Инкассаторский броневик, в нем два бронежилета, муляжи автоматов оперативная группа Службы порядка в составе сержанта Ломова и ефрейтора Петрухина довольно быстро обнаружила за горой щебня на заброшенной строительной площадке, но ни бандитов, ни денег в машине не было.

Поднятые по тревоге сотрудники Службы, перекрыли выезды из города, вооруженные наряды приступили к патрулированию улиц и проверке документов на автобусной станции и железнодорожном вокзале, но грабители, словно, испарились.

Начальник отделения Службы порядка города Мышанска майор Филипп Павлович Гапкин – пегий пёс с худой сморщенной мордой и длинными отвислыми ушами, который раз просматривал на компьютерном экране видеокадры бандитского налёта и говорил сидевшему за приставным столиком капитану Бульдогину:

– Картина ограбления, Кузьма, в основном ясна: хрустики изымали Лёмпа и Амбал. Третий член банды – Носорог, судя по показаниям свидетелей, оставался за рулём броневика. А вот личность скандальной кошки, которая помешала Поросюку связаться повторно с председателем банка, остаётся пока загадкой.

Заместитель начальника отделения – коренастый крепыш с плоской мордой и тяжелой боксёрской челюстью встал, навис над экраном и вгляделся в физиономию скандалистки.

– Судя по всему, гастролёрша залётная.

Забулькала кофеварка. Гапкин поднялся и надавил на кнопку. Из краника с шипением вырвалась струя пара, и тёмный напиток наполнил чашечку.

Палыч протянул кофе капитану и подвинул поближе к нему сахарницу.

– Спасибо, – Бульдогин положил в чашку две ложечки сахара и быстро размешал, – кофе без сахара не люблю, чай другое дело… Ребята установили, что звонок Поросюку голосом председателя «Мышиного кредита», по которому заведующий филиалом начал готовить наличность к передаче так называемым инкассаторам был выдан с телефона-автомата, установленного на автобусной станции, но кто звонил, неизвестно.

– Бумага какая-то не солидная. Подозрительная бумага, – сказала бухгалтер Копилкина, рассматривая товарный чек и недоверчиво водя носом по нацарапанным на нём буквам и цифрам: «Изделие – попугай, тип – говорящий, наименование – Григорий, стоимость – 500 хрустиков».

– У вас, Надежда Гавриловна, всё подозрительное, – раздраженно пропищал директор, чувствуя, как горячая волна поднимается по телу, а лапки начинают мелко дрожать. – Счёт выписан хозяином зоологического магазина. У вас нет основания, не доверять ему.

– Финансовые документы не пишутся карандашом, – поджала тонкие губы Копилкина. – Итоговая сумма вообще подтёрта. Это не счёт, а самая натуральная липа!

– Сами вы, липа, Надежда Гавриловна… пусть буквы карандашом, а печать-то чернильная! – взвизгнул директор.

Возражать на этот глупый аргумент бухгалтер посчитала ниже своего достоинства и спросила, глядя поверх очков на Хомячкова:

– А где же сама покупка?

– Вот, пожалуйста, – Константин Вадимович открыл дверь в соседствующую с кабинетом комнату отдыха: на столе в высокой круглой клетке перед пустым блюдечком, нахохлившись, сидел небольшой синий попугай с красной головкой и зеленой грудкой. Приоткрыв один глаз, он окинул скромно одетую Надежду Гавриловну безразличным взглядом, зевнул, захлопал крылышками, взлетел на качельку и стал не торопясь раскачиваться.

Бухгалтерша разочарованно цокнула языком.

– Какое худосочное создание! В нём живого веса, дай бог, пятьдесят грамм! – она покрутила головой и сделала крайне неприятный для директора вывод. – Такая маленькая птичка не может стоить пятьсот хрустиков.

– Это что вам, утка что ли?! – съязвил Хомячков. – Ценность Григория нельзя измерять в граммах. Ведь это говорящий попугай! Он живёт триста лет и может вам наговорить такого, что уши, уши отклеятся, – процитировал Константин Вадимович хозяина зоомагазина.

Замечание про уши Копилкина, будто не заметила.

– Приличная птица, если она говорящая, должна, хотя бы, поздороваться.

– Гришенька, – попросил Хомячков, – скажи Надежде Гавриловне, «привет».

Попугай презрительно посмотрел на директора, закрыл глаза и, продолжая медленно раскачиваться, сделал вид, что задремал.

– Я, конечно, занесу его в опись школьного имущества, как говорящего, – недоверчиво покачала головой Копилкина, – но, если ваш попугай будет и дальше, молчать как рыба, любая проверяющая комиссия может усомниться в полезности такого приобретения.

– А какой по продолжительности период он должен числиться на ваших так называемых учётах.

– Это не мои учёты, Константин Вадимович, они предписаны Инструкцией. Вы понимаете, Инструкцией! – при слове Инструкция глаза Надежды Гавриловны округлились и наполнились каким-то внутренним светом.

Она всегда произносила название этого документа с таким же душевным трепетом, как богомольный христианин слово Библия.

– Если он живёт, как вы утверждаете, триста лет, то и снять его с учёта, то есть списать, можно будет лет через сто не раньше.

Идея постановки Григория на учёт на сто лет совершенно не понравилась директору, мечтавшему подержать попугая для вида пару месяцев в школе, а затем поселить в своей квартире, как личную собственность.

– А, если, птичка сдохнет не через сто лет, а раньше, тогда как поступать, согласно вашей многоуважаемой Инструкции?! – с сарказмом в голосе, спросил Хомячков.

– Ну, тогда медицинская экспертиза, акт о смерти, с обязательным утверждением в вышестоящей инстанции.

– Неужели?!

– Именно, если следовать Инструкции. Это только с расходными материалами всё решается просто: два месяца, три подписи и готово.

– Ну, давайте, проведём птицу как расходный материал и спишем через два месяца.

– Вы… вы… вы, что говорите?! – Копилкина даже стала заикаться от возмущения. – Расходный материал это то, что стоит меньше трёх хрустиков. А за попугая вы отвалили целых пятьсот!

Надежда Гавриловна широко развела лапы, пытаясь наглядно показать значительность суммы.

– Может быть, Константин Вадимович, вам занести Инструкцию, чтобы вы могли освежить в памяти отдельные положения?

– Что вы, Надежда Гавриловна, носитесь с этой Инструкцией, как дурень с писаной торбой?! – рассерженно махнул лапой Хомячков.

– Ну, знаете… – обиженно поджала губы Копилкина.

Попугай был поселен в персональной комнате отдыха, совмещённой с кабинетом директора. Он клевал зернышки, пил водичку, раскачивался на качельке, кувыркался на жёрдочке, короче, жил в своё попугайское удовольствие, но не говорил.

Прошло две недели и по школе поползли нехорошие шепотки о том, что на никчемной покупке директор хорошо нагрел лапки. Константин Вадимович боялся, что неприятные слухи дойдут до Службы порядка и эта ужасная Служба займётся молчуном стоимостью пятьсот хрустиков.

Григория нужно было, как можно скорее, сделать разговорчивым. Хомячков пошёл на унижение и, заглядывая периодически в комнату отдыха, наклонялся над клеткой и елейным голоском просил:

– Гришенька, ну, скажи, хотя бы: «Попка дурак».

В ответ попугай только подозрительно косил на директора круглым черным глазом и в этом взгляде Константину Вадимовичу виделся хамский ответ: «Отстань от меня! Сам дурак!»

Не смог Хомячков получить помощи и от учительницы зоологии Запечкиной.

– Я извиняюсь, Константин Вадимович, вопрос не ко мне. Я научить его ничему не могу.

– Но вы же зоолог, Зинаида Альбертовна, и должны хоть что-то соображать по своей специальности.

– По специальности, не волнуйтесь, соображаю, но попугаев, извините, мы по программе не проходим.

Преподаватель истории Виктор Леонидович Федотов, выслушав рассказ директора о героических подвигах Григория в далеком прошлом, окатил Хомячкова странным взглядом и сказал, что Мамай никак не мог подарить попугая Александру Невскому.