Попугай приоткрыл один глаз, недоброжелательно посмотрел на директора, почистил пух под крылышком и вдруг, вытянув шею и подавшись грудкой вперед, злобно прохрипел: «Деньги принес, сволочь?!»

В тот момент, когда Хомячков, поражённый неожиданной хулиганской выходкой, застыл на месте с открытым ртом, на другом конце города случилось происшествие, имеющее, как ни странно, самое непосредственное отношение к нашей истории про попугая: был ограблен филиал банка «Мышиный кредит».

Преступники действовали по хорошо продуманному плану.

«Машина с инкассаторами, будет через пятнадцать минут, – услышал заведующий филиалом хорошо знакомый ему голос председателя банка, – подготовьте всю имеющуюся наличность к сдаче. Имейте в виду, ребята торопятся, у них после вас ещё два объекта».

Остатки наличности по пятницам всегда отправлялись в центральный офис, но делалось это только по окончании рабочего дня. Распоряжение показалось Степану Богдановичу Поросюку лишённым логики.

– Извините… – попытался он возразить.

– Надеюсь, вы со мной не собираетесь дискуссировать! – жёстко пресёк заведующего председатель банка.

Дискуссировать с начальством не входило в правила Степана Богдановича. Положив трубку, он недовольно покрутил бритой головой и направился к кассиру:

– Сколько у нас на данный момент в наличии?

– Восемьдесят две тысячи, – ответил пожилой серый кот, блеснув толстыми стёклами очков.

– Велено сдать. Сейчас прибудут инкассаторы. Упакуйте.

– К чему такая спешка? Обычно они забирают у нас выручку после семи, а сейчас и пяти ещё нет!

– Начальство приказало… ему виднее.

– Ему виднее… ему виднее, – раздражённо забрюзжал кассир, скрываясь за перегородкой. – А как будем дорабатывать до конца дня, если всё выгребут? Пусть разрешат оставить, хотя бы часть денег.

Поросюк, подумав, что кассир прав, направился, было, обратно в кабинет, но дойти до аппарата ему не удалось.

– Мошенники! Грабители! Бандиты! – раздался истеричный крик у входа. – С моего счёта увели двести рублей. Кто здесь начальник?!

Головы посетителей и сотрудников повернулись к входной двери. Вопила кошка необычной внешности. Одна половина морды у неё была рыжая, а другая, будто измазана густой чёрной ваксой. Граница между рыжим и чёрным проходила посередине носа. На шее белое пятно. Правый кошачий глаз отсвечивал небесной голубизной, левый был тускло-серым.

– В чём дело, гражданка?! – строго хрюкнул Поросюк и сделал шаг навстречу скандалистке.

– Вот он главный прохвост, смотрите, какую шею наел! – злые огни загорелись в разных кошачьих глазах.

В этот момент к зданию подъехал бежевый броневик с двумя синими полосами по борту.

– Инкассаторы прибыли, – крикнул кто-то из сотрудников.

– Извините, минутку… с вашими претензиями мы разберемся… сейчас у меня срочное дело, – заторопился Степан Богданович. – У него срочное дело, у него срочное дело, – передразнила кошка.

Через служебный ход в помещение вошли два крупных пса с короткими автоматами на плечах. Поросюк видел эту бригаду впервые. Что-то волчье почудилось ему в облике автоматчиков, и щетина на поросячьей холке стала дыбом.

Скандалистка, увидев вооруженных псов, выгнула спину, оскалила пасть, недовольно мяукнула, и её, как ветром сдуло.

Инкассатор в чёрной кожаной кепке представился старшим наряда, сопровождал его крашеный блондин высокого роста, плечистый, длиннолапый, сутулый.

– Где хрусты? – спросил старший, блеснув золотой коронкой.

Заведующий молча показал на пуленепробиваемые стёкла кассового помещения.

На полу стоял небольшой брезентовый мешок. Блондин, словно проверяя давление в автомобильных шинах, постучал по брезенту носком ботинка.

– Вы, пожалуйста, осторожнее, – воскликнул кассир, – деньги всё-таки!

– Объём какой-то не солидный, – пёс подхватил с пола упаковку и взвалил себе на плечо.

Старший инкассатор заглянул в переданную ему накладную и разочарованно сощурился.

– Всего восемьдесят две тысячи?! Мы рассчитывали, хотя бы на сто пятьдесят.

– Сколько есть – все сдаём, – пожал плечами Поросюк.

Оставив небрежную роспись, «золотой зуб» подмигнул заведующему.

– Копи хрусты, гражданин начальник, а сейчас, пока. Мы линяем.

– Даст бог, ещё заедем, – обернулся на выходе блондин и, кривляясь, послал воздушный поцелуй.

Как только инкассаторы отъехали, Степан Богданович позвонил председателю банка.

– Всё, как вы велели, – доложил он, – загрузили восемьдесят две тысячи… больше, извините, не было… только бригада какая-то странная.

– Куда загрузили?! Какая бригада?! – изумился председатель.

– Ну, инкассаторская… вы предупреждали.

– Я вас ни о чём не предупреждал!

Выдав, абсолютно бестактное выражение, Гриша, как ни в чём не бывало, опять засунул клюв под крыло и с такой заинтересованностью стал выщипывать пушинки, словно хотел показать, что никакой хулиганской фразы не только не произносил, но и не мог произнести, поскольку полностью погружён в проблемы личной попугайской гигиены.

Директор растерянно посмотрел на продавца. Тот, скорчив страшную гримасу, грозил Григорию кулаком. Перехватив взгляд покупателя, Мирон разжал кулак и растянул губы в притворной улыбке.

– Не подумайте плохого. Гриша – птица воспитанная, но у него очень сложная биография. За последние два века, в каких руках только не перебывал, вот и поднабрался, так сказать, фольклора.

– Два века, говорите? – обрел, наконец, дар речи директор. – А сколько же ему?

– Специалисты считают, что лет, этак, триста. У его породы это пора расцвета: и жизненный опыт накоплен, и энергии хоть отбавляй. Гриша, вы только подумайте, был знаком с Мамаем, который подарил его Александру Невскому за победу над немецкими рыцарями на Чудском озере.

Представители царской династии обожали попугая, он считался фамильной реликвией Дома Романовых. После революции такое обожание боком вышло Григорию, за связь с царской семьей он был репрессирован и сидел в клетке у начальника пересыльной тюрьмы в Тюмени.

Берия хотел попугая ликвидировать, как троцкиста, но из расстрельного списка его собственноручно вычеркнул Сталин, наложив резолюцию: «С попугаями не воюем!»

В Отечественную войну служил в разведке. Летал над немецкими позициями и докладывал обстановку командиру полка. Фронтовой лексикон у него у него до сих пор не сходит с языка.

– Ну-ка, Григорий, покажи, как ты умеешь общаться с полковниками.

Попугай перестал раскачиваться, вытянулся на качельке и, молодцевато выпятив грудь, коснулся крылышком головы.

– Так точно, товарищ полковник! Докладываю, товарищ полковник! Разрешите вылетать на задание, товарищ полковник?!

– О! – поднял лапу Мирон. – Слышите?! Его никто не учил, а военную иерархию знает, будто две академии окончил и курсы младших лейтенантов в придачу. Как увидит кого в погонах, сразу обращается по всей форме.

Лис сыпал и сыпал фактами, подлинность которых, слабо знающий историю Хомячков принимал на веру.

– При Брежневе Гришу за диссидентские настроения посадили в психушку. Дело в том, что Григорий как-то приземлился на голову Дзержинского, ну, памятника, что напротив «Детского мира» стоял, и стал орать: «Я – против! Я – против!» Пожарная машина подъехала. По Грише из брандспойта врезали, сшибли на мостовую, связали и отвезли в психиатрическую больницу.

В одной палате куковал вместе с математиком Гурвичем. Тот потом в Израиль выехал, стал министром безопасности, Грише документы выправил, будто у попугая вся родня – семит на семите сидит и семитом погоняет. Посольству своему в Москве Соломон Аронович приказал выписать птахе израильский паспорт на фамилию Цукерман, и билет оплатить до Тель-Авива. Но Гриша лететь отказался: «В России, – говорит, – я сложился как личность, здесь и умру». Патриот – не приведи, Господь!