Тепловоз Локомотив, локомотив — в нем ритм главнее, не мотив! Леса, шлагбаумы, дома — машину мимо проносило организованною силой железа, нефти и ума. Вперед! вперед! – манил простор, но непреложен семафор. Движенье стало тяжелеть, и затихали, еще жарки, бока, как у коня в запарке… И мне, как зверя в зоопарке, его хотелось пожалеть. Зеркало
У подъезда нашего – лужа! Каждой весной появляется, проявляется с каждым рассветом, вместе с ним выцветая, пестреет на солнечном ветерке — лиловая, черная, голубая! В затишье она идеальна (идеальность идеалов подчеркивают окурки в бензиновой бездне) — это зеркало встреч двойников ежевешних со мной. Над яблоком надкушенным — доедать ли? – раздумываю. Хочется хрусткого, настоящего яблока, что заставит меня не сутулиться – спину освободить от пальто, дать свободу глазам от очков и узреть вместо зеркала с огрызком яблока в грозовых облаках место мокрое — стоит дворнику выдворить мусор, как вслед за ручьями сбежит и весна! А в незримом заоблачьи назревают медлительно молодильные яблоки. Квартирант Сдается тело, мол, – повесил я объявление на столб, и некто этаким повесой пришел и оперся на стол безвидным задом: – Вы хозяин? — и взглядом вдоль и поперек меня обмерил: – Да-с, дизайн!… Но, впрочем, бедность – не порок. Я говорю: – Не постоялец мне нужен – дружественный дух, а то иному дай лишь палец… А он: – Я нужное из двух! – И чтобы – говорю – был весел, на юбки чтобы не глядел… – У нас, хозяин, – он ответил — полно своих, духовных дел. На том срядились мы, и в тушу вселился квартирант как есть. Живем душа, казалось, в душу: – Ты здесь? – спрошу, в ответ он: – Здесь! Но как-то ночью – бац! – проруха: – Ты здесь? – спросил… И ни словца! Зудит в силках паучьих муха, а духа нету, стервеца! Про то, что я горяч в расправе, не знал, конечно, дурачок. Я сети хитрые расставил, но сам попался на крючок и влип – по самую макушку — в его лукавое житье: в сетях милуется он с душкой, а я – с хозяйкою ее. Сказка о встрече Шел мужественный и высокий, и строгий шов по ворсу вымокшей осоки шел от шагов, и прошивал он покрывала зим и степей, когда ж весной следы смывало — след цвел сильней, летописал цветною нитью на том ковре, как вместе с ночью по наитью он шел к заре. Простоволоса, в светлой дымке шла хороша, и в лад судьбе-неуловимке певуч был шаг, играли два грудей овала в огне воды, волненье плеса целовало ее следы, и там, где краснотал качался, к заре другой путь меж кувшинок означался водой нагой. Вставало солнце удивленно, как желтый слон, деревьев тени, как знамена, кладя на склон, а птицы и ручьи болтали, что – не понять. Что ж встреча тех двоих – была ли? Как знать, как знать… О встречах слыхивал, не скрою, коротких, ах, — заря встречается с зарею на северах! Камень Сухой язык прилипнет к нёбу. Придя к мохнатым валунам, молча от ярости, я злобу на камни выхлещу сполна. Плеть сыромятная просвищет, мох прыснет с каменного тела, но лопнет злое кнутовище, повиснут руки опустело, и станет стыдно… И преданья идут к остывшей голове о милостивом божестве, что избавляет от страданья: коснется золота на миг и роем пчел запламенеет, а исцеляя горемык, само от горя каменеет. И стыдно мне. Возьмусь руками и чувствую – вздыхает камень. Осенние строфы Твоя пора, потешная игра, — с теплом отходит лето под экватор! Как на гравюрах из времен Петра, небесные баталии косматы, и бреющие на земле ветра! Весна приходит, лето настает, по-королевски осень выступает и золотом как будто осыпает. Но снег вот-вот на голову падет, а королева голая идет! Мельня У струй замшелых рек, что начинают бег водою ключевою, — на мельнице забытой творится время все – нехватка и избыток, все бремя времени, на все живое. Великий Мельник сносит непрестанно в помол грядущего зерно, в котором – первозданно — изменчивое с вечным сведено, и мелево выносится на форум и пожирается немедля хором, в котором нет числа мирам и меры временам, крупчатка жизни сыплется и нам. Напряг безостановочен работы, нет роздыху, не сбавить обороты: и жернова прожорливо скрежещут, и колесо скрипит, и плицы мерно плещут, и с желоба язык струи, свисая, блещет от солнц и лун, сменяющих друг друга, и мудрая вода бормочет без досуга: – Замрешь на миг, вовек не отомрешь — беги, пока бежишь, хотя б и невтерпеж!.. Мне слышен этот голос поневоле, тварь божия – бодлив я, да комол и невелик, а все же мукомол доставшейся мне доли. |
