Глаза первоклассника наполнились слезами.

– Вот мы только и умеем, что плакать, больше мы ничего не умеем! Нет, никогда в жизни не соглашусь на пятилетку. Да ещё левшу. Это же каторга какая-то, а не работа, в школу нужно ходить с семи лет! Завтра же напишу заявление директору и попрошу выкинуть тебя из класса. Сиди дома до семи лет! Ишь, гений, какой нашёлся! Он хочет учиться с пяти лет! Мало ли что мама просила! Мама у него, видите ли «экспансивная мышь», а я тоже мышь и хочу жить, как все остальные мыши. Ты, Слёзкин, мне уже по ночам снишься, я скоро от тебя трястись начну!

Учительница возвратилась к своему столу, шлёпнулась на стул, сняла очки и стала ожесточённо тереть их носовым платком.

Мышата, опасаясь попасться под горячую лапу, склонились к тетрадям, делая вид, что пишут.

Только мордочка Длиннохвостикова торчала над этим серым фоном, Костя поднял лапку. Рыбина, не замечая, продолжала разбирать Славика:

– Перестань жевать рукав. Он у тебя и так весь в дырках, будто моль объела. Посмотри на доску и перепиши правильно, хлюпик, ты, несчастный!

Длиннохвостиков вскочил с места, согнувшись, просеменил к учительскому столу, и отчаянно заплясал перед ним, держась левой лапкой за штанишки, а правой размахивая перед Рыбиной.

– Длиннохвостиков, – испуганно отпрянула от него учительница. – Уймись! Разве так я учила поднимать лапу? Садись немедленно и сделай как надо!

Костя, сделал два нервных шажка назад, подставил под локоть левую ладошку и замахал правой лапой ещё яростнее, не переставая выделывать чечётку на полу:

– Не могу садиться, Серафима Викторовна… в туалет хочу!

– Сиди, пока не научишься правильно себя вести, – прошипела Рыбина.

Костя, закусив губу, с горестным видом плюхнулся за парту.

– Слёзкин, ты, что в потолок смотришь? Пиши, я тебе сказала! Зачем опять левой?! Пиши правой, как тебя учат!

– Серафима Викторовна, Серафима Викторовна, – запрыгал на сиденье Длиннохвостиков.

– Что тебе ещё?

– Я очень хочу в туалет, ну очень! – застонал мышонок.

– На перемене нужно было ходить!

– А я на перемене не успел, очередь была!

На переменах действительно не так просто было пробиться в туалеты. Дело в том, что в переполненной школе, где не хватало площадей для занятий, Хомячков присоединил к своему кабинету два туалетных помещения, устроив в них «зону релаксации руководителя», оборудовал в ней персональную душевую с зеркалами и комнату отдыха.

Родители стали жаловаться на нехватку туалетных помещений. Полковник в отставке Капралов, у которого внук учился в четвёртом классе, даже показывал Константину Вадимовичу воинский устав, где черным по белому было написано, что на тридцать два военнослужащих в расположении части положено, как минимум, одно очко в туалете.

«Не знаю, чем там занимаются ваши военнослужащие при таком количестве очков, а учащиеся приходят в школу учиться. Согласно моему распоряжению, каждая мышь в течение учебного дня имеет право посещать туалет не более двух раз. Я прикинул на компьютере, при таком подходе места в туалетах хватает всем. И ещё остается девятнадцать резервных минут для заболевших животом», – отбрил Хомячков военного пенсионера.

Константин Вадимович запретил в школе всяческие высказывания по вопросам нехватки туалетов.

«Зона релаксации руководителя – святое!» – назидательно повторял он, когда подозревал в лихорадочном блеске чьих-то глаз нескромное желание нарушить утвержденный норматив. При этом Хомячков благоговейно закатывал глаза к потолку и, сложив лапы под животом, начинал перекатываться с пяток на носки, давая понять, что вопрос этот решен окончательно и обсуждению не подлежит.

– Иди, Длиннохвостиков, – разрешила, наконец, Рыбина. – Но смотри у меня, чтоб это было в последний раз!

Костя радостно пискнул и под дружный смех одноклассников вприпрыжку, размахивая из стороны в сторону хвостиком, понесся к двери. Славик, воспользовавшись ситуацией, сполз под столик, сунул залитую слезами мордочку в рюкзачок, где разрыдался взахлёб.

– Вылазь из рюкзака, тварь противная! – взвизгнула Рыбина. – Задохнешься, а Серафиме Викторовне отвечать! – она вцепилась в курточку и потянула на себя. Рыдания перешли в сплошной рев. Славик, ухватился за ножку стула и ещё глубже втиснул мордочку в рюкзак.

Учительница повернулась к Зерновой.

– Возьми этого хлюпика, умой холодной водой.

Ира подошла к Славику, погладила его по спинке, отчего рыдания стали тише, осторожно извлекла из-под столика и поставила на пол.

– А рюкзачок мы с маленького снимем, – ласково запела она. – Зачем он на головке? Он совсем не нужен маленькому на головке. Пойдем со мной, малышка. Сейчас мы маленького умоем, и ему станет лучше.

Славик всхлипывал, трясся мелкой дрожью, но не сопротивлялся. Зернова освободила заплаканную рожицу от рюкзачка, который аккуратно положила на стульчик. Затем, взяв мышонка в обхват, подняла и, широко расставляя ступни, косолапя, понесла к выходу.

– Холодной его, самой холодной, чтоб неповадно было, и в медпункт к Изольде Ниловне, пусть она ему успокоительный укол сделает! – Рыбина откашлялась, окинула взглядом класс. – Так, успокоились! Продолжим урок! Все написали и подчеркнули? Кто ещё не успел?

Майор Гапкин, прибыв утром в отделение, получил доклад от дежурного Петрухина, что серьёзных происшествий не случилось.

– А несерьёзных?

– Опять Васькин, – ефрейтор кивнул в сторону камеры.

Палыч оглянулся и увидел за решёткой лохматого осла. Тот, прислонившись спиной к холодной стене и вытянув ноги, сидел на обитом клеёнкой топчане, мотал ушастой головой из стороны в сторону и мычал.

– Подобрали в сквере напротив мышиной школы. Валялся на тротуаре в непотребном виде и ругался. При задержании сопротивления не оказал, но обозвал сержанта Ломова псом шелудивым.

– Грыж…данин начальник, сигаретка не найдётся? – задержанный поднял голову и дважды с причмокиванием приложил копыто к губам.

– Вам, господин, Васькин хорошо известно, что в камерах курить запрещено, – строго отозвался майор. – Вы у нас постоянный клиент. На прошлой неделе сколько раз вас помещали в вытрезвитель?

– Два.

– Только за одну неделю – дважды. Пора уже выучить правила. Эх, Васькин, оглянись, какая жизнь вокруг! Брось пить, найди себе ослицу, женись и живи, как порядочные ослы живут.

Филипп Павлович укоризненно покачал головой и перед тем, как подняться к себе, напомнил дежурному:

– Сегодня у меня приёмный день. Посетителей пропускайте беспрепятственно.

Через некоторое время на пороге кабинета начальника отделения показался старый кот с облезлым хвостом и лысиной во весь череп. На плече у него болтался потёртый кожаный тубус. Посетитель, прихрамывая, пересёк помещение, с кряхтением опустился на стул и представился:

– Кошкин Василий Феофанович, в прошлом учитель астрономии, ныне пенсионер, можно сказать, астроном в отставке.

– Ну, Василий Феофанович, что привело вас сюда? – с любопытством рассматривая старика, спросил Гапкин.

– Я вас поздравляю, товарищ майор, с Годом Жёлтой Собаки! – торжественным тоном произнёс астроном и наклонил лысину.

Палыч опешил от такого вступления.

– Если вопрос ко мне, готов выслушать. А жёлтую собаку давайте пока оставим в покое.

– Как же её оставить?! Её невозможно оставить! – возмутился астроном. – Вы знаете, что по лунному календарю наступил Год Жёлтой Собаки?!

– Наша Служба работает по обычному календарю, поэтому, честно говоря, не слышал, – усмехнулся Филипп Павлович.

– Вы зря улыбаетесь, товарищ майор, Жёлтая Собака, как раз вам в масть, поэтому самое важное преступление вы раскроете именно в этом году. Я вас поздравляю…

– Так вы зашли для того, чтобы меня поздравить?

– И не только. Имеется ряд других вопросов, которые я хотел бы с вами обсудить.