девчонки Нинель была вынуждена уйти из вашей жизни.

— Какой вредной девчонки? Моей сестры Инги?

— Да нет же, Лизы.

— Меня? — изумилась Лизы, расставляя чашки на крохотном столике. — Что ты такое говоришь, бабушка?

Анфиса посмотрела на неё длинным взглядом, но промолчала.

Тимур тоже посмотрел на Лизу Её взгляд блуждал по узорам на обоях. Испуганно билась тонкая синяя вена на её виске.

— Руслан никогда бы ничем не пожертвовал ради меня, — сказала она сердито. — Тем более, своей драгоценной Нинель. Я так и не поняла, что тогда случилось, — пояснила она для Тимура.

— Из нашей жизни исчезла ушла не только Нинель, но и все её фотографии, — сообщил он Анфисе.

Она встала и молча вышла из комнаты. Тимур ближе склонился к Лизе.

— Что вы сделали тогда? — тихо спросил он.

— Ничего, чтобы хоть как-то на него повлияло.

В комнату вернулась Анфиса, протянула Тимуру огромный альбом.

Страницы были переложены папирусной бумагой, как в старинных альбомах.

То, что снимки в нем принадлежали Нинель, было понятно сразу. Эти резкие перепады света и цвета было невозможно спутать с рукой другого фотографа. Тимур листал пейзажи и чужие характерные портреты, пока не встретил самого себя. Ту же фотографию, что и в коридоре Анфисы, ветки, снег, восторг в глазах — на левой стороне альбома. И, как продолжение истории, на правой стороне — снова свое фото, но на нем он был несколькими годами старше. Резко очерченный профиль, опущенные веки, недовольный изгиб губ.

Маленький принц превратился в обреченного юношу.

— Не понимаю, — сказал Тимур. — Я не позировал для этой фотографии, она была сделана после того, как исчезла Нинель.

Анфиса вытянула шею, заглядывая в альбом через столик.

— О, — сказала она, — это печальный разворот. Нинель называет эту серию «Разбитые надежды».

— Называет? — спросила Лиза. — Откуда ты об этом знаешь?

— Мы все еще приятельствуем, дорогая, — спокойно ответила Анфиса, — раз в несколько месяцев пьем где-нибудь кофе. Сейчас Нинель готовится к своей выставке.

— Разве она в городе? Говорили, что она улетела куда-то на Крайний Север.

— А что надо было еще сказать детям? Что Лиза едва не проглотила лезвие бритвы, угрожая Руслану покончить с собой? Вся квартира была в крови, ужас, а на губах так и остался этот мерзкий шрам. У меня при виде его голова все время кружится и мерещится приторный запах крови.

— О, господи, — сказала Лиза, — это было десять лет назад! К чему сейчас вспоминать эту глупую выходку…

— Простите, — проговорил Тимур. — Мне пора идти.

— Тимур! — воскликнула Лиза и потянулась, чтобы ухватить его за рукав.

Он с отвращением вырвался и вслепую, едва вписавшись в дверной проем, вышел в подъезд. Ему не хватало воздуха, и он спустился по лестнице почти бегом, чудом не свернув себе шею.

Улицы, люди, машины летели вокруг, безостановочно звонил мобильник, а Тимур шагал и шагал вперед, в поисках безопасного убежища в этом безумном мире.

И остановился только уткнувшись в парковый пруд.

Действительность снова вернулась вместе со своими звуками. Кричали дети. Разговаривали люди. Гоготали утки в пруду.

Без всяких сил Тимур улегся на скамейку, разглядывая низкое пасмурное осеннее небо.

Он не хотел видеть этот мир, полный сумасшедших женщин.

Одна из них тайно фотографировала Тимура и его отца, и, вероятнее всего, звонила его матери и угрожала Лизе.

А с другой сумасшедшей он провел эту ночь.

Тимур застонал, закрывая глаза.

Прошлым вечером Лиза заснула очень быстро, а он лежал, прислушиваясь к её дыханию.

Она дышала во сне так тихо, что время от времени ему хотелось поднести ладонь к её рту, чтобы убедиться, что она вообще дышит. Свернувшаяся калачиком Лиза была больше похожа на тряпичную куклу, чем на живого человека.

А десять лет назад она держала в зубах лезвие и собиралась его проглотить, если её женатый любовник не расстанется с очередным своим увлечением? Она порезала губы и залила кровью всю комнату. Кричала она тогда и плакала, или сохраняла то яростное спокойствие, которое владело ею на кладбище?

— Идиотка, — простонал Тимур сквозь зубы, — психопатка. Чокнутая извращенка.

Что было в его отце такого, что она не представляла своей жизни без него?

И жива ли она сейчас или просто притворяется живым человеком, по ночам превращаясь в тряпичную куклу?

Снова зазвонил притихший было телефон, и мелодия вызова — сигнал опасности — указал на Ингу.

— Да? — Тимур поднес трубку к уху, по-прежнему не открывая глаз.

— Тим, я погуглила, — закричала Инга так, словно старалась преодолеть расстояние между ними силой своего голоса, — я нагуглила эту ядовитую Нинель. Она никуда не уезжала, она живет в этом городе. У неё скоро выставка. Тим… — Инга помолчала и выдохнула: — мне страшно, Тим. Вдруг она ненормальная? Некоторые фотографии отца, которые она прислала маме по электронке, были совсем свежие. Она что, все эти десять лет следила за ним? Тим, что же это?..

— Папаша и влюбленные в него кошки, — злобно сказал Тимур.

— На её сайте полно твоих фотографий, — даже по телефону было слышно, что Ингу трясет. — Нам надо подать на неё в суд. Она не имеет права фотографировать вас без разрешения. Это какая-то болезнь, да?

— Да, — согласился он.

— Тим, мне кажется, что одна из фотографий была сделана на кладбище.

И вот тогда ему стало страшно. Ужас появился сразу везде — в груди и животе, в голове и руках, напал внезапно и победоносно, мешая думать.

— Я перезвоню, — сказал Тимур и набрал номер Лизы.

Гудок шел за гудком.

Лиза не отвечала.

Тимур дышал и пытался втолковать себе, что его ужас — иррациональный. Что ничего плохого, чего еще не случилось, с Лизой уже не случится. Это просто парализующий страх перед чужим безумием.

Она пьет чай со своей бабушкой, забыв телефон в сумке. Сумка валяется в коридоре, и Лиза просто не слышит его звонков.