– Не базарят?

– Бывает, базарят, но недолго и без крови. Носорог, правда, начинает бочку катить. Требует за бомбежку «Мышиного кредита» полную долю.

– Скажи этому идиоту, – процедила сквозь зубы Цаца, – слиняем отсюда, получит.

– Он ждать не желает. Говорит, «лучше иметь маленькую рыбку сегодня, чем большого таракана завтра».

Злые глаза кошки подёрнулись туманом.

– Этот пустолай, у меня допросится. Останется и без рыбки и без таракана. Подкинь им еще по сотне на брата и пусть не рыпаются. Если дело с золотишком замутим, потребуются. Надо только ментам глаза запорошить, пустить слух, что волки из города уже слиняли.

– Как?

Цаца самодовольно усмехнулась.

– Придумаю.

На большой перемене Славик Слёзкин незаметно ускользнул в подвал. Оказавшись в каптёрке, негромко позвал:

– Магдалина.

Послышалось шуршание, старая крыса выползла из темного закутка, встала на задние лапы, подтянув, как белка, передние к груди.

– Славик! – сказала она. – Как хорошо, что ты пришел. Мне очень грустно.

– Что случилось? – забеспокоился мышонок.

– В том-то и дело, что ничего не случилось. У меня скоро юбилей, и никаких поздравлений не ожидается. Обидно. Некоторых поздравляют всякий раз, когда им исполняется годик, семь, десять, пятьдесят и так далее. Дожившим до сотни, иногда даже медаль дают, за то, что дотянули. А тут скоро двести, и хотя бы одна собака вспомнила.

– Я буду помнить, Магдалина.

– Ты можешь называть меня Магдой.

– Бабушкой Магдой?

– Можно проще, Магда и всё.

– А когда у тебя день рождения?

– Да я и не помню. Разве это имеет значение, когда?! Двести лет, вот это важно.

– Я понял тебя, Магда. Ты расскажешь мне сказку?

– Я всегда выполняю то, что обещала. Приляг на этом остатке роскоши, – крыса показала на облезлую кушетку, – закрой глазки и постарайся представить тебе то, о чём я буду говорить.

Магдалина напялила на себя старую, украшенную лиловой лентой и бумажными розами коричневую шляпку, и стала похожа на английскую горничную из романов позапрошлого века.

– Этот чепец мне подарила Варвара Панина. Хорошая была женщина, она иногда пела в казино. Я слушала… инкогнито, конечно, из норки… могу даже сейчас спеть. Старуха сцепила лапы на груди, прочистила горло, облизала губы и завела сипло и фальшиво: «В гробе сосновом останки блудницы пара гнедых, ой, да еле везут»…

– Ты же обещала, рассказывать, а не петь! – поморщился Славик.

– Я так люблю этот романс! Ну, хорошо. Не хочешь, чтобы Магдалина пела, слушай. Давным-давно в Греции жил очень сильный и храбрый герой, звали его Геракл, совершил он двенадцать подвигов. Однажды царь поручил ему убить страшного и свирепого льва, которого все боялись. Геракл устроил засаду у входа в львиную пещеру, и, когда зверь возвратился с охоты, трижды выстрелил в него из лука. Все стрелы попали в цель, и все три отскочили. Тогда Геракл оглушил льва ударом палицы, задушил и содрал твердую, как сталь, шкуру, с которой потом никогда не расставался. Это был самый первый подвиг героя.

Сказав так, старуха замолкла.

– А дальше, что было дальше? – мышонок потеребил крысу за лапу, – рассказывай, Магдалина, рассказывай! Ещё осталось целых одиннадцать подвигов!

– Перемена кончается, тебе пора. Возьми в библиотеке «Мифы древней Греции» и сам почитай.

– Хорошо, Магда. Я побежал.

– Беги. Только смотри, если ты мне понадобишься, я тебя вызову.

– Как?

– Положу тебе в рюкзачок вот это, – крыса сунула лапу в тумбочку, подпиравшую стол, и перед носом мышонка появилась сосновая шишка. – Унюхал запах?

От смолистого густого аромата у Славика зачесалось в носу.

– Унюхал.

– Ну, а теперь, – Магдалина ласково шлёпнула мышонка по плечу, – дуй в класс.

Корреспондентка газеты «Мышанские зори» Капитолина Сорокина, худая, остроносая борзая со светлыми кудряшками, спадающими на уши, и длинным розовым языком тупо смотрела в компьютер. Не писалось.

«Что за город такой, ну, ничего не случается! Хорошо, хоть волки «Мышиный кредит» ломанули. Целый месяц материалы шли. То интервью с заведующим Поросюком, то с вкладчиками, то с Гапкиным, то с Бульдогиным. Теперь с этим делом затихли, глухо, как в танке. О чём писать?»

Капа собрала морщинки на лбу. Задумалась, затем решительно взяла мобильник.

– Эллочка, как там у вас в Кураково? Тишина? У нас тоже. Представляешь, нужен материал в номер, а писать нечего. Полный абзац. Каждый день звоню в Службу порядка, бесполезно. Такое впечатление, что там все, как бурые медведи зимой, впали в спячку. Ни фига не делают.

– А ты про вашего алкоголика Васькина попробуй, – посоветовала Элла, – он, насколько я слышала, из вытрезвителя не выбывает.

– Эллочка, не могу я в каждый номер ставить материал о Васькине! Мне звонил помощник нашего мэра Тузик Лизукин. Он, оказывается, подсчитал, сколько раз в месяц называется в газете имя Васькина и сопоставил с публикациями о градоначальнике. У Тузика получилось, что из двух самых известных в нашем городе ослов на первом месте Васькин: его имя на газетных страницах упоминается в три раза чаще, чем имя мэра. Представляешь, Лизукин мне говорит: «Вы из газеты – главного городского информационного рупора, сделали жизнеописание прегрешений раба божьего Васькина!»

– Так что же тебе давать описание прегрешений раба божьего Бунтеля?! Про этого грешника, я думаю, можно накопать очень много, только вряд ли ему понравятся твои публикации, – засмеялись на другом конце провода.

– Тебе смешно, Эллочка, а мне не до смеха. Болото какое-то непролазное, а не город. Хоть самой, как та Агата Кристи, лезть в горячую ванну, грызть яблоки и выдумывать сюжеты типа, «Тело любовницы в спальне градоначальника». Шутка… Эллочка, я тебя прошу, если у тебя, что интересненькое появится, звякни.

– Обещать не могу, но при возможности, сделаю обязательно.

– Заранее благодарна. Целую моя душка.

Не знали ни корреспондентка Капа Сорокина, ни её кураковская подруга, что этот разговор с помощью устройства «Рысь» прослушала и записала Цаца, которая затем, напялив наушники, целый час просидела за столом, прокручивая аудиозапись и упорно повторяя за Эллой: «Про этого грешника, я думаю, можно накопать очень много, только вряд ли ему понравятся твои публикации», и копируя характерный смешок кураковской журналистки.

Хомячков возвращался домой. Темнело. Светлячками обозначились на столбах уличные фонари. Стал накрапывать дождь. Тротуары были пустыми, только по дороге, разбрызгивая грязь из луж, проезжали редкие автомобили. В квартирах вспыхивали телевизионные экраны: отпахав своё на стройках, фабриках, объектах культурного значения и предприятиях обслуживания, любознательные мыши, а именно они составляют большинство населения Мышанска, хотели знать, что происходит в стране и в мире.

Добропорядочных мышей особенно интересовал вопрос, как в далёком южном городе Сарайске проходит операция по поимке улизнувшего из зоопарка удава, способного в один присест заглотить, не моргнув глазом, семь котов и закусить эту не самую диетическую пищу сотней другой мышей.

Константин Вадимович уже подходил к своему подъезду, когда сзади послышались торопливые шаги, кто-то быстро его догонял. Поспешно оглянувшись, директор увидел коренастого рыжего кота в панаме.

С виду солидный и уверенный в себе Хомячков, не совсем уютно чувствовал себя в соседстве с котами, поскольку, несмотря на серьёзную должность и солидный живот, был, тем не менее, хотя и упитанной, но в целом обыкновенной мышью.

На всякий случай директор ускорился.

– Извините, – послышалось позади, – я хочу вас спросить!